— У малышки Аманды уже есть фаны…
Но я почувствовала, как неприятная мелочная ревность проскальзывает в его отеческом тоне. Дали всегда хотел быть единственным центром внимания и желал им оставаться и впредь. Двор, друзья, Людовик XIV были только аксессуарами, обожателями. Я пообещала себе поменьше его задевать и не выставлять себя этаким идолом, окруженным поклонниками. Я осталась такой, какой всегда была, покорной и готовой стушеваться перед ним.
Я снова отправилась в турне. Я утолила свою жажду известности, позируя перед фотографами, которые меня буквально изводили, как только я появлялась где-нибудь, не говоря уже о «papa-razzi», окопавшихся повсюду. Я провела несколько дней отпуска в Сен-Тропезе у моего друга Стюарта, и мои фотографии, сделанные с помощью телеобъектива, появились в итальянских газетах. Однажды, когда я прогуливалась перед Сенекье с маленьким сынишкой моей подруги Анни, какой-то фотограф сфотографировал нас и в своем репортаже заявил, что у меня есть сын от Брайана Джонса, и я прячу ребенка от всех. Та же газета сообщила несколько недель до того: «У нас есть неопровержимое доказательство, что Аманда Лир — мужчина!» Видимо, эта газета не боялась подобных противоречий. Главное было продать, и я шла с молотка. Лишь бы только обо мне говорили, моя студия грамзаписи была этим довольна.
Я стала разочаровываться. Эта жизнь была адской. Я уехала в Порт Льигат, чтобы найти там убежище. Дали мирно работал весь август. Он часто ездил в Фигерас, без конца переделывал свой музей, каждый раз добавляя к экспозиции новые предметы, предназначенные удивить публику.
В сентябре Дали повез меня в Барселону на пресловутый «Corte del Faraon», о котором он рассказывал мне годами. Эта безумная пьеса с поразительными песнями, рассмешила нас до слез. Дали знал все мелодии наизусть, отбивал такт ногой, и вид у него был мечтательный и восхищенный — иногда я видела его таким. Этот «Двор фараона» напоминал ему молодость, безумные барселонские ночи, юных каталонок, за которыми он бегал с Пикассо. Мы посмотрели еще «Ventafochs» (каталонскую Золушку), спектакль для детей, увиденный когда-то маленьким Дали. Я уже достаточно хорошо знала каталонский, чтобы оценить эти произведения. Дали пригласил молодого актера, игравшего прекрасного принца, на ужин, поскольку, он, по мнению мэтра, был бы очаровательным «женихом» для меня.
Мы были в Барселоне, когда Гонзало привел с собой маленького скромного человечка, желавшего удостоверить подлинность одной картины, пейзажа совсем маленького формата. Дали его перевернул, чтобы проверить качество холста, внимательно изучил пейзаж и подтвердил, что это действительно его юношеская картина, датируемая тридцатыми годами. Он стал расспрашивать по-каталонски смущенного сеньора. Откуда это полотно? Как он его приобрел?
Тот рассказал, что его хозяин хотел бы продать картину и просил около 5 миллионов песет. Дали желал получить картину обратно, но решил не тратить ни сантима: он затеял длинный спор, в результате которого человечек согласился обменять старый пейзаж на недавнюю акварель Дали. Мэтр подчеркнул, что на этом обмене его гость только выиграет: старая акварель очень беспомощна. Человечек получил таким образом топорную акварель, которую Дали соорудил в тот же вечер. Он заставил покупателя поклясться не продавать ее на публичных торгах и дал ему подписать бумагу.
— Вот так-то! — ликовал он. — И мне это ничего не стоило! Оцените глупость этого человека: старая загадка стоит гораздо больше, чем акварель, которую я ему всучил. Посмотрите на этот прекрасный пейзаж! Я был совсем молод, когда нарисовал его. Вы узнаете, что на ней изображено, я надеюсь?
Маленькая картина мне очень понравилась. Зная, что бесполезно просить его подарить ее мне (он подарил мне только несколько эскизов и одну акварель), я предложила себя в качестве покупателя.
— И она вам действительно нравится? — спросил он, раздумывая над моим предложением.
— Очень. Но это зависит от цены.
— Кажется, вы сейчас богаты.
— Не так, как об этом думают.
— Вы уже говорите, как каталонцы. Я предлагаю вам торг. Сегодня день обмена. Я дам вам картину, если вы останетесь на три дня больше.
— Но я уезжаю завтра. Это невозможно.
Я стала торговаться, улыбаясь:
— Два дня.
— По рукам! — сказал Дали, протягивая мне ладонь.
Это были два самых хорошо оплаченных дня в моей жизни! Я обняла его и поблагодарила. Он приложил указательный палец к губам, в знак того, что Гала ничего не должна знать. Из предосторожности я засунула картину в свой чемодан.
Между нами все было, как прежде. У него дома я не была суперзвездой из итальянских журналов, а только участницей игр трогательного старого гения.
Этот перерыв длился слишком мало, для того, чтобы я смогла полностью отдохнуть. Едва вернувшись в Лондон, я должна была уехать в Канаду. Я повезла с собой Анни вместо секретаря, потому что у меня было два билета. Ее присутствие меня успокаивало, потому что здесь, как и везде, меня гоняли, продавали, тащили из города в город. Не говоря уже о службе иммиграции, для которой любая особа, в паспорте которой значилось «певица», вызывала подозрение. Чтобы вознаградить нас за это ужасное турне, я повезла Анни в Нью-Йорк, которого она совсем не знала. Увы, ее привела в ужас идея о тысячах опасностей, которыми угрожает этот город одинокой женщине, и она поспешила в аэропорт на следующий день после нашего приезда, бросив меня в отеле «Сан-Режис»! Я осталась на несколько дней в Нью-Йорке, увиделась с несколькими друзьями: братьями Джеймсом и Джедом Джонсонами, Томом Кэшином, близнецами Гарсиа, Марком Бале, Андреа Портаго и многими другими. Но Дали почти не выходил из отеля «Сан-Режис», и я довольствовалась тем, что несколько раз столкнулась с ним, когда он выходил из лифта.
