По пути Алексей весело сказал, что они с Надей остаются в городе еще на сутки, а потом поедут в одном поезде… Вероятно, они успели все обдумать и все решить. Я пожелал им счастья и побольше неожиданных радостей!
3ЧАСТЬ
АРКТИЧЕСКИЙ РЕЙС
АРХАНГЕЛЬСКАЯ ЧЕРЕМУХА
История, о которой хочется рассказать, произошла давно, время затянуло ее романтической дымкой. Но вот собрался ехать на север, и все снова всплыло в памяти.
В том году черемуха зацвела в Архангельске в середине июня. По вечерам сильно чувствовался ее терпкий тревожный запах. Ночи стояли светлые и холодные, а днем припекало солнце. Хотя вода в Двине еще не нагрелась, на пляже собиралось много народу. Я валялся на песке, поджаривал бока и штудировал учебники, намереваясь посвятить дальнейшую свою жизнь преподаванию истории. Предстояло рассчитаться за последний курс заочного института, а затем в июле сдать государственные экзамены. Мне разрешили совместить то и другое, потому что в зачетке стояли одни пятерки. Помогла экспедиция на Крайний Север. Работа там зависела от погоды, а погода большей частью держалась скверная. Времени оставалось достаточно.
Все было бы хорошо, но надоело безденежье. Запасы, созданные зимой в Мурманске, быстро улетучились, а совмещать экзамены с работой оказалось невозможно: нагрузка и без того была велика. Пришлось загонять на базаре свои матросские шмутки.
По дощатым архангельским тротуарам я разгуливал в тапочках на босу ногу, в широченном клеше и в потрепанном флотском кителе довоенного образца, таком толстом и грубом, что его хватило бы еще на два поколения моряков и студентов. В дождливую погоду вынужден был либо шлепать по лужам босиком, либо безвылазно сидеть в читальном зале. Порядочные, прилично одетые девушки косились на меня, как на бродягу.
На пляже, оставшись в одних трусах, я не выделялся в худшую сторону и мог позволить себе роскошь переброситься парой слов с кем угодно. Как-то раз, проглотив основательную порцию диалектического материализма, решил поразмяться и присоединился к полуголой компании, игравшей в мяч. Тут и увидел двух девушек, двух сестер, очень похожих друг на друга. Старшей было года двадцать три, а младшей — не больше девятнадцати. Обе голубоглазые, у обеих густые белокурые волосы, заплетенные в толстые косы. Эти сестры показались мне воплощением грации и красоты, особенно младшая. Звали ее Светланой.
Мы играли в мяч целый час, болтали о пустяках и решили, что с пляжа пойдем вместе.
Ох, и неловко чувствовал я себя рядом с девушками! Уж очень хорошо были они одеты. Белые платья в голубую полоску, белые босоножки на смуглых ногах, белые ажурные шляпки с голубыми бантиками. Во всем — свежесть и чистота. А у Светланы оказался еще и редкостный по тем временам зонтик от солнца.
Она смотрела удивленно и даже, как показалось, презрительно. Это разозлило меня: подумаешь, барышня из теплого гнездышка! Повернуться бы да уйти, но я не смог. Кроме всего прочего меня влекло к этим девушкам еще и любопытство. Старшая была моей ровесницей, и хотелось узнать, какие они? Не случись войны, и я вырос бы таким чистеньким, сидел бы за партой с подобными им девушками-недотрогами. Но война сдернула меня со школьной скамьи еще в сорок первом году, в седьмом классе…
Разговор, такой непринужденный на пляже, теперь не клеился. Его с трудом поддерживала старшая сестра. Она была не только тактичнее, но и добрей, человечней. А Светлана помалкивала. Особенно ее шокировали тапочки на босу ногу. Я принялся нарочно шлепать ими по тротуару. И нарочно стал произносить такие слова, какие, по ее мнению, должен употреблять человек в моей одежде.
Нет, я не с парохода. И даже не с катера… Нет, на барже. До устья Двины и обратно… Нет, сегодня отгул. Старшой подался к дроле, а меня отпустил мяч помотать… Нет, живу не в городе, у нас на барже нары…
Я был уверен, что они не захотят больше видеть меня, и очень обрадовался, когда девушки сказали, что придут завтра вечером к памятнику Петру Первому. Так обрадовался, что разыскал в пригороде Архангельска — Соломбале — одного парня, знакомого по экспедиции, и попросил у него на неделю ботинки и брюки.
В общем, мы со Светланой начали встречаться почти каждый день. Ходили по дальним улицам и переулкам: она, вероятно, стеснялась знакомых. Девушка рассказывала о себе, о том, что кончила школу с золотой медалью. Меня удивляла ее категоричность и уверенность. Скоро она поедет в Москву, поступит в университет. Потом займется научной работой. Это настоящая цель. Все остальное — мелкое, не приносящее удовлетворения. Глядя на мир с такой колокольни, она не только ко мне, но и к одноклассникам, остававшимся в Архангельске, относилась высокомерно: рожденный, мол, ползать, летать не способен!
Странным казалось, почему она ходит со мной, пренебрегая многочисленными поклонниками. Вероятно, ее влекла новизна, возле меня она чувствовала себя взрослой и самостоятельной.
Я тяготился взятой на себя ролью, но в то же время понимал: Светлана разочаруется, когда поймет, что бегает на тайные свидания не к полубродяжному матросу, а к обыкновенному студенту, да еще к члену партии и бывшему секретарю комсомольской организации.
