зили трагичным исходом. В данном случае ближайшая цель терапии и сам процесс терапии - это поиск того, что представляет из себя человек. Вы хотите понять, каким вам следует быть? Тогда поймите, что вы представляете из себя! <Обрети себя>! Взявшись описать, каким должен стать человек, мы невольно опишем, какой он есть в своей природе'.
Здесь <ценность> понимается как телос, как желанная цель, как реально существующая конечная станция, земля обетованная. Истинное <Я>, к которому стремится человек, уже существует, и следы его присутствия зримы, так же как в истинном обучении главное - не диплом, вручаемый в конце четырехлетнего пути, а сам этот путь - мгновение за мгновением, посвященные учению, познанию, размышлению. Так же и рай - не небесные врата, в которые праведник вступает после смерти, освободившись от бремени жизни, но сама жизнь. Рай уже здесь, он окружает нас.
Бытие и Становление существуют бок о бок, одновременно, в каждом текущем моменте. Так, путешествие будет в радость только тогда, если не вспоминать ежеминутно, как далек пункт назначения. Слишком поздно ко многим из нас приходит понимание, что выход на пенсию, мнившийся благостным отдыхом от трудов - не такое уж счастье, а вместе с пониманием приходит и чувство горечи от того, что так мало радовались мы своей работе и своей молодости.
* <Реальное Я> в некотором смысле тоже является конструктом, выдумкой.
Слияние действительного и ценностного
125
Смиренность или готовность принять. Есть еще один способ сблизить действительное и ценностное, и этот способ - смирение. В этом случае человек добивается согласия с собой, слияния действительного и желанного не стремлением улучшить существующее положение вещей, не исправлением того, что <есть>, а снижая планку <должного>, перераспределяя свои ожидания на более достижимые вещи, надеясь только на то, что реально осуществимо, что уже почти стало реальностью.
Можно проиллюстрировать это примерами из терапевтической практики, когда человек, вступив на путь постижения своего глубинного <Я>, ощущает конфликт между той правдой, которую он узнал о себе, и теми завышенными, идеальными требованиями, которые он предъявлял к себе. Его представление о себе как об отважном мужчине, или как о прекрасной матери, или как о рассудительном и рациональном человеке рассыпается в прах, едва только он обнаруживает в себе намек на трусость, зависть, враждебность или эгоизм.
Очень часто подобное осознание вызывает тяжелые переживания, нередко депрессию. Человек остро ощущает свою греховность, порочность или никчемность. Ему кажется, что его сущность невыносимо далека от его представлений.
Характерно, что успех терапии в таком случае возможен только на пути смирения. Сначала на смену невыносимому самоуничижению приходит отрицание открывшейся правды. Однако затем закрадывается такая мысль:
<В конце концов, все это не так уж и страшно. Не так уж это дико и кощунственно, что иногда мать может возненавидеть своего ребенка>. А иногда человек оказывается в состоянии достичь абсолютного, любящего смирения перед истинно человеческим; познавая свои слабости, он в конце концов понимает, что может даже приветствовать их, радоваться им, любить их. Женщина, которая испытывала страх перед мужским началом, которую пугали любые проявления маскулинности, в конце концов начинает радоваться ей, преисполняется благоговейного, почти религиозного трепета перед мужской силой. То, что поначалу представлялось ей дурным и порочным, перевоплощается в достойное восхищения и удивления. Таким образом, просто иначе поняв маскулинность, она уже иначе смотрит на своего мужа, она в состоянии увидеть его соответствующим ее идеальному представлению о мужчине.
Каждый может почувствовать нечто подобное, по-новому взглянув на своих детей. Попробуйте на некоторое время забыть, что вы должны их опекать, указывать, как им поступать и какими они должны быть, попытайтесь отрешиться от привычной взыскательности к ним. Если у вас получится это, хотя бы на несколько мгновений, тогда вы сможете увидеть их совсем иными - совершенными, мучительно прекрасными, замечательными, чудесными.
126
Ценности
В такую минуту наша привычка желать и понуждать, то есть наше обычное недовольство ими перевоплотится в глубокое переживание удовлетворения, согласия и завершенности, как если бы вдруг мы добились от них должного. В связи с этим хочу процитировать интересное высказывание Алана Уотса:
<...перед смертью многие люди испытывают удивительное ощущение. И это не просто принятие, но и желанность всего того, что случилось с ними в жизни. В этом чувстве желанноеT нет требовательности; напротив, это неожиданное, внезапное понимание идентичности желанного и неизбежного> (151).
