Сестры достали из серванта новогодний хрусталь, подвинули к дивану раскладной полированный стол. В центр водрузили принесенное Костей шампанское.
Андрей, неловко улыбаясь и косясь на Полину – стройную, с шапкой кудрявых волос, длинноногую, такую непохожую на коровистую Светку, – выудил тоже бутылку.
– Это Аграфены Игнатьевны наливка? Рябиновая? – Костя закатил глаза и покачал головой. – Ну, девчонки, вам повезло! Вы такого в жизни не пили!
Полина осторожно пригубила:
– Крепкая…
На бокале зажглась алая искра.
Хрусталь потребовал настоящих тостов, и вдруг оказалось, что Ольга знает их тысячу.
– Ты с кем это у меня прибухиваешь? – сводил брови Костя. – С писателями, что ли?
А Ольга – щеки горят и лоб уже блестит, несмотря на пудру, – снова и снова объявляла:
– Тост! Наливай!
– С твоим темпом мы скоро под столом встретимся… Ниче, Андрюха, как ты Польке-то плеснул – прямо с горочкой!
– Да я так… Освежить.
Поднявшись и одернув подол, Ольга начала чуть нараспев:
– Как-то один человек совершил убийство. Он пришел к своей матери и сказал: «Мама, я убил человека!» – «Тебе надо покаяться, сынок, – ответила мать. – Ты сядешь в тюрьму, а через пятнадцать лет выйдешь».
– Ха, через пятнадцать! – Костя потянулся наложить себе еще салата. – У нас тут случай был, мужик соседа зарезал по пьяному делу, так ему шесть лет дали. Шесть!
– Всего? – поднял брови Андрей.
– Дак о чем речь! А вышел вообще через пять. Амнистия, что ли. И через месяц на другой пьянке опять кого-то завалил. В тот раз, правда, уже девять дали – рецидив… Но не пятнадцать никак!
– Ладно, пусть девять. Зануда! – отмахнулась Ольга. – Так вот, мать сказала, что будет навещать его в тюрьме. Тогда он пошел к своей девушке и сказал: «Я убил человека!» И девушка с ужасом отвернулась от него. И вот он пришел к другу и сказал ему: «Я убил человека!» А друг ответил: «Пойдем, я помогу тебе спрятать труп».
Все молчали – не знали, как к этому отнестись.
– За друзей! – торжественно заключила Ольга. – За друзей, которые нас не судят, а просто помогают нам!
Андрей и Костя сдвинули бокалы. В этот миг они чувствовали себя друзьями как никогда.
– Говорят, армейская дружба самая крепкая, – заметила Полина, которой хотелось переменить разговор. – Это правда?
– В армии самое крепкое – дедовщина, – тут же ответил Андрей. – У нас вот случай был: наказать надо было молодого, его на пол положили, а на ноги поставили табурет. На этот табурет сначала один дед сел, потом другой дед этому на колени, третий на плечи – короче, пять дедов в итоге надо было удержать. Ну, потом оказалось, что обе кости сломаны. Но ниче, полежал в больничке, ковыляет теперь…
– Ужас! – Полина вздрогнула.
– Да че ужас? Школа. Учит быть мужиком.
Начали спорить: школа или нет. Ольга – было непонятно, она правда так думает или просто вступается за не служившего Костю (что-то у него такое нашлось, вроде плоскостопия, что помешало взять в руки автомат), – Ольга настаивала, что в армии человек теряет два года жизни, и больше ничего. Андрей не соглашался.
Его жизнь проходила на Севере, где зимой с океана дул такой ветер, что ходить по улице можно было, только держась за специальные веревки – леера. А тут отправили в Краснодарский край: абрикосы, орехи грецкие… Он в жизни не думал, что грецкие орехи так запросто на деревьях растут! А они росли, в зеленой маслянистой кожуре. Решил тогда, что домой не вернется, останется служить по контракту, но мать звонила и плакала: ты что, сынок, а война? Война же в Чечне, контрактников-то туда и пошлют в первую очередь, вернись! Ну не хочешь на Север – на Урал поезжай, к бабе Гране, ей как раз помощь нужна. Там хорошо, на Урале! «А орехи там есть?» – Андрей спросил. Мать, удивившись, ответила: «Есть… Лещина. Поедешь?»
Когда вышли из подъезда, Костя, доставая зажигалку, заметил:
– Что-то ты сегодня разговорился!
Ветер свистел, задувал под куртку, трепал огонек – закурить никак не удавалось.
Им было в разные стороны: Косте – через пустырь к автобусной остановке, Андрею – к бабе Гране на окраину. Но, буркнув, что «надо пройтись», Андрей пошел вместе с братом.
– А вы че, с Ольгой реально женитесь? Она беременная, что ли?
– Да нет вроде. Но так-то я сына хочу. А сам ты че? Когда у вас там со Светкой? Прикинь, мы оба с тобой такие – по улицам с колясками!
Андрей пнул попавшийся под ногу комок снега.
– Слушай, а хорошо посидели. Может, еще как-нибудь зайдем? Ты ведь мать ихнюю так и не встретил.
– Можно… Только я в рейс послезавтра. Так что на этой неделе не выйдет.
Но ждать до следующей Андрей не стал.
Дверь открыла сама Полина. Босиком, в светлом халатике с короткими рукавами, волосы растрепаны. Руки мокрые – посуду мыла? Она была такая домашняя, что у Андрея пересохло во рту.
– Привет! – выдавил он. – А Оли нет?
– Так она по выходным только приезжает.
