— Кому ему? — спросила Ирина. — Убийце?!
— Следователю! — Мать так посмотрела на Ирину, что та поспешила отойти.
В зале прощаний лежали и другие покойники — морг работал как конвейер…
Попятившись, Ирина чуть не задела другой гроб. Обернулась и испуганно вздрогнула. Из гроба смотрел на нее знакомый кавказец, учинивший над собою хачапури-харакири.
Лицо кавказца было нарумянено, и казалось, что он вполне доволен своей участью. Вероятно, уже успел и тут «за всэ» заплатить.
Ирина подумала так и поежилась. Потом виновато посмотрела на кавказца и отошла.
Началась панихида.
Помахивая кадилом, священник деловито читал молитвы, снаряжая Сергея в последний путь.
Какое-то забытье охватило Ирину…
Она очнулась уже на кладбище, когда ей сказали, дескать, пора идти.
— Нет-нет… — она помотала головой. — Я приеду на такси… Я должна немного побыть одна… Я скоро приеду…
И она осталась, сидела на скамеечке и смотрела, как устанавливают могильщики памятник на соседней могиле. С гранитной плиты смотрело на нее лицо кавказца, сделавшего себе хачапури-харакири.
Потом могильщики достали бутылку водки и устроились рядом с Ириной.
Предложили и ей выпить.
Она выпила. Чуть захмелела и начала рассказывать, что вообще, наверное, она — ведьма.
— Почему?
— Ну, просто, кто ее обманет, сразу у этого человека неприятности начинаются…
— Это вы насчет вашего памятника? — спросил один из могильщиков. — Ну, что вы… Не волнуйтесь. Все сделаем как надо…
— Вы не обижайтесь, пожалуйста! — сказала Ирина. — Я это так болтаю. Я ведь знаю, что вы все, как надо, сделаете… Неужели я не понимаю? У вас же работа такая…
— Обычная работа… — успокоившись, сказал могильщик. — И со жмуриками работаем, и с живыми…
— Нет-нет! Что вы! Тут же — неужели вы это не чувствуете? — души кругом летают. Если вы что не так сделаете, они вам обязательно отомстят. У вас очень ответственная работа…
И снова посерьезнели могильщики.
— Сделаем, хозяйка… — поднимаясь, сказал старший. — За что заплочено, то и сделаем…
— Да-да… — закивали его товарищи. — Чего же не сделать, если заплочено.
Бомжи
Ночь была неспокойной.
Вначале болело ухо, потом крутило ноги, а к утру Никита стал бомжом и кто-то надел ему ведро на голову, и так и проснулся он, замерзший, голодный и как будто больной…
Станцию, где паломники кантовались в ожидании утреннего автобуса на монастырь, только если смотреть на нее из окна проносящегося мимо скорого поезда, можно было назвать вокзалом.
Тем не менее под этим навесом стояли скамейки, на которых и пытался скоротать ночь Никита.
Рядом с ним похрапывал носатый мужчина, в стороне от него свернулась в клубочек женщина, закутанная в огромный пуховый платок.
Было зябко, как и в горестном сне, хотелось завернуться во что-нибудь и снова задремать, но дальше Никита не стал испытывать судьбу, стащил натянутый на голову капюшон и встал.
Потянулся и только тут увидел, что не один он проснулся…
Подружки-врачихи, под болтовню которых и засыпал Никита, тоже уже не спали.
— Не спится? — ехидно осведомилась одна. — Отель не понравился?
— Отчего же… — сказал Никита. — Отлично отдохнул. Просто знаете, как Эдисон говорил: мало есть всем полезно, а мало спать никому не вредило.
— Этот Эдисон, наверно, совсем больной на голову был?
— Нет… Даже наоборот, пожалуй… Эдисон — знаменитый американский изобретатель.
— А… У нас на «неотложке» тоже изобретают все. Я вот рассказывала тут, у нас заведующий придумал, как бомжей возить. Ведро на голову надевают…
— А зачем это? — вспоминая свой сон, спросил Никита.
— Чтобы вши по машине не разбежались…
— Понятно, — сказал Никита. — Однако жестоко…
— А куда денешься? Не будешь же каждый раз дезинфекцию в машине делать!
Разговор разбудил и носатого мужчину.
— А зачем бомжей вообще в больницу возить? — сказал он. — Пускай бы так помирали…
— Хорошие у вас перед монастырем мысли! — похвалил его Никита. — Человеколюбивые очень.
— Да ладно уж! — обиженно сказал мужчина. — Очень человеколюбиво зато подлечить человека и снова на помойку выкинуть! Или знаете, как это у нас в администрации придумали? Выловить бомжей, дать продуктов на дорогу и вывезти куда-нибудь подальше от города.
— Это не нам решать, — сказала врачиха, рассказывавшая про ведро. — У нас если есть показания везти человека в больницу, везем, несмотря на то, кто это — бизнесмен или бомж…
— А никакой разницы и нет, — сказал носатый мужчина. — Тут ведь разобраться надо, откуда у нас бомжей столько развелось. Между прочим, проблему эту проще простого решить… Надо просто поднять материалы на каждого бомжа, пробить: где жил и как судьба его квартиры сложилась! Вот тут и выплывут все эти бизнесмены-мошенники, и нотариусы, которые их обслуживали, и участковые, которые им помогали, и работники жилконтор, и паспортные столы. И вот и надо будет всех этих господ переселить в места не столь отдаленные, а бомжам их жилплощадь вернуть…
— Как-то легко у вас получается… — усмехнулся Никита. — Только ведь бомжи снова жилплощадь свою пропьют и снова бомжами станут.
