В данном случае проявляется крайняя степень дихотомизации, <или/ или>, аристотелевский по духу подход к постановке проблемы, - подход, который Гольдштейн, Адлер, Корзибски и другие считали крайне опасным. Если выразить мое отношение к этому в терминах моей науки, получится нечто вроде: <дихотомизация означает патологизацию, а патологизация означает дихотомизацию>. Мужчина, считающий, что ему суждено быть либо только мужчиной, во всем мужчиной, либо женщиной и ничем, кроме женщины, обречен на внутренний конфликт и на вечную отчужденность от женщин. Насколько он сможет стать <бисексуальным>, насколько сможет осознать оценочность определений <мужское> и <женское> и патогенность такой дихотомии, насколько он согласится с тем, что противоположное может слиться в единое, что нет нужды чураться одного из своих начал или противопоставлять одно другому, настолько он станет цельным, настолько сможет принять и приветствовать свое <женское> начало (
174
Образование
Я далек от того, чтобы считать, что внутреннее примирение обязательно должно предшествовать примирению с внешним миром. Это параллельные явления, и все может происходить ровно наоборот. Например, принимая Z во внешнем мире, вы начинаете принимать тот же самый Z в себе.
Первичные и вторичные когнитивные процессы
Отречение от внутреннего психического мира в угоду внешнему миру, в пользу так называемой <реальности> ярче проявляется у тех людей, от которых ожидается, что они в первую очередь должны быть успешны с внешним миром. Кроме того, чем жестче, суровее среда существования, тем категоричнее становится это отречение, тем более опасным воспринимается внутренний мир для дела <успешной> приспособляемости. Так, отрицание поэзии, фантазии, мечтательности, эмоционального восприятия ярче выражено в мужской среде по сравнению с женской, у взрослых по сравнению с детьми, у инженеров по сравнению с художниками.
Хочется отметить, что здесь перед нами предстает еще одно проявление западной, а может даже общечеловеческой традиции, традиции дихотомии, проявление предсознательного чувства, что из двух альтернатив или различий необходимо выбрать либо одну, либо другую, что выбор необходимо перечеркивает отвергнутую альтернативу, уничтожает ее, не оставляя возможности владеть и тем, и другим.
А затем в работу вступает процесс генерализации, и перечеркнутое нами в себе, то, к чему мы стали слепы и глухи в себе, становится чуждым для нас и во внешнем мире, мы становимся слепыми и глухими к игре, к поэзии, нам становятся недоступны эстетическая чувствительность, первичная креативность и подобное им.
Я акцентирую внимание на этом процессе еще и потому, что, на мой взгляд, примирение этой дихотомии может оказаться лучшим местом приложения сил для всей системы образования с тем, чтобы сдвинуть с мертвой точки колесо разрушения всех дихотомий. То есть, на примере именно этой дихотомии лучше всего и разумнее всего начать отучать человечество от дихотомического мышления и приучать его мыслить интегративно.
Это может стать одним из направлений разворачивающейся на наших глазах великой фронтальной атаки на самонадеянные и зарвавшиеся рационализм, вербализм и сайентизм. Специалисты по семантике, экзистенциалисты, феноменалисты, фрейдисты, дзэн-буддисты, мистики, гештальт-терапевты, гуманистические психологи, юнгианцы, психологи самоактуализации, представители роджерсовской и бергсоновской школ, <креативные> педагоги и многие другие сходятся во мнении, что язык, абстрактное мышление, ортодоксальная наука - ограниченны. И они же - язык, абстрактное мышление и ортодоксальная наука - сами ограничивают, стерегут темные, опасные и
Познающий и познаваемое
1 /; )
порочные глубины человеческой природы. Но в наше время, когда мы ежедневно получаем новые и новые доказательства того, что из этих глубин нам являются не только чудовища неврозов, но что оттуда же бьют источники здоровья, радости и креативности, мы начинаем говорить о здоровом подсознании, о здоровой регрессии, здоровых инстинктах, здоровой иррациональности, здоровой интуиции. Мы начинаем стремиться использовать эти возможности, сокрытые в нас.
Генеральная линия, как мне представляется, устремлена в направлении интеграции, прочь от противопоставления и подавления. Бесспорно, что силы, о которых я говорил, и сами с легкостью могут стать источником конфликта. Антирационализм, антилогичность, антинаучность, анти-интеллектуализмчем не свойства расколотой личности? Правильно определенный и понятый, интеллект является величайшей, мощнейшей интегрирующей силой.
