Мы просидели в сквере долго, не заметив, как пронеслось время. Уже темнело, а моя увольнительная кончалась в двадцать три часа. И я не знал, когда снова сумею побывать в городе.
С девушками и Потаповым расстался у кинотеатра «Уссури». Они отправились на последний сеанс, а я побежал на корабль, думая, что хорошо было бы нам увидеться вновь. Я даже не мог и предполагать, в какой необычной обстановке произойдет паша третья встреча…
В ту пору на западе военнослужащие старших возрастов уже поговаривали о скорой демобилизации. А мы на берегах Тихого океана готовились к боям. В том, что они скоро начнутся, моряки не сомневались. Иначе зачем расширяют госпитали, зачем устанавливают около бухты десятки зениток?
Люди и корабли ожидали сигнала. Моряки понимали необходимость и неизбежность войны.
Формально японцы соблюдали нейтралитет. Но сколько наших торговых судов погибло в ту пору по неизвестным причинам в открытом море! Сколько важных военных грузов пошло на морское дно неподалеку от проливов, которые контролировала восточная союзница Германии!
А что делалось на сухопутных границах! Пограничники имели строгий приказ не открывать огонь даже в случае явных нарушений, чтобы не вызвать острых конфликтов, не поддаться на провокации. Самураи бесцеремонно пользовались этим. Зачастую стреляли по нашим бойцам просто так, для развлечения. Стреляли и скалили зубы, зная, что им не ответят. А наши ребята перевязывали раненых и до боли стискивали кулаки.
Победа советского народа не была бы полной, если бы на востоке остался коварный и сильный противник.
Ну вот, а теперь об одной из боевых операций. В ста двадцати шести милях южнее Владивостока расположен город Сейсин, который являлся в то время узловым пунктом японской обороны в Северной Корее. Здесь находились большие заводы и военные склады. Сюда с трех сторон тянулись стальные пути. Удобная бухта и хорошо оборудованный порт способны принимать корабли всех классов. Через этот порт снабжались не только японские дивизии, оккупировавшие Корею, но и маньчжурская группировка Квантунской армии.
Природа словно специально позаботилась о том, чтобы Сейсин удобно было защищать. С запада и с севера высятся горные хребты. На подступах к порту горбатится лесистый мыс Колокольцева, откуда просматриваются и простреливаются все подходы. Японцы, разумеется, использовали географическое положение Бейсина и создали целую систему оборонительных сооружений.
И вот сюда, в самое пекло, в самый узел вражеских коммуникаций, ворвались на рассвете советские корабли. Ворвались и высадили первый эшелон десанта. На следующую ночь — второй.
Японцы стремились скинуть десантников в море, удержать порт и перекресток железных дорог, чтобы эвакуировать на юг свои главные силы, отступавшие от советской границы. Наш десант был для противника, как кость в горле. Или вытащить, или задохнуться: третьего выбора враг не имел.
Я подробно рассказал все это, для того чтобы было понятно, почему трехсуточные бои за Сейсин оказались очень жестокими и кровопролитными. Здесь столкнулись две силы: отборные японские части, офицерские подразделения, фанатики, преданные своему микадо, и наша морская пехота, закаленная огнем боев в Заполярье, в Крыму, на перевалах Кавказа.
Когда отзвучали последние выстрелы, на улицах Сейсина — этого сравнительно небольшого города — было собрано около двух тысяч вражеских трупов…
Вначале у самураев было явное превосходство в силах и средствах. На второй день операции наши подразделения, отбивая контратаки, удерживали причалы и вершины нескольких сопок. Это были островки во вражеском море. На одном из таких островков оказалась и корректировочная группа сторожевого корабля «Вьюга». Мы высадились на берег вслед за 335-м отдельным батальоном морской пехоты, которым командовал отважный и спокойный майор Бараболько. Мы связывались по радио с кораблями, стоявшими на рейде, указывали цели для орудий крупных калибров и корректировали их огонь, разрушая вражеские укрепления, помогая нашим товарищам.
Много там было горячих схваток, когда дрались не только оружием, но и грудь на грудь, голыми руками… Помню, как окружили японцы отряд морских пехотинцев. Кольцо было плотным, не пробиться, не выручить. Наши ребята держались, пока израсходовали боеприпасы. В плен там не сдавались. Тридцать уцелевших моряков выхватили ножи, крикнули «полундра!» и кинулись на врага.
Погибли все. Раненых добили японцы.
15 августа во второй половине дня напряжение боя ослабло. Японцы готовились к очередной атаке, а мы были измучены усталостью и зноем. Солнце палило немилосердно, земля раскалилась так, что не притронешься рукой. Вершины дальних гор будто плыли в зыбком голубом мареве.
Командир разрешил наконец сходить за водой к ручью, протекавшему в распадке у подножия сопки. Отправились туда старший радист Федор Гребенщиков и двое матросов. Я остался возле рации, лениво ковырял лопаткой твердую землю, углубляя окопчик. Не хотелось возиться, да и не рассчитывали мы долго сидеть на одном месте.