Я должна была вернуться в Италию, чтобы сниматься в одном фильме в Риме. Это был мой первый большой фильм, и я была очень взволнована, особенно тем, что мне пришлось делить афишу с Адриано Челентано — суперзвездой в своей стране. Фильм был идиотским и моя роль — еще более идиотской. Я должна была играть немецкую певицу во время войны. Это было нечто вроде карикатуры на Марлен Дитрих. Со мной обращалась как с кинозвездой. Визажисты и парикмахеры крутились вокруг меня, в то время как меня одевали в сверкающее платье Сирены. Когда я вошла на площадку в первый день съемок, техники и операторы мне зааплодировали. Потом было уже не так. «Звездная» система существовала всегда!
Я ценила любезность и простоту Челентано, но оставалась разочарованной своей ролью. Фильм не имел большого успеха, но потом мне предложили сняться в следующем. Это должна была быть музыкальная комедия, в которой я исполняла пять или шесть собственных песен. Я снялась в этом втором фильме и поспешила в Мюнхен, чтобы записать свой третий альбом, едва только закончились съемки. В честь Дали, объяснившего мне, что представляют собой пресловутые черные дыры в космосе (об этом говорилось в его любимом журнале «Scientibic American»), я написала песню под названием «Черные дыры». Мы опять записывали музыку электронную и танцевальную. Я начала задумываться над тем, что нужно сменить продюсера. По случаю появления моей пластинки во Франции Фабрис Эмаер предложил мне спеть на великолепной дискотеке «Палас» в Париже. Я с радостью приняла его предложение и стала первой певицей, открывшей этот новый храм музыке диско.
Я приехала в Париж в конце сентября и остановилась в «Плаза Афин». Фабрис показал мне все закоулки дискотеки. Работа над ложами была только что завершена, и даже краска еще не высохла. Все были в возбуждении, это был первый спектакль, подготовленный Фабрисом: сцена была едва готова, осветители и лазеры совсем новые. Ожидалось три тысячи человек, а пришло пять тысяч. Это была запоминающаяся толкучка. Охране не удавалось сдерживать возбужденную публику. Я пыталась выглядеть спокойной и сохранять пресыщенный вид за рулем «лимузина», на котором ездила из отеля в «Палас», в компании Рожера Пейрефитта, журналиста из «Paris-Match», интервьюировавшего меня. Моя команда в страхе ожидала предстоящего выступления и Фабрис Эмаер, мой импрессарио, — тоже. Да и мне было не по себе. Я вышла на сцену в полночь с плетью укротительницы в руке и вызвала исступленный восторг публики. Я не могла прийти в себя до тех пор, пока не заметила в толпе, подобравшейся к самой сцене, лицо моей старой подруги Катрин Арле. Она была здесь, она, открывшая меня, предоставлявшая мне приют, она, благодаря которой я зимой 1965 года стала моделью Пако Рабанна!
Это послужило для меня лучшим утешением и влило в меня силы. Лина Рено, Мария Феликс и Рожер Пейрефитт пришли ко мне в ложу с поздравлениями. Их привел Фабрис Эмер. Фабрис сказал:
— Моя дорогая, ты выиграла! Сегодня вечером ты стала королевой Парижа, ты можешь с ним делать все, что захочешь.
Потом состоялся ужин в мою честь в «Клубе Семи», где была рада встретить своих друзей Маноло Бланика и Стюарта, специально приехавших из Лондона на мой спектакль. Рожер Пейрефитт написал хвалебную статью в «Paris-Match», не забыв упомянуть о колкости, брошенной Линой Рено в мой адрес. Была я звездой или нет, но мне удалось затмить своими нарядами из черной кожи и трико тигрицы всех этих певиц в платьях, расшитых блестками, которые годами представляли французскую песню. Они бросились в диско по моим стопам, оделись в более современные наряды, стали делать себе вызывающие прически. Но я была первой и даже сейчас мне говорят о моем концерте в «Палас», как о событии. В конце моего турне по Европе я дала прощальный обед всей своей команде, подарила каждому по маленькому золотому сувениру с резьбой. Танцоры, впрочем, не были забыты, все они были слегка влюблены в меня — и я спасалась от одиночества в их компании.
Я уехала в Токио, где приняла участие в телешоу, на котором мне вручили золотой диск.
Я путешествовала вместе с Дженни, моей секретаршей, и мы сделали посадку в Москве. Япония была для меня откровением. Я была очарована этим незнакомым миром, да и японцы, казалось, были довольны моим приездом. Во время моего пребывания в Японии я была приглашена красавицей Дэви Сукарно на вечеринку, где встретила французских актрис Клодин Ожер и Милен Демонжо. Я посетила город, меня сфотографировали в кимоно, с чайной пиалой в руках. Фотограф, присланный Дени сан Таранто, пресс-атташе, которого Дали назвал, не знаю по какой причине, «Маленьким Эротиком», сопровождал меня повсюду. Мы даже пострадали от землетрясения, которое выбросило нас из кровати, меня… и моего друга японца. Я вернулась в Лондон, гордая тем, что мне удалось получить золотой диск даже в Японии.