ще появляются деревья: сперва одиночки, потом целые заросли лиственниц в рост человека или чуть подлиннее. Верхушки у них обломаны, наверно, во время зимних буранов. Сейчас, осенью, хвоя пожелтела и мохнатые ветки казались будто бы позолоченными. Рядом с этими тонкими хрупкими деревцами уверенно стояли темные ели.
Очень красив этот пейзаж лесотундры, особенно после Норильска. Там при строительстве вырубили всю зелень, а возобновить ее не так-то просто. В условиях тех районов дереву нужно лет сто — сто пятьдесят, чтобы вытянуться в два-три метра. Если посадишь сейчас, правнуки, может, дождутся. Пробовали пересаживать в город взрослые деревья — не приживаются.
По пути шофер рассказывал нам, что неделю назад, 9 сентября, тут шел автобус, направлявшийся в профилакторий «Валек». Было уже темно, водитель автобуса включил фары, и вдруг в белесом световом коридоре появился бурый медведь. Он встал на дыбы, а потом, ослепленный, повернулся и побежал по дороге, то и дело оглядываясь. Водитель уменьшил скорость, чтобы не сбить топтыгина. Сначала он подумал, что это медведь, живущий в профилактории. Но нет, встреченный мишка был крупнее, а на груди виднелся большой белый нагрудник.
Километра два автобус следовал за медведем. Потом топтыгин догадался свернуть с дороги. Метнулся в кювет и сразу исчез в темном лесу.
Мы медведя не видели, но по совету шофера заехали в профилакторий, где отдыхают по нескольку дней труженики Норильска. Шофер сразу убежал в бильярдную погонять шары с каким-то своим знакомым, а нас приветливо встретили хозяйки этого большого, красивого здания, стоящего возле тихих озер.
Профилакторий производит впечатление прямо-таки ошеломляющее. Вокруг однообразная равнина с чахлой растительностью, сырость, грязь, болото. А в помещении какая-то сказка, какой-то райский сад, наполненный цветами. Во всем: в подборе красок, в сочетании цветов и обстановке — чувствуется тонкий вкус и забота об отдыхающих. Здесь даже бананы цветут, а лимонные деревья вытянулись во многих комнатах.
В столовой вообще почти непроходимые заросли, бросаются в глаза большущие голубые шапки гортензий. Сидишь здесь и совсем забываешь, что находишься на далеком Севере, в краю вечной мерзлоты и холодных ветров.
Раньше я сомневался, как это можно за один-два дня отдохнуть, набраться сил. А теперь верю — здесь действительно можно. Тишина, уют, заботливые хозяйки, а главное, пожалуй, смена обстановки — этот сказочный сад…
Поехали дальше, к Талнахским горам, вершины которых были уже припудрены снегом. Все чаще встречались озера. А вот и новый поселок — пятиэтажные дома, краны, котлованы, строительные площадки, копры рудников. Тут учли опыт норильчан, строительство ведут аккуратно, стараясь не вырубать деревья. Повсюду между домами стоят лиственницы, придавая жилым кварталам своеобразную прелесть, оживляя их. Пожалуй, со временем Талнах будет даже красивее своего старшего брата Норильска.
Квартал состоит из домов, ориентированных под разными углами, как в московских Черемушках. Это, конечно, красиво и в определенной степени удобно. Только целесообразно ли? Свирепые ветры будут продувать квартал со всех сторон, нигде не укроешься от него.
Талнах — это ударная стройка, и основная сила в нем — молодежь. Тут все новое: и дома, и техника, и, главное, люди. Куда ни посмотришь, везде деловые, веселые парни и девушки, которые прямо-таки не нахвалятся Талнахом. Ну, еще бы: ведь все тут — и дороги, и дома, и рудники — сделано, возведено, построено их руками. Причем они успевают не только здорово работать, но и учиться, многие ездят по вечерам в Норильск, в индустриальный институт, в техникум или на подготовительное отделение.
По-моему, нельзя говорить, спорить о молодежи вообще, хорошая она или плохая. Всякая есть молодежь. Есть бледнолицые длинноволосые юнцы, бесцельно толкущиеся на тротуарах, и есть жизнерадостные трудолюбивые парни Талнаха, окрыленные мечтой, вооруженные знаниями: те парни, которые идут вперед сами и увлекают за собой других.
Работать на Талнахе трудно, особенно в рудниках. Суровый климат, снежные заносы, морозы, новая техника. Тут уж не приходится считаться со своим временем: дело прежде всего. Вот маленькая заметка из многотиражной газеты «Огни Талнаха»: «Бригады «Стальмехмонтажа» Замураева, Горбунова и Артемьева приступили к устранению дефектов, обнаруженных при пробном пуске нового бетонного завода: киевские проектировщики не учли ряд местных особенностей. Чтобы завод начал функционировать как можно скорее, монтажники работают по двенадцать — четырнадцать часов в сутки».
Так они трудятся. А вот так отдыхают: «Два дня, субботу и воскресенье, комсомольские активисты города провели на Ламе. Здесь было все, что дарит туристам и путешественникам этот удивительный северный край: походы к водопадам, водружение флага на вершине Елены, праздник Нептуна на шестьдесят девятой параллели, уха из ламской рыбы, песни у ночного костра…»
Талнах растет и строится, у него короткое прошлое и большое будущее. А геологическая разведка уже вырвалась далеко вперед, ищет места для новых рудников и поселков.
