Возвращаясь к музыке и к искусству в целом как к источнику высших переживаний, должен сказать, что испытуемые отмечают высшие переживания только в связи с так называемой <классической музыкой>. Мне не встретились описания высших переживаний, вызванных творениями Джона Кейджа или фильмами Энди Уорхола, произведениями абстракционистов, экспрессионистов и прочих <истов>. Просто не встретились. Настоящие высшие переживания, те, которые несут человеку радость, экстаз и новое видение мира, которые возвышают человека, происходят от проникновенного восприятия именно классической музыки, от ее великих шедевров. Спешу еще раз отметить, что музыка в этом смысле идет рука об руку с танцем. И если уж я заговорил об этом, добавлю - музыка и танец существуют вместе, в гармоничном слиянии друг с другом. Когда я говорю о музыке, о том, что она - самый короткий путь к высшим переживаниям, я имею в виду и танец. Для меня эти явления уже окончательно и бесповоротно слились в одно неразрывное целое. Назовите музыкой, танцем, ритмикой, атлетикой или как-то иначе это физиологическое ощущение ритма, какое бывает, например, у танцоров, исполняющих румбу, или у ребенка, оставленного наедине с его жестяным барабанчиком. Но согласитесь, что любовь к своему телу, умение почувствовать его и подчиниться его воле - прямая дорога к высшему переживанию. А высшее переживание - неплохой способ (пусть не гаранта
Обучение и высшие переживания
189
рованный, но статистически более вероятный) <постижения бытия>, познания платоновских сущностей, внутренних ценностей, конечных ценностей бытия, безусловно помогающий как физическому оздоровлению, так и личностному росту, способствующий движению человека к самоактуализации и вочеловеченности.
Другими словами, высшие переживания почти никогда не проходят бесследно. Они могут привести к очень и очень важным последствиям. То же можно сказать и о музыке и об искусстве в целом - слишком много общих законов у искусства и у высших переживаний. Они могут заменить даже психотерапию, если человек поймет, к чему он устремлен, если он узнает, что ему необходимо и как ему этого добиваться. Ведь, рассуждая о музыке и танце, можно определенно отметить с одной стороны угасание, отступление таких симптомов, как автоматизмы, тревога, а с другой стороны бесспорно, что музыкальный, танцующий человек более спонтанен, бесстрашен, аутентичен, он лучше чувствует свое тело, обостряется его сенсорная чувствительность и т. д.
Немаловажно и то, что музыка, ритм, танец - прекрасные способы достижения самоидентичности. Так уж устроена человеческая природа, что подобного рода триггеры, подобного рода стимуляция обращена прямо к нашей вегетативной нервной системе, к нашим эндокринным железам, к нашим чувствам и эмоциям. Воздействие ее непосредственно. Мы еще очень мало знаем о физиологии человека, чтобы понять, чем вызвано столь непосредственное воздействие, но оно бесспорно существует. Я бы даже сказал, что это воздействие столь же очевидно как боль, которая всегда безошибочно ощущается человеком. Для людей, обделенных подобного рода переживаниями, которые, к сожалению, составляют очень большую часть населения, для людей, глухих к своему внутреннему голосу, живущих по часам, по расписаниям, по правилам, законам, подсказкам соседей, - для них это почти единственный способ познания своего <Я>. Это именно те громкие сигналы, тот голос, который взывает внутри каждого из нас: <Черт возьми! Ведь это хорошо! Отбрось сомненья! > Именно здесь мне видится один из способов научить таких людей самоактуализации, помочь им почувствовать, познать собственное <Я>. Внутренний голос, способность прислушиваться к глубинному и к его реакции, прислушиваться к тому, что происходит внутри, помогает нам в обнаружении своей идентичности. Этот способ может стать основой новой, чувственной педагогики, и если мы найдем время говорить о ней, то придем к выводу о необходимости создания новой системы образования, школы нового типа.
Столь же прекрасной, как музыка, столь же устремленной к высшим переживаниям может быть и математика; хотя легко можно представить себе учителя математики, которому претит даже мысль о чем-то подобном. Я и
190
Образование
сам не понимал, что математика может приносить эстетическое наслаждение, не понимал до тридцати лет, пока мне не попались в руки несколько прекрасных книжек по этому предмету. То же самое нужно сказать о истории, антропологии (той, которая изучает иные культуры), социальной антропологии, палеонтологии и философии науки. Обратимся к фактам. Работая с великими изобретателями, с великими учеными, творцами, я обнаружил, что они говорят именно об этом. Настала пора изменить образ ученого, понять, что жизнь творца складывается именно из этих мгновений высших переживаний. Он живет ради этих мгновений восторга и счастья, когда он находит решение проблемы, когда внезапно через окуляр микроскопа он видит нечто новое, ради мгновений открытия, озарения, прозрения, постижения и экстаза. Они жизненно необходимы ему. Как правило, ученые не любят признаваться в подобных чувствах даже самим себе, смущаются их. Они стыдятся говорить о них. Нужно быть крайне деликатным, чтобы помочь им в потугах признания, и мне случалось быть повитухой при этих родах. Дело обстоит именно так, как я описал, и если вам удастся убедить творческого человека, что разговор затеян не смеха ради, тогда он, краснея, поделится с вами, что счастливейшим моментом его жизни был, например, благословенный вечер, когда ему удалось доказать основную, решающую корреляцию двух математических величин. Об этих вещах не принято говорить вслух, они могут показаться полным бредом, если заглянуть в школьный учебник и прочитать, как совершаются открытия в науке.
