— Это похоже на платье Пако Рабанна. Какая роскошь! Эти маленькие электронные штучки — настоящие драгоценности.
Его проекты не иссякали. Зная о монгольских корнях моей матери, он задумал фильм, который должен был называться «Путешествие в Великую Монголию». Вместе с присутствием Кай Тсик, это составило бы ужасную китайщину. Он мечтал о нашем путешествии в Китай, видел нас перед Китайской стеной и потрясал фотомонтажем Мао-Мерилин. Впрочем, его действительно пригласили в какой-то дворец в Пекине…
Гала была в Пуболе, вдали от всего этого беспорядка. Она читала старые русские книги и отдыхала от неистощимой творческой энергии мужа.
Однажды вечером, выйдя из музея, мы решили прогуляться по улицам Фигераса. Дали показал мне то место, где, еще подростком, он встречался с девушками из деревни. Почувствовав потребность облегчиться, я присела на камнях тропинки, не подозревая, что это вызовет:
— Эстрелла! Моя Эстрелла! — закричал Дали. — Вы только что воскресили для меня одну из моих подружек, которую я совершенно забыл.
Он буквально с ума сходил от радости. Он пережил такую же ситуацию 50 лет тому назад с одной сельской жинестой по имени Эстрелла, что обозначает «звезда».
— Вы — моя звезда, — повторял он, вне себя от счастья. — Вы заставили меня вновь пережить все мои детские влюбленности, даже Эстреллу! Я должен вас поблагодарить.
Он рассказывал мне о своей звезде несколько дней подряд. В это время я работала над внушительными коллажами, предназначенными украшать двери музея. Каждый из них должен был содержать все творения Дали одновременно. Я вырезала репродукции из его книг и делала огромные головоломки. Устроившись на солнечном дворике, я приклеивала фотографии на большие листы картона, и Сабатер снабжал меня тюбиками клея. Он вообще охотно оказывал всевозможные услуги. Он заработал немало денег, обкрадывая Дали, считавшего его в такой же степени преданным, в какой и неинтересным. Я ограничивалась тем, что внимательно за ним наблюдала. Слуги его искренно ненавидели.
Мой друг Дикки на обратном пути из Греции, где он провел свой отпуск, собирался заехать в Кадакес к Дали, о котором я столько рассказывала моим друзьям. Дали уже видел его в Париже и был очарован его зелеными контактными линзами. Но за это время Дикки перестал их носить и Дали не только его не узнал без линз, но и очень плохо отнесся к нему, несмотря на то, что пригласил Дикки на ужин. Он вел себя ужасно по отношению к моей подруге Анни, игнорировал художника Найджела Веймаута и его жену, моих старых друзей, зашедших к нему выпить чашку чая. Дали предпочитал общество неизвестно кого обществу моих друзей. Без своих изумрудных глаз Дикки не представлял для него никакого интереса. Я сказала ему, что меня это ужасно разочаровало, потому что друзья много значили в моей жизни. То, что он обходился с ними так плохо, меня ожесточало, в то время как он так дорожил паразитами, которые постоянно толпились во внутреннем дворике его дома. Я решила больше не знакомить его со своими друзьями.
Он продолжал говорить о внучке Франко Карменсите, только что вышедшей замуж за Альфонсо де Бурбона, герцога Сеговии. Генералиссимус пожаловал им титул герцогов Кадикса. Дали, все еще мечтавший написать ее портрет, велел Беа приготовить фон картины и силуэт лошади, скачущей по голубому небу. Не хватало только самой герцогини. Она, наконец, прибыла в сопровождении своего мужа дона Альфонсо, старого дона Маттео из замка Перелада и нескольких маркизов. На герцогине Кадикса было длинное платье без талии, потому что она была уже на нескольких месяцах беременности! Трудно было представить большее разочарование для Дали, ненавидевшего саму идею зачатия. Он сумел скрыть свои чувства и попросил ее позировать, хотя на самом деле использовал для портрета ее старые фотографии, и даже пытался завязать разговор. Однако и тут его ждало разочарование: Жинеста часто краснела и мало разговаривала. Он поблагодарил ее за приезд и пообещал самолично доставить портрет в Мадрид. После отъезда аристократических гостей, восхищенных тем, что они провели несколько часов с гением испанской живописи, мы спокойно поужинали в Пуболе с Галой. Только дон Альфонсо произвел впечатление на Дали. Красавец, само внимание и любезность, он понравился и Гале.
Я окончила работу над коллажами и проводила дневные часы в мастерской мэтра, наблюдая за тем, как он работает, или сибаритствовала около бассейна. Однажды утром Дали застал меня, когда я разглядывала крошечное насекомое с золотистым панцирем. Это был скарабей с шестью лапками и сложным рисунком на спине. Дали посмотрел на него с любопытством:
— Вы всегда находите микроскопические вещи, — заметил он. — Эта способность все уменьшать и концентрировать в одной точке, просто необыкновенна! Я же наоборот все преувеличиваю и не в ладах с размерами! Вы делаете противоположное, и это доставляет мне огромное удовольствие.