ФАКТОРИЯ
Чем дальше на север, тем меньше расстояние между меридианами и уже часовые пояса. Стрелки часов приходилось переводить по два раза в сутки. О смене времени объявляли по радио, но многие пассажиры пропускали очередное сообщение, поэтому часы шли у кого как, внося путаницу.
Скакало не только время. Даже такие солидные явления, как времена года, чередовались без всякой последовательности. В Архангельске еще было лето, а возле Диксона, когда мы шли среди льдов, температура упала до минус пяти градусов. Поднимаясь вверх по Енисею, наш «Воровский» ушел от зимы. Там еще держалась румяная, прозрачная осень, деревья не потеряли листву. В густых зарослях возле таежного ручейка мы горстями ели черную смородину, срывали кисти мелкой и горьковатой рябины.
Очень интересно было смотреть с борта теплохода на проплывавшие мимо берега с лесистыми холмами. При свете солнца они ярко горели разными красками, особенно выделялись на коричневом и зеленом фоне лимонно-желтые и красные куртины. Но вот странность: в средней полосе краски осеннего леса не меркнут и в пасмурный день. А здесь, едва скроется солнце, тайга сразу мрачнеет, становится неприветливо-темной, однообразной.
Когда «Воровский» отправился из Дудинки на север, мы снова почувствовали приближение зимы. Утром палубу покрыл тонкий, почти неприметный ледок. В ход снова пошли теплые пальто, шубы и шапки.
В устье своем Енисей очень широк. Этого, правда, почти не замечаешь, так как фарватер проложен по протокам, он то петляет между островами, то прижимается к коренному берегу. По плану круиза у нас не предусматривалась стоянка в этих местах. Но путешественники попросили капитана остановиться возле Воронцовской фактории, и он согласился: время в запасе у нас было.
Фактория — это десятка три деревянных построек возле воды. За домами вздымаются крутые, совершенно голые холмы, на которых видны только тригонометрические вышки. И поселок, и тундра, и сопки — все было густо «просолено» то ли инеем, то ли снежком.
Возле берега тут очень мелко, даже мотоботы тыкаются носом в песок метрах в ста от земли. Мы смогли высадиться только благодаря любезности экипажа «Меридиана» — лоцманского судна, стоявшего в это время на воронцовском рейде. «Меридиан» дал нам две легкие моторные лодки. Выгрузка пассажиров производилась в несколько приемов. С теплохода нас везли мотоботы. С мотоботов мы пересаживались в моторные лодки. Но и те не могли подойти вплотную к берегу. Туристы, у которых были высокие сапоги, сами шли по мелководью. Остальных несли на руках и на закорках товарищи или дюжие матросы с «Воровского». Кто промок, сушился на берегу у костра.
Все немногочисленное население поселка высыпало встречать гостей. Вышли старики в длинных совиках, с палками в руках, появились рыбаки в плащах и резиновых куртках. Женщины и дети были одеты в общем так же, как одеваются во всех городах и поселках.
Не повезло детишкам школы-интерната. Воспитатели их куда-то ушли, а сами они не решились убежать на берег. Зато потом ребятам стало веселее. Осматривая факторию, многие туристы побывали у ребятишек, фотографировали их, дарили значки.
Живут в Воронцове ненцы и саха — так называют себя якуты. Различить их трудно: у них теперь одинаковый быт, многие породнились семьями. В память о недавних кочевьях почти возле каждого дома стоят высокие нарты с крепко увязанными оленьими шкурами для чума. Впрочем, это не только память. Здесь кроме рыбаков и охотников живут пастухи, которые подолгу кочуют в тундре вслед за своими стадами.
Роль экскурсовода добровольно принял на себя молодой ненец в ватнике, подпоясанном армейским ремнем, и в армейской фуражке. Оказалось, что он недавно демобилизовался, служил на Кавказе, но вернулся домой. Здесь, по его мнению, прохладнее, больше простора, хорошая охота: зайцы — так те подбегают почти к самым домам. А вот с рыбой год от года становится хуже. Исчезает рыба, а куда девается, никто не знает.
Хозяева фактории открыли для гостей склад. У нас, конечно, не было пушнины, чтобы сдавать ее в закрома государству, но любезные хозяева и не требовали этого. Наоборот, они предложили купить оленьи шкуры, скопившиеся на складе. Хорошие были шкуры, большие, пушистые, мягкие. И дешевые — по казенным расценкам. Но я в смысле купли-продажи классический и беспросветный неудачник. Вот и на этот раз приобрел шкуру с рук у какой-то ненки. Причем заплатил вдвое дороже, а шкура оказалась вдвое меньше государственных и к тому же совсем не пушистая. Мне стыдно было показывать ее товарищам. В довершение всего она потом начала линять. Светлая шерсть лезла клоками до тех пор, пока остался только коротенький темный подшерсток…
В маленьком поселке Воронцово три кладбища. Они тоже очень малы, расположены близко одно от другого, по их все же три — изолированных и самостоятельных. Я так и не сумел узнать, чем это вызвано. Три разных рода? Или по национальному признаку: ненцы, саха, русские? Но тогда почему все захоронения совершенно одинаковы?