Я клоню к тому, что если мы будем понимать, чего добиваемся, если будем достаточно философичны и проницательны, то сможем воспользоваться этими способами, чтобы дать людям шанс прочувствовать экстаз, более прямой дорогой устремиться к открытиям, к высшим переживаниям, к озарениям, к восторгу и чувству сопричастности великому, сможем воспользоваться ими, чтобы пересмотреть, к примеру, модель преподавания истории, равно как и модель преподавания любого другого предмета.
И в заключение хочу поделиться с вами еще одним впечатлением, которое будет понятно каждому преподавателю художественных дисциплин. Оно заключается в том, что эффективное обучение музыке, искусству, танцу или ритмике по самой сути гораздо ближе, чем преподавание так называемых <основных предметов>, к сущностному образованию, о котором я говорил выше, то есть к обучению, необходимой частью которого является познание человеком своей идентичности. Образование - это научение росту, научение тому, как устремляться вперед и вверх, отличать хорошее от плохого, желанное от нежеланного, достойное выбора от недостойного. Искусство и особенно те его разновидности, на которых я настойчиво концентрировал ваше внимание, с точки зрения сущностного научения, сущностной педагогики и сущностного образования, настолько тесно сплетены с психологичес Обучение и высшие переживания
191
кой и биологической сущностью человека, так близки его глубинному, биологическому <Я>, что пора перестать воспринимать эти учебные курсы как неуместную роскошь, как кружева и оборки на школьном платье, и признать их основными предметами нового образования. Мне видится, что такого рода образование позволит выработать взгляд на вещи, проникающий в бесконечность, провидящий высшие ценности. Такое образование может и должно иметь в своем основании обучение искусству, музыке и танцу. (Что касается детей, для них я в первую очередь предложил бы танец. Для двух-, трех-, четырехлетнего ребенка проще и естественнее всего подчиниться ритму.) Такая расстановка акцентов в образовании могла бы задать иные модели и иные способы преподавания прочих школьных предметов, спасти их от полного погружения в бессмыслицу, забывшую, что важно, а что нет, беспристрастную до угрюмости, лишенную устремленности и целей.
13
Цель и значение гуманистического образования
Олдос Хаксли незадолго до своей смерти был близок к тому, чтобы совершить огромный прорыв, он был на пороге создания великого синтеза науки, религии и искусства. Многие из его тогдашних идей нашли отражение в романе <Остров> (52). Может быть, с точки зрения художественных достоинств <Остров> нельзя счесть самым значительным из его произведений, но роман этот чрезвычайно интересен как попытка описания того, чем может стать человек. Самые революционные идеи его затрагивают именно образование, ибо система образования в созданной Хаксли Утопии преследует радикально иные цели, нежели система образования в нашем обществе.
Если мы обратим взгляд на нашу систему образования, мы заметим два диаметрально противоположных подхода. С одной стороны, подавляющее большинство учителей, воспитателей, методистов, директоров школ старательно обходят своим вниманием те знания, которые необходимы сегодня детям для жизни в нашем индустриализированном обществе. Они достаточно ограниченны, они не стремятся к новому и не задаются вопросом, почему они преподают именно это, а не что-то иное. Они ставят во главу угла эффективность обучения, то есть, сколько информации в сколько детских голов им удалось втиснуть, сколько на это затрачено времени, денег и сил. А с другой стороны, все-таки есть, пусть еще очень немного, гуманистически ориентированных педагогов, которые видят свою задачу в воспитании лучшего человека или, говоря психологическим языком, стремятся к самоактуализации и самотрансценденции ребенка.
Традиционное обучение зачастую обманывает ребенка, внушает ему, что его основная задача - заслужить похвалу учителя, делать нечто, что будет приятно его наставнику. Дети в обычной школе очень быстро усваивают, что креативность наказывается, а поощряется, напротив, дословное повторение заученного урока; они концентрируются скорее на том, какого ответа ждет от них учитель, чем на понимании существа изучаемого предмета.