Часовня, надгробия, старые чугунные пушки, скованные якорной цепью, — этот ансамбль служит не только памятником. Мне хотелось бы сравнить его с корнем, из которого выросли потом широкие улицы, вырос новый город за озером.
С обороной Петропавловска связано и еще одно примечательное событие. В середине XIX века в русском военно-морском флоте появился фрегат «Аврора», названный так в честь древнеримской богини утренней зари. Незадолго до начала Крымской войны фрегат перешел с Балтийского моря на Тихий океан. Путь этот был сложен и полон опасностей.
В перуанском порту Кальяо, куда «Аврора» зашла за пресной водой, оказалась англо-французская эскадра. И хотя войну еще не объявили официально, командующий союзной эскадрой решил задержать русский корабль. Узнав об этом, командир фрегата И. Изыльметьев пустился на хитрость. В бухте ветра не было, вражеские суда стояли без движения. Изыльметьев приказал матросам ночью, без шума отбуксировать фрегат гребными шлюпками к выходу в море. Там он поставил паруса — и был таков! Когда англичане и французы спохватились, фрегат находился уже далеко.
В Петропавловск-Камчатский «Аврора» пришла в разгар войны. Экипаж фрегата принял участие в отражении атак вражеской эскадры, проявив при этом немало мужества и отваги.
Со времен Петра Первого в русском флоте существует хорошая традиция преемственности. Когда стареет и прекращает свое существование один корабль, его имя передается новому, еще только рождающемуся на стапелях. А вместе с именем корабль принимает и заслуги своего предка, как бы обязуясь гордиться ими, добиваться новых успехов и новых побед.
Пришло время уйти на морское кладбище старому фрегату «Аврора». А имя его было в начале 900-х годов передано крейсеру первого ранга, только что спущенному на воду. Так появился легендарный крейсер «Аврора», впоследствии возвестивший выстрелом своей пушки о начале штурма Зимнего дворца…
Да, в далеком городе Петропавловске много можно найти интересного, связанного с историей. Но есть здесь примечательные места и другого рода.
У самой бухты расположена невысокая, хотя и довольно крутая, сопка. Вся она, от подножия до вершины, покрыта зарослями каменной березы. Это своего рода парк, сюда отправляются гулять горожане в хорошую погоду; сопка издавна служит приютом влюбленных, пар. Моряки назначают свидания на ее склонах. Еще лет двадцать назад я слышал много романтичных историй, связанных с ней. Официально ее именуют Никольской, но и на самой Камчатке, и, далеко за пределами полуострова она известна как сопка Любви. Во всяком случае звучит это более приятно, чем, скажем, Култушное озеро.
Вдоволь набродившись по улицам, я сел отдохнуть на скамейке в сквере. Моросил теплый мелкий дождик. Из открытого окна раздавалась музыка: кто-то играл на пианино. Прошли мимо девушки и-юноша в морской форме. С бухты донесся гудок: какой-то теплоход начинал дальний рейс. По тротуарам шагали со смехом и говором люди, кончившие рабочий день. А Московское радио передавало утренние известия. Разница во времени — девять часов.
У Герасимыча оказался в Петропавловске фронтовой друг, мы вместе сходили к нему в гости. Как и бывает в подобных случаях, разговор между старыми друзьями пошел такой, в котором чуть ли не каждая фраза начиналась словами: «А помнишь?»
Пока они увлеченно беседовали, мы со старшим сыном хозяина, тридцатилетним рыбаком, отдавали дань кулинарным способностям хозяйки дома. Она принесла нам мясо, зажаренное с луком, в мучном соусе, чуть-чуть отдающее уксусом. Я с удовольствием съел свою порцию, в полной уверенности, что это поджаренная курятина. А оказалось… осьминог! Хозяйка и ее сын посмеялись. Вот, мол, мясо как мясо, а скажи заранее, так и есть бы не стали. Я храбро заявил: «Все равно стал бы: в жизни всего надо отведать». Ну и, конечно, меня очень заинтересовало, где водятся спруты-осьминоги.
Оказывается, эти гигантские чудища в большом количестве обитают между восточным побережьем Камчатки и Командорскими островами. Они очень прожорливы. Ползают по дну, хватают рыб и крабов. Клювы у спрутов такие крепкие, словно сделаны из железа: они без труда прокусывают панцири различных ракообразных. Глаза у осьминога огромные и хорошо видят во тьме. Голова похожа на большой водолазный шлем.
Ловить осьминогов можно лишь на стальной трос, так как они перегрызают даже капроновый шпур. Попав на крюк, спрут извивается и словно бы загорается изнутри ярко-красным огнем, свидетельствующим о ярости. Потом красный цвет сменяется синим, зеленым, желтым.
Оказавшись на суше, осьминог долго не расстается с жизнью. Однако он сразу теряет свою подвижность, а его щупальца перестают быть страшными… Ну, а дальше дело за умелыми хозяйками и неопытными гостями, которые примут спрута за курицу, сами того не заметив.
«Сегодня наша смена едет на Тарапуньку» — с такими словами разбудил меня утром Герасимыч. Я решил, что предстоит встреча с известным артистом, но Герасимыч сказал: «Нет. Мы едем в какую-то местность, в названии которой слышится не то «пунька», не то «тунька».