Часов в шесть вечера вспыхнула вдруг сильная стрельба слева, на участке 78-го батальона морской пехоты. Утром этот батальон штурмовал высоту 182,9, но понес большие потери и залег на ее северных скатах: Японцы, вероятно, считали, что батальон не повторит штурм по крайней мере до наступления темноты. А десантники неожиданно бросились вперед, закидали гранатами дзоты, ворвались в траншеи.
У противника поднялся переполох. Со стороны железнодорожной станции выполз бронепоезд. Он быстро приближался к месту боя, стремясь подойти на прямой выстрел. Мы вызвали корабль, загрохотали пушки «Вьюги» и «Метели», но попасть в движущуюся цель было не так-то просто. На нашу сопку тоже посыпались снаряды и мины: японцы засекли расположение корректировочного поста.
Снаряды не доставали нас на обратном склоне сопки. Зато мины, летящие по крутой траектории, ложились возле самых окопов. Я согнулся в своей ямке крючком, пожалев, что не вырыл надежное убежище.
Потом откуда-то справа ударил японский гранатомет. Яркая вспышка пламени на мгновение ослепила меня, я чуть не задохнулся от горячего воздуха и едкого дыма.
Рация была повреждена, связь с кораблями прервалась. Наш сигнальщик, скромный увалень Вася Басов, выскочил на гребень сопки и под огнем японцев размахивал флажками, передавая координаты целей.
По шее у меня ползло что-то горячее, липкое. Схватился руками — кровь. Капала кровь и из носа. Поплотней надвинув бескозырку, склонился над рацией, стараясь уразуметь, что с ней.
Подбежал Федор Гребенщиков. Вокруг гремели стрельба и взрывы, а он принялся ремонтировать станцию.
Бой утих так же неожиданно, как и начался. Морская пехота вышибла японцев с высоты 182,9 и закрепилась на ней. Поврежденный бронепоезд скрылся за постройками.
Гребенщиков осмотрел мою голову, мы разобрались, что произошло. На бруствере окопа лежали мои незаряженные гранаты. Взрывной волной эти «игрушки» сбросило на меня, одна угодила в затылок и содрала кожу. А нос был разбит камнем, подхваченным той же волной. Камень угодил чуть ниже переносицы, от удара распухло все лицо.
В общем-то это были царапины, я даже стеснялся назвать их ранами. Однако вскоре почувствовал слабость и тошноту. Командир приказал идти на перевязочный пункт. Сопровождающим назначил артиллерийского электрика Александра Кузнецова, моего одногодка. Ему слегка повредило в бою руку.
Спуск оказался крутым и долгим. Нас обстреляли из какой-то хибарки. Пока мы вышибали засевшего там японца, яркий шар солнца скатился вниз, на острые пики горного хребта.
Только в сумерках явились мы на перевязочный пункт, расположенный в пещерах. Вход был завешен одеялами. Раненые тоже лежали на кипах одеял. Их приволокли сюда из японского вещевого склада.
В пещерах было прохладно и сыро. С каменных стен капало. Тускло горели свечи.
Вокруг перевязочного пункта — густой кустарник. Днем из зарослей несколько раз стреляли японцы. Девушки с опаской поглядывали туда. У входа в пещеру сидели легко раненые бойцы с автоматами и гранатами наготове.
Усталая девушка, сама едва державшаяся на ногах, выстригла мне на затылке волосы, промыла и забинтовала ранку. Александр Кузнецов тоже вскоре готов был в обратный путь.
Я знал, что Маша Цуканова служит санинструктором в отдельном батальоне морской пехоты, но никак не ожидал увидеть ее здесь. А она вошла в пещеру, поддерживая рослого здоровяка-пехотинца, у которого вместо головы был огромный шар бинтов и ваты с узенькой смотровой щелью для глаз. Маша помогла бойцу опуститься на одеяло, тихо заговорила о чем-то с девушками. Лицо у нее было осунувшееся, землистое, запекшиеся губы казались черными.
Мы вместе пошли к ручью и долго пили тепловатую воду. Голос Маши звучал хрипло и глухо. Она сказала, что почти не спала эти двое суток и вынесла из боя сорок раненых. Еще она пожаловалась, что спускать раненых по крутому склону очень трудно. У нее был напарник, но теперь он в цепи, потому что там на счету каждый человек. В роте Осокина осталось совсем мало людей, а из тех, которые остались, больше половины имеют ранения. Нужно скорее идти к ним.
Девушка тяжело поднялась с камня, плеснула в лицо водой и, кивнув нам, пошла по чуть заметной тропинке. Мы не могли проводить ее, нам нужно было в другую сторону…
Наступившая ночь была для десанта не менее тяжелой, чем предыдущая. Мы отбивали атаки, сами поднимались навстречу японцам, сбрасывали их с сопки. Быстро таяли наши силы. У нас кончались гранаты, разрядились аккумуляторы радиостанции, осталось по обойме патронов на каждого бойца. Мы обшаривали подсумки и карманы погибших, но ничего не находили в них. А если и находили, то один заветный патрон, который каждый десантник берег для себя.
Велика была наша радость, когда утром мы увидели за туманной дымкой силуэты приближавшихся к Сейсину кораблей. Шел минный заградитель «Аргунь», шли катера-охотники и три громоздких транспорта, нагруженных войсками и техникой. Мы кричали: «Ура!» В воздух летели пилотки и бескозырки.