— Ну а вот это не надо… Не надо сказочек этих. Мало кто из бомжей добровольно жилплощадь свою пропивал, как вы изволили выразиться. Многие из них и алкоголиками стали, только когда в бомжей превратились. Да и тем, которые пропивали, тоже сильно помочь надо было в этом. И помогали! Тем более что и законы у нас не для того, чтобы человека защитить, написаны, а для того, чтобы ограбить его можно было!
По мере того как он говорил, голос носатого мужчины креп, и сейчас он звучал в предутренней тишине станции почти как на митинге.
Проснулась теперь и женщина, закутанная в огромный пуховый платок.
— Глупости это все… — зевнув, сказала она. — Запах у них уже внутрь им въелся! Никакими дезинфекциями и шампунями не отмыть! Так что, куда хошь вселяй их, все равно они бомжами останутся…
— Ну, запах — это само собою, — согласилась с нею разговорчивая врачиха. — Это, граждане-паломники, я скажу вам, настоящее мучение — больного бомжа на «неотложке» везти. Запах просто невероятный. Надо укол делать, а вонь такая, что выворачивает, того и гляди, прямо на этого бомжа стошнит.
— У меня тоже так было раньше! — сказала ее молчаливая подруга. — Я однажды даже водителя попросила остановить машину. Выскочила на улицу, схватила воздуха и кричу во все горло: «Господи! Помоги мне ему в вену иглой попасть!» Я тогда даже к здешнему старцу поехала благословения просить, на другую работу перейти…
— И что, благословил вас старец? — спросил Никита.
— Да у меня и не дошло до благословения… Я рассказала старцу про бомжей, как мы их возим, а потом спросила, что делать?
— А ты думала, почему бомжи пахнут так? — спросил в ответ старец.
— Ну, как почему? — говорю я. — Живут в грязи… Едят всякую гадость, пьют любую отраву…
— Нет… — старец говорит. — Они, милая моя, потому так отвратительно нам пахнут, что это Господь хочет показать, как мы со своими грехами Ему пахнем…
И вот так он сказал это, что я и благословение на другую работу позабыла спросить, а главное, представляете, я вдруг перестала мучиться, когда бомжей везли. Запах неприятный, конечно, но как вспомню, зачем бомжи пахнут так, и сразу и успокаиваюсь.
Она замолчала.
Молчали и остальные паломники.
Медленная разгоралась над станцией полоска утренней зари.
Лилии
Мать специально позвонила, чтобы напомнить о лилиях.
— Я не забыла… — сказала Людмила. — Обязательно привезу.
— А приедешь-то скоро?
— Скоро… — сказала Людмила. — Я на службу собираюсь вечером сходить… А у меня еще голова немытая…
— Только и знаешь по церквям ходить… — сказала мать. — Дом совсем забросила.
Настроение после этого у Людмилы испортилось, она даже поплакала немного, но потом сообразила, что в церковь можно и по пути домой заехать, и сразу успокоилась, заспешила в город.
В старой дачной куртке, с лицом, обгоревшим на солнце, она больше походила на бомжиху с букетом лилий в руках, но в храме — здесь уже привыкли к Людмиле — никто не удивился ее виду.
— Какие цветы! Какие цветы! — восхитилась сидевшая вместо свечницы бабушка Карасикова.
— Это лилии…
— Я знаю, знаю… — Бабушка Карасикова осторожно погладила своими беспалыми ладонями букет. — Это самые мои любимые цветы…
И, наклонившись над букетом, глубоко вдохнула в себя их запах и застыла так, чтобы не расплескать его.
Бабушку Карасикову все знали на приходе.
Она родилась без пальцев, но сумела одолеть свой физический недостаток, сумела уцелеть даже в войну, в немецком концлагере для детей.
Ну а после войны она научилась так здорово вышивать, что сейчас даже и в церквях были вышитые ею иконы… И никто не верил, что эти святые образы созданы женщиной, у которой нет пальцев.
Людмила тоже не верила. Даже когда видела своими глазами, как ловко орудует иголкой бабушка Карасикова, тоже не могла поверить, что это не гипноз, не обман зрения…
— Я бы вам подарила эти цветы… — смущенно сказала Людмила. — Но эти лилии я маме обещала привезти. Она уже знает, что я везу их…
— Ну что вы, что вы… — сказала бабушка Красикова. — Конечно, везите! Не обращайте внимания. Просто я очень удивилась, что именно сегодня увидела эти цветы.
И она снова нагнулась над букетом, глубоко вдыхая в себя прощальный запах лилий…
— А что сегодня за день? — тихо спросила Людмила у подошедшей свечницы.
— В хоспис ее удалось устроить как узницу… — объяснила та. — Сегодня как раз и ложится…