Автономность и гомономностъ
Другой парадокс, предстающий перед нами, когда мы пытаемся понять взаимоотношения внутреннего и внешнего, <Я> и мира, заключается в непростой взаимосвязи автономности и гомономности. Несложно согласиться с Энджиелом (5) в том, что внутри каждого человека есть два стержня или два устремления - устремление к эгоизму с одной стороны и к альтруизму с другой. Тенденция к автономности, представленная в чистом виде, придает человеку силу противостоять миру, ведет его к самодостаточности, ко все более полному развитию его внутреннего неповторимого <Я>, к развитию, подчиняющемуся внутренней динамике его <Я>, автономным законам Психеи, а не предписаниям внешней среды. Это иные законы, они не связаны с законами надпсихического мира внешней реальности, даже противоположны им. Поиск самоидентичности, или своей <самости> (индивидуальности, самоактуализации), который открыли психологи развития и самоактуализации на почве, подготовленной философами-экзистенциалистами и теологами разных школ, стал несомненным фактом реальности.
Но мы знаем и о другой, не менее сильной и внешне противоустремленной тенденции, заложенной в человеке. Это тенденция отказа от своего <Я>, тенденция погрузиться в <не-Я>, тенденция отказа от свободы, самодостаточности, самоуправления и автономии. В крайних, болезненных проявлениях она пробуждает варварскую мифологизацию кровного родства, могил предков и архаичных инстинктов, пробуждает мазохизм, презрение к отдельной личности, она либо побуждает к поиску ценностей вне человеческого, либо обращается к низшим животным позывам, причем и то и другое предполагает презрение к исконно человеческому.
Разница между высшей и низшей гомономностью подробно описана мною (89). Здесь я хочу обозначить границу между высшей и низшей автономностью. По моему мнению, такое разграничение поможет нам понять
176
Образование
изоморфизм внутреннего и внешнего, и таким образом послужит теоретическим основанием для улучшения коммуникации между личностью и миром.
Автономность и сила, которые мы можем обнаружить у эмоционально уверенных, эмоционально устойчивых людей, в корне отличаются от автономности и силы неуверенных в себе людей (95). Если попробовать обобщить это различие, не рискуя при этом впасть в излишнюю приблизительность, то можно утверждать, что неустойчивая автономность и неуверенная в себе сила могут сослужить пользу только в борьбе личности против мира, только в рамках той же дихотомии <или-или>, где личность и мир не только отдельны друг от друга, но и взаимно исключают друг друга, выступают как враги один другому. Их стоит назвать эгоистичной автономностью и эгоистичной силой. В мире, где все - либо молоток, либо наковальня, они, конечно, молотки. У обезьян, на которых я начинал изучать разные проявления силы, это было названо автократической или фашистской доминантно стью. У студентов колледжа, которых я исследовал позже, это было названо неустойчивым превосходством.
Совсем другое представляет из себя устойчивое превосходство. У моих испытуемых оно проявлялось в приязненном отношении к миру и окружающим их людям, в братской ответственности, в чувстве доверия к миру и идентификации с ним, но никак не в противопоставлении себя миру и не в страхе перед ним. Эти люди использовали свою автономность и силу на радость окружающему их, с любовью и для помощи другим людям.
Сейчас мы располагаем достаточными основаниями, чтобы говорить, с одной стороны, о различиях между психологически здоровой и психологически нездоровой автономностью, а с другой стороны, о различиях между психологически здоровой и психологически нездоровой гомономностью. При этом мы можем обнаружить, что автономность и гомономность скорее взаимосвязаны друг с другом, чем противостоят друг другу - человек становится более здоровым в психологическом смысле, более аутентичным тогда, когда его высшая автономность и его высшая гомономность набирают силу одновременно, проявляются равноправно и стремятся в конечном итоге слиться и соизмерить свои свойства в неком высшем единстве, включающем и то, и другое. Только в таком случае дихотомия между автономностью и гомономностью, между эгоизмом и альтруизмом, между <Я> и <не-Я>, между Психеей и внешней реальностью станет отступать и ее можно будет рассматривать как свидетельство неполной зрелости личности, свидетельство незавершенного развития.
Естественно, что у самоактуализированных людей мы с особой отчетливостью можем наблюдать подобное преодоление дихотомии, но недихотомичность свойственна также и любому из нас в мгновения озарений, в мгновения внутренней интеграции и слияния с миром. Нечто подобное происходит в моменты высшей любви между мужчиной и женщиной, между
Познающий и познаваемое
177
матерью и ребенком. В моменты, когда человек становится особенно сильным, достигает особых глубин самооценки, постижения собственной индивидуальности и в то же время растворяется в другом, отвлекается от осознания своей отдельности от окружающего, в большей или меньшей степени выходит за границы своего