ла себя безобразной.
На следующий день мэтру должны были принести огромного орла из carton-pate. Этот традиционный орел возглавлял все праздничные шествия и содержал гигантские изображения испанских королей. Дали намеревался поместить в музее в Фигерасе своего собственного орла.
— Вы увидите! Работы уже начались, это будет величественно!
Орел прибыл через день. В нем мог поместиться человек, и для этой цели имелось отверстие для человеческого лица на высоте груди. Мы сфотографировались перед громоздким подарком, и когда я позже обнаружила эту фотографию в журнале, то показалась сама себе настолько безобразной, что решила ее разорвать.
— Не подражайте Гале! — запротестовал Дали.
Потом он добавил, внимательно изучив снимок:
— Наверное, вам нужно было переменить обувь. У вас здесь такие большие ступни.
— Но у меня на самом деле большие ступни, мой дорогой Дали, у всех манекенщиц большие ступни, и вы это прекрасно знаете!
— Нет, я видел ступни Верушки, они были гораздо больше ваших, — не унимался он. — Она даже пошла на операцию, чтобы их укоротить. Вы знаете, у Али Мак Гроу были такие чудесные ступни, белые и изящные. Я очень люблю ваши, вы знаете, они очень аристократичны: второй палец чуть длиннее первого, как на греческих статуях. Позвольте мне поцеловать вам ноги. Вы не можете мне в этом отказать. Я думаю, что еще ни один гений не оказывал вам подобную честь.
Какой там гений, ни один из моих любовников не отважился на это. Впрочем, этот жест был скорее проявлением фетишизма, чем любви. Я вспомнила «дневник горничной» Бунюэля.
Дали встал передо мной на колени, страстно прикоснулся губами к моим ступням. Я была смущена. Он тяжело дышал. Поднявшись, он подавил свой вздох и сказал:
— Такие вещи всегда вызывают у меня ужасное волнение. Это перехватывает дыхание.
Он взялся рукой за горло. Я сказала, что была и растрогана, и смущена видеть его у своих ног.
— Я вас люблю, — сказал он хриплым голосом. — Это настоящая страсть. Я люблю вас все больше и больше.
Покидая С'Агаро, мы остановились в Фигерасе. Перед ужином у Дюрана мы посетили ramblas, скромнее барселонских, но с улочками и лавками, не лишенными шарма. Мэтр поздоровался с господином Мели, фотографом (его магазин назывался «Мели Колор»), остановился около библиотеки, где беззубый старик в огромных очках продавал развлекательные испанские журналы: «Lecturas», «Garbo», «Diez minutos», «Cinegramma», «Semana». Журналов было великое множество.
— Взгляните! — сказал Дали. — Каждую неделю выходит все это. И цветное, конечно. В Америке есть только «Times» и «Newsweek». Вы хотите знать, где состоялась свадьба Онассиса? С кем живет Брижит Бардо? Что поделывает Софи Лорен? Вы покупаете все эти журналы, и вы осведомлены. Испания — другая — добавил он, вспомнив рекламный лозунг.
Мы прошли мимо памятника Нарисо Монтуриолю, изобретателя подводной лодки, родом из Фигераса, мимо магазинов с эспадрильями не больше 36-го размера. Дали показал мне старый городской театр. «Здесь будет мой музей», — сказал он с гордостью. Театр был разрушен во время войны, и теперь от него остался только фасад. Внутри громоздились обломки и всякий строительный мусор, но еще можно было разглядеть то место, где когда-то возвышалась сцена.
— Внутри все останется как есть, — объяснил Дали. — Эта каменная стена очень красива. Но над сценой будет прозрачный геодезический купол. Это будет грандиозно!
Не хватало только согласия генерала Франко. По словам Дали, это был вопрос нескольких недель и можно было начинать строить уже сейчас. Он грезил прекрасными статуями, черными комнатами, на фасаде должны были быть копии гипсовых античных слепков.
— Вы знаете, Капитан так хитер! Он уже купил соседний дом, там будет магазин афиш и литографий. А Дюран хочет открыть напротив закусочную с horchatas (миндальным молоком) и сэндвичами.
Музей Дали не будет похож на все остальные музеи.
— Я хочу, чтобы в нем веселились. Дети не будут скучать, как в Лувре. Мне нужны разные изобретения, волшебные вещи. Я создам Далилэнд!
Мы поужинали у Дюрана, в уединенном зале, скрытом от туристов и украшенном огромными бочонками с вином, ратафией, хересом. Дали заказал котлеты, а для меня — цыпленка с чесноком. На закуску нам предложили первые дыни. «40 карат?» — спросил Дали. «Несомненно», — ответил Дюран.
Дали продолжал рассказывать о своем музее. Нужно сделать так, чтобы музей посещали все туристы, приезжающие в Испанию. Никто не избежит тотальной кретинизации!
После ужина Дали предложил мне пойти в кино, он, никогда туда не ходивший!
— Это не как в Париже. Мы пойдем в маленький кинотеатр моего детства. Я хочу вновь пережить с вами воскресные киносеансы, когда я водил местных девочек на звуковые фильмы.
В Фигерасе было всего два кинотеатра. В одном шел «Лев зимой» с Кэтрин Хепберн. В другом — научно-фантастический фильм с динозаврами и доисторическими монстрами. Дали предпочел динозавров.