Можно вспомнить в связи с этим группы Карла Роджерса (128), опыт которых также показывает нам, что в курсе успешной терапии идеальное Это и действительное <Я> постепенно сближаются друг с другом, стремясь к полному слиянию. Это же явление имела в виду Хорни, когда писала, что реальное <Я> и идеализированный образ постепенно трансформируются к схожести и к полному слиянию, то есть, из двух отдельных, не зависимых друг от друга сущностей рождается новое единое образование (49). В этом же ключе следует рассматривать и более ортодоксальное представление Фрейда о суровом, карающем супер-Эго, которое в процессе психотерапии снижает свою планку, становится более терпимым, любящим, одобряющим; здесь несколько иными словами говорится о том же - как представление человека о себе желанном и его действительное самовоспридтие сближаются друг с другом, и человек обретает возможность уважать и любить самого себя.
В качестве примера можно привести так называемую диссоциированную личность, человека, поведение и сами помыслы которого сверхконвенциональны, строги и чопорны, который настолько презирает свое животное происхождение, что стремится полностью подавить естественные позывы своего организма и своей души. Такая личность может чувствовать удовлетворение собой только в том случае, если одержит полную победу над любыми, даже самыми малыми, психопатическими, ребяческими, импульсивными, рвущимися к наслаждению, неподконтрольными ему аспектами собственного <Я>. Подобная раздвоенность, дихотомизация разрушает и <высокую>, и <низкую> части его личности; только согласие между ними, их слияние может привести к реальным изменениям в обоих <личностях>. Только избавление от менторского <должно> и <следует> по отношению к своему естеству дает возможность человеку принять и полюбить себя таким, каков он есть на самом деле.
Некоторые психотерапевты проникают к глубинному <Я> пациента только для того, чтобы получить возможность <разоблачить> и унизить его. Они как будто срывают с него маску, желая сказать ему <не так уж ты и хорош>. Это своего рода маневр, предпринятый для того, чтобы взять верх над пациентом, установить свою власть над ним; это способ самоутверждения психо Слияние действительного и ценностного
12./
терапевта, ибо он дает ему возможность чувствовать себя сильным, могущественным, имеющим право диктовать пациенту свою волю, глядеть на него сверху вниз, - словом, чувствовать себя богом. Для терапевта, который не слишком высокого мнения о себе, это становится несложньм способом найти внутреннюю гармонию.
Такой прием отчасти подразумевает, что глубинное в человеке, его страхи, тревоги, конфликты, относятся к низкому, плохому, дурному. К слову, тот же Фрейд, даже к концу жизни, так и не пришел к согласию с бессознательным, он настойчиво определял его как нечто опасное и дурное, которое обязательно нужно держать под контролем.
К счастью, большинство известных мне психотерапевтов думают иначе. Как правило, чем больше они узнают о сокрытом в пациенте, тем больше любят и уважают его. Они любят человеческое в пациенте и не стремятся осудить его за то, что он не соответствует неким идеальным представлениям, некой платоновской сущности. Они умеют видеть в человеке присущее ему героическое, святое, мудрое, талантливое, великое, даже если он пришел к ним за помощью и <покаялся> во всех своих <слабостях> и <пороках>.
Можно ведь поставить вопрос иначе: если человек, глубже познав человеческую природу, разочаровался в ней, если его иллюзии в отношении человеческого растаяли, как дым, - значит, это действительно были иллюзии, для которых губителен свет истины, значит, он ожидал от человека невозможного. Около двадцати пяти лет тому назад я проводил сексологическое исследование, и среди моих испытуемых оказалась женщина, которая разуверилась в существовании бога только потому, что у нее в голове не умещалось, как он мог изобрести такой отвратительный, грязный, постыдный способ продолжения рода (сдается мне, что сегодня мне вряд ли удалось бы столкнуться с такой женщиной). Как это напоминает трактаты средневековых монахов, посвященные трагической несовместимости их низменных телесных позывов (например, речь заходила о дефекации) с высшими религиозными устремлениями их духа. Сегодня наш профессиональный опыт дает нам право на снисходительную улыбку при столкновении с такой причудливой, надуманной проблемой.
Исстари глубинная природа человека считалась грязной, дурной и варварской только потому, что некоторые ее отправления были определены как нечистые и греховные. Если вы назовете нечистыми уринацию или менструацию, тогда вам остается сделать один небольшой шаг, совершить маленькую семантическую подмену, и все человеческое тело станет источником греха. Так мужчина может испытывать угрызения совести и стыд за свое естественное влечение к собственной жене - мужчина чувствует <семантическую> порочность своих желаний, они порочны по определению. В таком случае только смирение, терпимость по отношению к реальному
128
Ценности
способны победить трагическую разъединенность между <есть> и <должно>.
Унитивное сознание. В идеальном случае то, что <есть>, то и представляется ценным. Выше я описал, что такого слияния можно добиться двояко - либо улучшая то, что есть, стремясь приблизить свои качества к идеальным, либо снижая свои претензии к себе, приближая идеальное к тому, что уже достигнуто.