– А-а-а… Костя просил передать, что он в рейсе.
– А позвонить почему не мог? – удивилась Полина. И, поскольку Андрей стоял, молчал и не уходил, сказала: – Я бы тебе чаю предложила, но у меня тут…
Она махнула мокрой рукой. Андрей заметил, что ноги у нее тоже мокрые.
– Потоп, что ли? Дак я помогу!
Из-под ванны навстречу им выплыл красный пластмассовый тазик.
– Че случилось-то? Кран сорвало?
Полина повела плечом.
– А позавчера у меня картошка сгорела в духовке… – Она слабо улыбнулась. – Мама говорит, я домашний вредитель.
Воду сначала черпали – он ковшиком, а она кружкой – потом собирали тряпками, задевая друг друга в тесной ванной руками, боками. И так это было опять по-домашнему… по-семейному, что ли.
В дверь позвонили. Полина пошла открывать. Из прихожей донесся мужской голос.
Андрей замер, прислушался. «А ведь я без понятия: она свободна вообще? Может, есть кто? Хотя какая хрен разница. Если даже есть – не стенка, подвинется».
Бросил тряпку. Прошел по коридору, оставляя мокрые следы.
Мужик был выше. И явно тяжелее. Ладно… Чем больше шкаф, тем громче падает.
– У меня ремонт на двадцать косарей! – разорялся «шкаф». – Я теперь че, по новой все делать должен? Короче, матери скажешь, пусть платит. В рассрочку там, как хочет. Не мои проблемы.
Полина стояла, опустив голову, и горестно кивала. Андрей шагнул вперед.
– Слышь, ты не с тем человеком разговариваешь. Пойдем выйдем.
– Ты кто вообще?
– Сейчас я тебе объясню, пойдем, пойдем…
Пожав плечами, сосед вышел на лестничную клетку. Андрей вышел за ним и плотно закрыл дверь, сказав Полине:
– Не запирай, сейчас вернусь.
Вернулся он минут через десять. Голубые глаза его блестели.
– Всего делов!
– Что, цену снизил? – Полина выглядела убитой. Даже если снизил – откуда деньги взять…
– Да какую цену, за что? Зашел я к нему, ничего там не пострадало. Врет дядя. Хотел бабла по-легкому срубить… Ты что-то вроде говорила про чай?
Главное, непонятно было: как, куда… Вот Светку он бы повел в кабак. Не водил, конечно: смысл? – и так на все согласна. А Полина… Он не мог объяснить почему – ведь пила же она тогда со всеми настойку рябиновую? – но чуял железно, что кабак не годится. Так и сяк прикинув, выбрал кино.
Тупая идея. Полтора часа рядом с ней, в темноте, коленки соприкасаются… Кое-как до дому проводил и бегом к Светке – а че делать, яйца-то аж звенят.
Потом возникла мысль о цветах. Сроду он бабам цветов не дарил. А тут как представил: она моет посуду в этом своем халатике, в дверь звонят: «Доставка!» Как в кино. Охи-ахи там, все такое…
Над дверью цветочного магазина вякнул модный, по фэншую, колокольчик. Продавщица на секунду оторвалась от газеты «СПИД-инфо» и, видимо, не посчитав Андрея перспективным покупателем, шумно перевернула страницу.
Первым делом он подошел, понятно, к розам. Пахнут. Тяжелый запах такой, но не противный. И выглядят ниче. Только… Ну… В общем, это как баба под сорокет. Вроде и красивая, и гладкая – но один хрен с молодой не сравнить.
– Давно их привезли?
– Вчера! – Продавщица мрачно поглядела поверх газеты.
Хризантемы вроде пободрей. Но какие-то они… лохматые, мелкие… Гопота цветуечная.
По ходу, конец фильма.
И тут он увидел еще цветы. Странные: без лепестков. Вместо них был как бы один большой белый лист, который оборачивал, словно крылом, тугой желтоватый пестик.
– Эти как называются?
– Каллы.
Слово колыхнулось, как волна.
Он выбрал семь штук.
– Семь? – почему-то удивилась продавщица.
Вытащила цветы из вазона, обернула целлофаном, а потом, в несколько слоев, – газетами. На боку букета – букета для Полины! – расселась блондинка с голыми сиськами.
– Другой-то нет бумаги?
– Кончилась. Да тебе не все ли равно? Донести ведь только.
Ясно. Про доставку можно не спрашивать. Ладно… Он и сам курьера найдет.
На выходе снова вякнул колокольчик.
Услышав звук хлопнувшей двери, Полина потянулась над тетрадкой, потерла уставшие глаза. Сейчас чаю попьем… Она еще думала о чае и не принесла ли мама с собой чего-нибудь вкусного – может, кто-нибудь подарил шоколадку? – как вдруг:
– Полина! Полина! – донеслось из кухни.
В кухне оранжевый абажур на витом шнуре тихонько покачивается над столом. Наконец-то при деле бабушкина ваза: гордо искрятся грани старинного хрусталя. Семь белых цветов – семь птиц, сложивших крылья.
– Откуда… это?
Полина заморгала.
– Я думала, тебе. Мальчишка какой-то принес. Может, от пациента?
– Да кто же каллы-то дарит! – Вера Петровна выдернула цветы из вазы. – И ты тоже! На стол ставишь! Надо было сразу выбросить!
Ольга приехала веселая, энергичная, заряженная тугим и горячим счастьем – «с Костей заявление подали, прикинь?» Бросилась мыть полы. Полина, забравшись с ногами на кровать, жевала булку.