Петропавловский экскурсовод, севший к нам в автобус, предложил разучивать песни. Парень он был молодой, веселый и считал, видимо, что песни доступны для людей любого возраста и любого развития. Но туристы не поддержали его инициативу. Ведь экскурсоводу все тут было привычно, все известно и все само собой разумелось. А мы ехали по камчатской земле первый раз, мы смотрели во все глаза, хотели видеть и узнавать. Песня едва тлела в задних рядах, а экскурсовода то и дело отвлекали от дирижерства, задавая ему вопросы.
Он довольно быстро понял, что туристы ждут от него не развлечений, а самого обычного рассказа о тех местах, по которым движется автобус. И парень, что называется, сел на своего конька. Прежде всего он показал нам поворот и реку, за которой начинался Елизовский район. Мы сперва не придали этому значения, ну, район и район, мало ли мы их проехали! А экскурсовод объяснил, что это сельскохозяйственный центр Камчатки, дающий около семидесяти процентов сельскохозяйственной продукции области.
До революции все продукты, в том числе картошку и капусту, привозили с материка или из Японии, продавали в первую очередь тем, кто страдал цингой. Еще в 20-х годах картофель не умели выращивать даже огородники-энтузиасты. Считалось, что камчатское лето слишком короткое. А теперь Елизовский район почти полностью обеспечивает картошкой и некоторыми другими овощами весь полуостров.
Лето на Камчатке действительно короткое. Однако люди научились пользоваться тем теплом, которое рвется наружу из раскаленных недр полуострова. Люди поверили в возможность вести интенсивное, прибыльное хозяйство.
Жители поселка Елизово заботятся не только о хлебе насущном, но и о доме с удобствами. Недавно в поселке открылся детский парк. Красивые аллеи, клумбы, качели, песочницы, целая галерея зверей — героев сказок. Ребятишкам там привольно. Носятся по траве те, кто постарше. А ближе к выходу сидят на скамейках мамы возле колясок.
В центре парка — бассейн. В нем плавает живая рыба, да не мелкая, декоративная, а самая настоящая, в том числе две горбуши — каждая длиной чуть меньше метра.
Качели в парке расписаны так весело и заманчиво, что мы с Борисой Полиновной не удержались от соблазна и покачались под восторженные возгласы детворы.
За поселком начинаются менее обжитые места. Вдоль дороги тянется болотистая низменность, а за ней — пологие склоны сопок. Отсюда можно было бы видеть вулкан, не будь тумана и дождя. Впереди открылась река, неширокая, но быстрая, с прозрачной водой. Через нее переброшен подвесной мост. Туристы выходят из автобусов, и машины медленно ползут по шаткому сооружению. Переправа заняла считанные минуты, но за это время кто-то успел забросить леску в реку и поймать рыбу. Женщины садились в автобусы с букетами мокрых цветов.
Экскурсовод принялся рассказывать о конечной цели нашей поездки — селении Паратунка. Лежит оно в шестидесяти пяти километрах от Петропавловска, славится красивым диким ландшафтом, озерами, рыбными речками и, самое главное, горячими источниками, в которых купаются круглый год и которые имеют высокие лечебные свойства. На базе этих источников работает крупнейший на полуострове санаторий, зимний дом отдыха и пионерские лагеря. Жители Петропавловска ездят сюда проводить выходные дни. Больные экземой, радикулитом, ревматизмом и еще бог знает чем приезжают в Паратунку даже с материка и часами сидят в горячей воде, в теплой грязи, хотя врачи запрещают сидеть больше, чем пятнадцать минут.
Интересно рассказывал экскурсовод, а в последних рядах автобуса все еще пытались по инерции петь и громко разговаривали, мешая слушать.
— Эй, на Камчатке! — повернулся к ним Алексей. — Нельзя ли потише?
Там оценили шутку, посмеялись и смолкли.
Вдали, над зеленой равниной, появились в разных местах клубы белого пара. Ветра не было, дождь прижимал пар к земле, он висел низко, медленно расползался в стороны, цепляясь за кусты и высокую траву.
Остановились мы возле крайнего источника, похожего на небольшой пруд. Место здесь не очень живописное. С одной стороны задворки селения, с другой — теплицы. Но зато вода в меру горячая, а рядом для желающих закрытый бассейн. Нас снова предупредили: купаться не больше пятнадцати минут. Тем, у кого больное сердце, источники очень вредны.
Алексей, разумеется, пропустил это предупреждение мимо ушей. Я окликнул его, но он сделал вид, что не слышит.
Народа в бассейне набилось полным-полно. Там не только сидеть — стоять негде было. За пеленой пара что-то кричал Валерио. Он стоял подбоченясь, явно демонстрируя спортивную фигуру и японские плавки. Женщины вскрикивали, вступая в горячую воду. Мужчины мужественно молчали.
Я подумал, что здесь тесно и без меня. Мы с Борисой Полиновной пошли к открытому источнику, поговорили там с восьмидесятилетней старухой, приехавшей из Петропавловска. Старуха жаловалась, что годы согнули ее и что теперь она принимает ванны в источнике, надеясь выпрямиться. Молодые туристы мазали друг друга лечебной грязью и бултыхались в воде. Пожилые осторожно заходили до колен. Там, где из расселины в склоне выбивалась тонкая струйка, иода была очень горячей, градусов шестьдесят. А чем дальше, тем прохладней. На противоположной стороне источника темпе