— Кэтрин Хепберн — тоже динозавр, но из тех динозавров, которых я совсем не люблю. Она всегда качает головой в знак отрицания. Синдром Паркинсона!
Фильм был совершенно неинтересным, к тому же я вынуждена была сама купить билеты, потому что у Дали не было с собой денег, но это его не смутило. Дали время от времени сжимал мою руку. Как у Пруста… Мы вышли через полчаса, потому что фильм был дебильным, но Дали успел насладиться этими мгновениями возвращенной молодости. Он поблагодарил меня:
— Вы не можете себе представить, что значило для меня пройтись с вами по Фигерасу, повести вас в кинотеатр моего детства. Когда мама меня спрашивала: «Сердечко мое, что ты хочешь?», — я всегда отвечал, что хочу в кино.
Мы прибыли в Кадакес очень поздно, я познакомилась с новой бонной по имени Маргарита. Это была молодая улыбающаяся брюнетка, приятнее Розы, уехавшей работать в Париж к Капитану.
— Она невыносима, — поведал мне Дали. — Она прячет мои порнографические журналы. Потом я не могу их найти.
Маргарита отвела меня в мои апартаменты, домик, купленный Капитаном, расположенный напротив дома Дали. На первом этаже — кухня и гостиная, на втором — хорошенькая спальня, окна которой выходили прямо на дом Дали. Полное блаженство!
Утром следующего дня бонна принесла мне завтрак и гравюру с изображением королевы Виктории, вырванную из «Illustracion». Дали написал на ней по-английски «Queen» и подписался. Что обозначала эта криптограмма? Выйдя из дома, я встретила старую даму в брюках, которая вежливо со мной поздоровалась. Дали объяснил мне, что эта rateta (серая мышка) — поэтесса и живет тут все лето. Она решила «похоронить» себя «в этой дыре», чтобы сочинить что-нибудь. Я вошла на кухню и поздоровалась с Пакитой, готовившей paella.
Дали ждал меня во дворике. На нем была длинная белая прозрачная туника, натянутая поверх одежды. Причесан он был как каталонская beretina, с красным фригийским колпачком крестьянина в придачу. Он поздоровался и спросил, доставила ли бонна мою корзинку, и всем ли я довольна. Я оставила прошлогоднюю корзинку в Лондоне с несколькими вещами, бесполезными в то время как, например, крем от солнца, эспадрильи, летние брюки, маленький транзистор.
— Вы расшифровали мое послание?
Я тщетно пыталась его разгадать. Детали мэтр пообещал рассказать за обедом, но дал понять, впрочем, что речь шла о встрече с королевой Елизаветой во время его пребывания во Франции. Королева проезжала по Провансу в то же самое время, когда Дали возвращался на машине из Парижа в Кадакес. Он останавливался, как всегда, в «Осто де Боманьер» в долине Боде-Прованса. Королева приняла его в гостиной, без свидетелей и фотографов. Ее сопровождали принц Филипп и наследник трона, Карл. Дали изрядно полебезил перед королевой и напомнил ей о картине, которую его друг лорд Маунтбеттен преподнес ей на коронацию. Дали нарисовал герб королевской семьи — льва, единорога и чертополох в сюрреалистской манере. Это полотно висело в апартаментах королевы, но она никогда не позволяла его фотографировать. Затем он несколько минут побеседовал с принцем Филиппом и стал прощаться.
Убежденный в том, что к Ее Величеству нельзя поворачиваться спиной, он, пятясь, стал выходить из незнакомого зала, который не успел даже толком рассмотреть, и стукнулся о мебель к немалой радости принца Карла и королевы, тщетно пытавшейся сдержать смех.
— Представьте себе, каково мне было! Я, титулованные особы, дворяне. Колоссально! Впрочем, меня интересовали женщины не ниже герцогинь.
Дали рассказал мне о своем пребывании у лорда Маунтбеттена. Его больше всего впечатлило тогда огромное количество прекрасно наточенных карандашей, которыми никто не пользовался. Но в Лондоне, к сожалению, не было террас, на которых можно было бы пить кофе. Ему, так любившему часами смотреть на снующих людей, наблюдать за их странностями, представлять себе их жизнь, пришлось устроить это за свой счет. Я тоже часто сожалела об отсутствии «Флоры» или Кафе «Де ля Пэ» на Кингс Роуд.
После обеда во дворике Дали поставил мне пластинку Сариты Монтьель. Эта популярная певица ему очень нравилась, особенно, когда она по-своему исполняла традиционные вещи, такие как «Violetera» и «El Relicario». В некоторых местах он даже закрывал глаза от удовольствия и отбивал такт ногой.
— Вы должны непременно это послушать в исполнении Ракель Меллер.
Этим летом Гала путешествовала по югу Испании. Многие годы Дали приглашали присутствовать на Мистерии в Эльше, традиционном августовском празднестве. Пока Дали веселился, Гала должна была посетить Гранаду, Севилью и Андалусию.
Однажды к Дали пришел каталонский писатель Жозеф Пля, которого мэтр хорошо знал и которым не переставал восхищаться. Пля был старше Дали и обладал каталонским здравым смыслом и реалистическим восприятием жизни. Писатель принес Дали свою книгу, и они долго беседовали. Пля был совсем маленького роста, немного сгорбленный, но его белые руки с очень длинными ногтями контрастировали с мужицкими и смуглыми руками Дали, от возраста покрывшимися коричневыми пятнами, с короткими, часто обгрызанными ногтями.