И он стал изучать вместе со мной маленького скарабея, блестевшего на солнце, как драгоценность, а потом рассказал, что делал украшения из живых скарабеев, оправленных в драгоценные камни и нанизанных на золотую цепь. Мечтатель, он заметил во время обеда, что должно быть какое-то объяснение тому огромному удовлетворению, которое доставил ему вид крошечного насекомого, блестевшего на солнце. Я сказала, что, вероятно, его впечатлила форма насекомого, напоминавшая о чем-то важном. Дали постоянно думал о монархии и о восшествии на престол короля Испании. Дон Хуан занимал его мысли. Я нашла разгадку, но не удержалась от удовольствия сначала подразнить мэтра его же любимой фразой «загадка-загадочка». Потом я одарила Дали разгадкой: насекомое точно воспроизводило форму булавки Альфонса XIII на его галстуке и точно так же блистало и переливалось, соперничая с бриллиантами! Дали внимательно посмотрел на меня и, покачав головой, констатировал: — Вы меня по-настоящему удивляете. Вам удалось ошеломить меня своей правотой. Действительно, дело в моей булавке. Вот почему мне так понравился этот скарабей! Около моего бассейна живет королевская драгоценность! Дайте я вас поцелую, вы мне все больше и больше необходимы.
После стольких открытий последовали долгие мирные сиесты. Открытие музея приближалось, уже прибыли первые паломники. Это были господин Рейнольд Морз и его жена, обладатели самой большой коллекции картин Дали (они устроили собственный музей Дали в Кливленде, штат Огайо). Потом появились китайцы из Сан-Франциско, малыш Кай Тсик, его модель, тоже китаянка, с длинными позолоченными ногтями, псевдо-Мерилин Монро, блондинка, без сомнения, вульгарная, Стивен, киношник, и другие их друзья. Кай Тсик одел их в расшитый золотом атлас ярких цветов, украшенный вышивкой. В этих одеждах они казались сошедшими со страниц волшебных китайских сказок, и Дали счел их столь же чудесными, сколь и безобидными. Они должны были помочь Дали снова эпатировать своих соотечественников. В самом деле главной задачей музея было навязывание родному городу вкусов и причуд Дали. Он пригласил китайцев в «Барокко», очаровательный ресторан в Кадакесе, где ужинали при свете свеч.
Потом прибыл австрийский художник Фуш, который привез огромную статую Венеры для двора музея. Дали заметил, что он провожал девушек похотливыми взглядами, и добавил, что это «patatouski». Это прозвище мэтр давал евреям из своего нью-йоркского окружения.
Музей Дали был открыт под звук фанфар 23 сентября 1974 года. Дали настаивал на том, что ему всего 31 год, и купил мне в Барселоне бежевое муслиновое платье. Гала прибыла из Пуболя в компании своего «Иисуса Христа». Супруги встретились у «Дюрана», перед тем как отправиться вместе в музей. После речей мэра и Дали толпа ринулась в музей. Это была беспрецедентная толкучка. Друг Галы остался где-то позади, и Дали успокаивал Галу, кричавшую: «Джеф, Джеф!». Официальные лица и авторитетные особы задержались в «зале сокровищ», где были выставлены самые ценные полотна Дали, такие как «Корзинка с хлебом», и т. д. Я не без гордости заметила, что мои коллажи не остались незамеченными, а Дали спесиво указал мне на полотно, возвышавшееся над старой театральной сценой, — неоконченную «Анжелику». Центральный зал музея был увенчан куполом Пинеро, которому было не суждено увидеть триумф своего творения, — несчастный архитектор погиб в автомобильной катастрофе. Коленчатый Христос находился под куполом.
В других залах я увидела софу в форме губ Мэй Уэст, саркофаг из электрических проводков, кровать Наполеона III, лошадку из Шабанне, расписанный плафон, засвеченные фотографии Марка Лакруа, полотна Питхота, художника из Кадакеса…
Здесь было все, что собрал для этих целей Дали. Я была счастлива разделить с ним этот час славы, так же, как и участвовать в создании музея.
Гала скоро покинула нас и уехала в Пуболь со своим Джефом.
В машине, истощенный своим триумфом, Дали пошутил:
— Итак, дело сделано! Самое забавное, что ваши коллажи имели больший успех, чем все безделушки музея! Их смысл люди поняли быстрее всего. Для остального нужно время…
Глава 19
Чтобы отдохнуть после инагурации, мы отправились в Барселону. Китайцы из Сан-Франциско производили фурор всюду, где бы не появлялись. Дали «открыл» на последнем этаже современного дома новый ресторан, «Аталайя», украшенный фальшивыми ширмами Коромандель и хрустальными люстрами. Он пригласил туда Пазолини и Ходоровского, «El popo» которых он видел. Ходоровский хотел сделать экранизацию, вернее сериал по научно-фантастическому роману «Дюна» Франка Герберта. Он хотел бы, чтобы Дали был императором, а я его дочерью. Он принес мне сценарий, огромную стопку бумаг, попросив меня при этом убедить Дали участвовать в проекте. Но мэтр запросил такой гонорар, что затея с фильмом провалилась. Пазолини только что окончил свой фильм «Salo» и попросил Дали нарисовать афишу. Его менеджеры готовы были достать чековые книжки, но требования Дали были непомерны, что превысило их бюджет. За ужином я сидела с Пьером Паоло Пазолини, очаровательным мужчиной, смущенным присутствием Дали. Я рассказывала Пазолини, по какой именно причине