А я очень привязался к этой девушке и боялся потерять ее. Вот и пришлось калечить язык, выдумывать были и небылицы, ходить иногда по острию бритвы, тревожа ее: она не знала, слушать или оборвать меня?! Однако любопытство пересиливало.
Жила Светлана в доме за высоким забором с массивными воротами. С улицы видна была только крыша, все остальное скрывалось в густой зелени. Там росло много черемухи, и девушка часто приносила цветущую веточку.
Мы прощались у калитки. Даже ради вежливости она ни разу не пригласила меня во двор, не говоря уже о доме. Для нее само собой разумелось, что так это и должно быть.
Почти всегда навстречу нам выходила старшая сестра. Она выглядела полнее Светланы, была рассудительнее и, наверно, умнее. С ней я чувствовал себя самим собой. Однажды мы долго просидели на лавочке, болтали и смеялись непринужденно, как на пляже в день первой встречи. Мне показалось, что Светлана удивлена и чуть-чуть ревнует.
Так пролетел месяц. Я много занимался, уставал до глухоты, но меня подбадривала мысль о том, что наступит вечер и, хотя ненадолго, хотя на часок, увижу девушку в белом.
Она освоилась, перестала опасаться меня и даже иногда брала за руку. Однако я оставался для нее матросом с баржи, который далек от настоящей цивилизации. Она говорила со мной так откровенно, как, вероятно, ни с кем другим: половину, мол, не поймет, а что поймет — никому не скажет.
— Через десять лет буду кандидатом наук, — рассуждала она. — Сделаю интересные открытия, буду писать статьи, обо мне узнают во всем мире. А что станет с вами? Женитесь, обзаведетесь тремя детьми…
— Почему тремя? — возражал я.
— Ну, двумя, какая разница! Будут сплетни, пеленки, нехватка средств. Или, еще хуже, запьете, как ваш старшой.
— Я поберегусь.
— А не тянет вас вырваться с баржи, убежать от теперешней жизни?
— Может, и убегу. В Мурманск. Там больше платят.
— Да не про то я! — морщилась девушка. — Учиться вам нужно!
Игра, пожалуй, зашла слишком далеко и для меня перестала быть игрой. Требовалось объясниться. Но тут произошло непредвиденное.
Я сдал очередной госэкзамен. Из института вышел веселым и легким, потому что свалил с плеч груз знаний и еще потому, что двое суток почти ничего не ел. Теперь можно было позволить себе маленькую роскошь. Отправился в студенческую столовую, взял две порции трески и кружку пива. Жизнь казалась прекрасной. Но не надолго.
В условленное время я ждал Светлану в сквере. Ждал два часа, а она не пришла. Потом медленно побрел к ее дому, предчувствуя недоброе, но еще продолжая надеяться. Издалека увидел белое платье возле калитки и едва не сорвался на бег… Но у ворот стояла не она, а сестра Женя. Мы поздоровались и сели на лавочку. Я еще успел подумать, что даже тут давно не пахнет черемухой.
— Светлана уехала, — сказала Женя, не глядя в мою сторону. — До начала экзаменов поживет у родственников.
— Она спешила?
— Она пожелала вам всего самого лучшего. И не обижайтесь, это в ее стиле.
Я поднялся. Надо было подумать, как-то успокоиться. Но Женя не отпустила мою руку, позвала:
— Пойдемте пить чай. Вы любите чай с вареньем?
Она была такой же красивой, как сестра, только глаза у них были разные. У Светланы строгие и холодные, а у Жени глубокие, будто светящиеся изнутри. Ласковые у нее были глаза, но я вспомнил об этом гораздо позже.
— Вас можно поздравить? — спросила она.
— С чем?
— Еще один экзамен, еще один перевал!
Я даже не удивился, теперь это не волновало меня. Только спросил:
— Светлана знала?
— Нет. Я недавно в институте. Повышение квалификации…
Через две недели, когда сдан был последний государственный экзамен, Женя проводила меня на московский поезд. Так кончилась эта история — одна из тех, которые случаются только в молодости.
ЧЕРЕЗ ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ
И вот через полтора десятилетия мне довелось снова приехать в город, где опубликовал свой первый рассказ, окончил институт, где встречался с красивой самоуверенной девушкой. Много событий связано у меня с Архангельском, и я опасался, что окажусь в плену воспоминаний, потону в прошлом. Но этого не случилось. Я не столько вспоминал, сколько удивлялся и радовался переменам.
Раньше город был разрезан полноводной Северной Двиной. Основная часть Архангельска лежит на правом берегу, а железнодорожный вокзал находился тогда на левом. Придет, бывало, поезд, и бежишь скорей на пристань, чтобы попасть на старый пароход с гордым именем «Москва», который доставлял пассажиров к центру.
Зимой на правый берег перебирались пешком, если, конечно, мороз скует лед и если его не разобьют ледоколы, проводящие к устью суда. Растянувшись длинной цепочкой, пассажиры тащатся через реку с тяжелым, багажом. Но это еще терпимо. Гораздо хуже осенью или весной во время ледостава или ледохода. «Москва» стояла у причала, а пассажиры форсировали реку, как десантники, преодолевая с помощью скользких досок и настилов трещины, полыньи, разводья. Это доставляло удовольствие далеко не всем. Матери с детьми и пожилые женщины хотели бы пользоваться более комфорта