После полуночи корабль опустел, смолкли голоса. Люди разошлись по каютам. А я не мог расстаться с необычайной, почти фантастической картиной. Могучая грот-мачта высилась перед глазами, как желтый столб, уходящий в небо, опутанный паутиной вант и оттяжек. На вершине мачты горел сильный прожектор, направленных! назад, в сторону кормы. Прожектор не озарял, а лишь отраженно, дымчато высвечивал площадку у основания мачты, сплетение вант, контуры леерных стоек. Все это казалось почему-то белесым. А дальше — мрак. Черный, ревущий, стонущий мрак, плотно охвативший судно со всех сторон. Даже луч прожектора не мог распороть клубящейся мглы.
Через корабль зримо, волнами, полз туман, такой густой, что иногда совсем затемнял прожектор, и я видел только расплывчатое пятно высоко над головой. Потом туман редел, становился почти незаметным, лишь слегка размывал очертания предметов, и они чуть-чуть колебались и плыли, словно при знойном мареве в жаркий день. В этой сказочной зыбкости странным образом сместились все понятия о размерах и расстоянии.
В кругу света возле прожектора мелькнуло что-то серебристое. Раз, другой. Там металось какое-то живое существо, боровшееся с яростным ветром. Вверх, вниз, в стороны, угловато и неуверенно, словно слепое. То отстанет, то вырвется вперед, и никак нельзя рассмотреть, что же это?
— Бабочка! — тихо воскликнула Надя. — Ночная бабочка на огонь!!
Правда, есть сходство… Вот появились и еще две, покрупнее. Но нет, очень уж велики для бабочек! Да и какая бабочка справится с таким ветром?
— Больше похоже на летучую мышь, — высказал я предположение. И вдруг сообразил: — Нет, Надя, приглядитесь получше, это ведь птицы! Они тоже убегают от тайфуна и устали бороться с ветром.
Их становилось все больше. Я сосчитал до тридцати и сбился. Они густо вились вокруг прожектора: белесые, будто бестелые в отдалении и серебристые, когда попадали в луч. Было удивительно, как они не сталкиваются.
Потом среди них появилась большая тяжелая птица. Она летела не зигзагами, а по прямой, чуть выше мачты. Осмотрела палубу и уверенно опустилась в нескольких метрах от нас. Мы затаили дыхание, разглядывая эту жительницу океана. Оперение у нее было серое, с белыми и темными крапинками. Тело продолговатое. Нос широкий, как у утки. А ноги короткие с перепонками. Я не силен в птицах, но, кажется, это была гага. Она проковыляла по палубе, что-то нашла под плетеным креслом и проглотила.
Вслед за большой птицей на палубу опустились маленькие; они прыгали, шевелились повсюду, но чувствовали себя не очень уверенно, вспархивали и снова вились возле грот-мачты.
А вокруг по-прежнему ворчал океан, глухо бились о борт волны. «Туркмения» тяжко проваливалась в преисподнюю и вылетала оттуда, выброшенная силой непотопляемости. По-прежнему ветер гнал мимо нас рваные клубы тумана и все казалось плывущим, сказочным, зыбким…
Утром, еще до завтрака, из динамика раздался веселый голос помощника капитана: «Товарищи туристы! С правого и с левого борта видны киты. Желающих просим на палубу».
Берет на голову, фотоаппарат в руки — и бегом по трапу. Выскочил из сухого тепла в холодную сырость, даже лицо сразу сделалось влажным.
Качки почти не было. Медленно катились пологие, стального оттенка, волны, а над ними чуть дымился парок. Стена тумана отодвинулась довольно далеко, особенно впереди и слева. Там, на границе с туманом, виднелось что-то черное, но туристы смотрели не туда, а вперед, перевешиваясь через борт.
— Кашалот! — закричали с мостика. — Товарищи, кашалоты!
Метрах в ста от борта вскинулся вдруг белесый фонтан, вода расступилась, обнажив громадную черную массу, глянцевито-блестящую, словно лакированную. Эта масса приподнялась, показались длинное тупое, будто обрубленное, рыло и широкий хвост. А потом многометровая туша вдруг повернулась легко, изящно и ушла в глубину. Тотчас перед носом теплохода всплыл другой кашалот. Он выпрыгнул на поверхность и, вероятно, испугался нашего судна: нырнул снова, не успев пустить фонтан.
Еще несколько кашалотов виднелось в стороне, хотя и не очень далеко, но фотографировать их было бесполезно, учитывая туманную дымку. Зато с левого борта резвилось множество хищных косаток. Они стремительно носились по разным направлениям, вспарывая воду большими горбатыми плавниками.
Косатки кровожадны и очень опасны. Их зовут морскими полками. Сравнительно небольшие по размеру (шесть — десять метров), они очень прожорливы, уничтожают моржей, котиков, ценных рыб и даже нападают на своих собратьев, на крупных китов.
Хищники, вероятно, охотились за косяком сельди и не обращали на нас никакого внимания. Мы видели только быстро движущиеся плавники да черные спины. Зрелище было не очень занимательным и скоро наскучило. Даже завзятые фотолюбители отвернулись от косаток. Стояли с аппаратами наготове, надеясь, что снова появится вблизи кашалот. Киты, особенно кашалоты, стали теперь редкостью.
Ближе к полудню слева совершенно неожиданно расчистилось небо. Сквозь низкие облака прорвался солнечный луч, заиграл на воде; туман из серого сразу превратился в молочно-белый и начал рассеиваться, отступать, скапливаться вдали плотной стеной, ожидая своего часа. А за отступившим туманом открылся небольшой, но высокий остров — это было похоже на полотно Рокуэлла Кента, выполненное широкими яркими мазками.
Только представьте себе: с трех сторон мутная мгла. С четвертой — полоса черной, дымящейся воды. Дальше — крутой склон, зеленеющий под веселым солнцем. Над полосой зелени — белая, блестящая полоса снега. Вершина острова — заснеженный, сверкающий конус — врезалась как шпиль в голубое прозрачное небо. И все краски свежие, сочные, с резкими переходами.
Это фейерическое зрелище продолжалось, увы, совсем недолго — пятнадцать или двадцать минут. Потом опять навалились тучи, опять обволок судно туман, на мостике снова начали давать тревожные предупредительные гудки.
Мировой океан — огромный и еще малоосвоенный источник пищевых продуктов. Запасы их пока даже трудно учесть. В самом деле. Моря занимают около семидесяти одного процента поверхности земного шара, а суша, вместе с внутренними водоемами, только двадцать девять процентов. При этом надо иметь в виду, что на суше много таких пространств, которые не приносят человеку почти никакой пользы. К ним относятся зоны вечного оледенения, высокогорные районы. А в Мировом океане бесплодных мест нет: в нем повсюду кипит жизнь; даже на Северном полюсе обнаружены подо льдом рыбы и беспозвоночные животные. Мировой океан на всем своем необъятном пространстве может служить человеку.
Доля даров океана в балансе пищевых продуктов нашей страны становится все более весомой и ощутимой. При этом третью часть всей добываемой рыбы и морских продуктов дают дальневосточные рыбаки. «Рабочее место» у них огромное. Это и Японское, и Охотское, и Берингово моря, и весь Тихий океан от Камчатки до берегов Австралии. Проблемы использования рыбных богатств интересуют многих ученых Дальнего Востока, сырьевыми ресурсами моря занимается Тихоокеанский научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии (ТИНРО). Во Владивостоке нам удалось побывать в стенах этого института и его богатого музея. В Холмске мы встречались с сотрудниками Сахалинского филиала ТИНРО, узнали много нового, любопытного.
Оказывается, в последнее время рыбаки все чаще и настойчивей стали сетовать на то, что уловы в северной части Тихого океана быстро падают, косяки рыбы стали менее плотными и встречаются гораздо реже. Много времени тратится на их поиски, на длительные переходы. Все это результат интенсивного промысла в сравнительно небольшом районе, где скапливаются сотни и тысячи рыболовецких судов. А что будет дальше? Какая польза от большого промыслового флота, если исчезнет рыба: себе дороже станет содержать такую махину. Тем более что промысловый флот быстро увеличивается, пополняется новыми, хорошо оборудованными судами.
Ученые отвечают рыбакам: не беспокойтесь, люди только-только проникли в кладовые моря, многие его богатства еще лежат нетронутыми. Ученые видят три пути, по которым будет развиваться морской промысел.
Первое и главное сейчас — освоение новых районов лова. При этом сотрудники института прямо указывают направления, по которым следует проложить курсы морозильных траулеров. В экваториальных и тропических водах Тихого и Индийского океанов обнаружены большие скопления крупных тунцов; мелкого тунца можно успешно промышлять кошельковым неводом в водах Зондского архипелага, Сиамского залива и Целебесского моря.
Разведочные суда ТИНРО побывали в районах Австралии и Новой Зеландии, принесли оттуда обнадеживающие вести: ими найдена промысловая концентрация рыбы возле острова Тасмания и около южного берега Австралийского материка.
Там, в прибрежной зоне, держатся многочисленные и плотные косяки сардин, анчоуса и австралийского лосося.
Тихий океан так велик, что вновь разведанные районы — это действительно капля в море. Ученым предстоит много работы, а рыбакам — много дальних походов. Но и те и другие не сомневаются, что южные районы лова будут скоро освоены.
Вторая проблема заключается в том, чтобы лучше использовать наши «старые» традиционные районы. До сих пор лов рыбы в этих местах велся, так сказать, на среднем уровне, а точнее — на среднем ярусе. Траловый флот не был рассчитан на добычу рыбы, которая обитает в самых верхних слоях океана. Получалось так, что скумбрия, тунец, сайра, сардины большей частью оставались выше сетей. Рыбы этой в океане много, но, чтобы добыть ее, нужны специальные суда. И тут дело не столько за рыбаками, сколько за судостроителями.
Огромные возможности таят в себе и нижние ярусы океана. Ведь пока что промысел велся до глубины триста — триста пятьдесят метров, в морские «подвалы» рыбачьи сети раньше не опускались. А теперь ученые и промысловики обратили на эти «подвалы» свое внимание, начали налаживать глубоководный лов. На прилавках магазинов уже появилась угольная рыба. С виду она черная и малопривлекательная, но мясо у нее белое, жирное и вкусное. Водится она на глубине шестисот метров, скопления ее менее значительны, чем, скажем, скопления морского окуня, но добывать угольную ры