— Так это же отлично! — Феликс описал неровный круг по комнате. — Если он хоть чуть-чуть знается с этой сферой, мы вполне можем связаться с ним.
— Нет, — проговорила Китти.
— Почему? Слушай, я понимаю, что вы давно не общались и, наверно, у вас всё сложно в плане личного, но не обратиться в нашем положении к человеку, который с большой вероятностью нам посодействует… по-моему, это просто преступление.
Китти села и холодно уставила на него взгляд. Заговорила резко и отрывисто:
— Я не знаю, где он сейчас. Не знаю, чем он занимается и что из себя теперь представляет. Не знаю даже, не сдаст ли он нас, если мы к нему явимся. Мы в постоянной опасности, Феликс, не можем быть уверены в самых своих близких людях и не ожидать подвоха с любой стороны, там, где его и не предвиделось, а ты готов доверить всё человеку, которого ни разу не видел — только потому, что я когда-то его знала.
Закончила она почти с восклицанием. Потом, досадуя на себя или на Феликса, опустила взгляд к своим коленям.
— Ты так и не понимаешь. Ты так ничего и не понимаешь.
Дыхание вырывалось у неё громче, чем обычно, и несколько дрожало.
— Китти.
Он сел рядом с ней. Молчание.
— Что у тебя с твоим отцом?
— Неважно.
— Он бил тебя?
— Иногда. Не в этом дело.
— А в чём?
Она помолчала ещё немного, подняла абсолютно спокойный взгляд.
— Я не хочу говорить на эту тему. Сделай одолжение.
Что-то не так с ней, подумал Феликс. С человеком, который только лежит часами, уставившись в потолок, или же монотонно, как робот, работает и сутками не спит, не может быть всё нормально. Надо, наверно, сказать ей что-нибудь…
Он подумал пару минут, не придумал ничего, встал с кушетки и отошёл на другую сторону комнаты.
— Я тебе про всё рассказывал, — Феликс отвернулся к большим рамкам на стене (кажется, какой-то гербарий). — Даже про школу. Помнишь? Как я подхалимничал перед учителем истории. Не для оценок даже, а просто чтоб лишний раз похвалили.
Этого он действительно не рассказывал никому больше — даже Рамишеву с Пурпоровым или кому-то из их компании. Да ладно, он бы скорее зарезался, чем допустил бы, чтоб они такое узнали.
Он разглядывал расплющенный жёлтый цветочек под стеклом («Лютик едкий»), когда слух доложил о едва заметном колебании воздуха. Феликс обернулся.
Китти уже стояла в дверях.
— Попробую починить машину, — она изобразила формальную улыбку диктора. — Найди пока подходящий город.
53
Через несколько дней дверь барака открылась.
Щурясь от непривычно яркого света, Рита вышла наружу. Надо же, за время, что она провела в той коробке, успел выпасть снег и началась настоящая зима.
Вокруг было тихо, никто не обращал на Риту внимания. Укутавшись поплотнее в шарф — заметно похолодало — она двинулась вдоль бараков. Надо только осмотреться везде внимательней, не пропустить…
— День добрый, фройляйн, — возвестил о своём присутствии Эрлин.
— И тебе такого же, — процедила Рита, не удостаивая его взглядом.
— Кого-то конкретного ищете? — невозмутимо поинтересовался он. — Или вообще?
— Не тебя уж точно.
Она ускорила шаг, намеренная оторваться и остаться в относительном покое.
— Кстати, твоя Лила всё, — с радушием заметил Эрлин. — Сегодня утром.
Застыв и обернувшись, Рита мрачно смотрела на него. Он слегка покачал головой:
— Из вас плохой ангел, фройляйн. Хотели помочь — и посмотрите, чем обернулась в итоге ваша помощь. Не думаю, что Лила просила вас об этом.
Пробудиться, открыть глаза в темноте, наверно, призывая кого-то — но зачем? — или это только показалось, простучало в ушах… ушло отзвуком другой жизни.
Китти полежала, глядя в потолок (ночью там, конечно, не было теней). Прислушалась к дыханию Феликса. Спит.
Она поднялась, осторожно, чтоб не разбудить его — здесь доски и мебель скрипели при любом движении — слезла с кушетки и спустилась вниз.
У дверей она засветила слабенькую лампочку, нащупала своё старое пальто (оно, как и красное платье, на всякий случай всегда хранилось в багажнике). Накинув пальто на плечи, вышла на улицу.
Воздух ночами был уже колкий и режущий, но освежал хорошо и отгонял жаркую дурноту, от которой ломило виски. Китти остановилась на крыльце, крепко вцепилась в перила. Подняла голову кверху.
В черноте висели звёзды — большие и тусклые, болезненные, как за слоем мутного стекла. Китти поискала среди них ту — самую яркую, но её, конечно же, не было на небосводе. И остальные светили совсем незнакомо, чуждо — сами себе, а вовсе не ей.
Только полый пустой воздух.
Она опустила голову, поглубже запахнула пальто: начинало холодить. Это могло кончиться не слишком хорошо, но перспектива вернуться в помещение казалась ещё хуже. Китти плавно спустилась со ступенек, миновала двор, поленницу и угол дома. У задней стены, чуть поодаль лежало длинное бревно — удобное, хоть и подгнившее с одного краю. На бревно и присела Китти: ноги сейчас не очень держали.
Обратной стороной дом выходил на опушку леса. Иногда казалась, там, перебегают, смотрят из потёмок тысячами пар маленьких глазок, ждут: ну когда же, когда же ты к нам. Но, конечно, нет — разве что скрипнула ветка или прошмыгнул маленький зверь. Может только, две тени всё ещё переговариваются у большого дерева, как много лет назад…
Но какое чудище, если всматриваться долго и пристально, выйдет из чащи тебе навстречу?
Всё равно как глядеться в тёмное окно.
Позади послышались шаги. Феликс остановился недалеко от бревна.
— Снова бессонница?
В буловском тулупе он походил на мальчика-подростка, которого из экономии одели «на вырост».
— Почти. А ты почему?
— Тоже не спится, — он опустился рядом на бревно.
Больше он ничего не сказал и так же, как она, стал смотреть на лес. Будто тоже думал что-то там увидеть.
Так прошло минут пять, а может и все десять: в молчании и почти без движения. Возможно, конечности уже не сдвинулись бы с места, захоти она что-то ими сделать.
— А что это за фройляйн, которую ты упоминала? — спросил вдруг Феликс.
— Мм? — Китти повернулась с видом искреннего непонимания.
— Ну ладно тебе. Со мной не прокатит.
Однако он всё же умеет притворяться куда лучше, чем она думала.
— С тобой бы тоже прокатило, — заметила Китти как ни в чём ни бывало, аккуратно поднявшись с бревна. — Чуть менее подчёркнутое удивление — и ты бы поверил.
Она прошла несколько шагов обратно к крыльцу, когда Феликс заговорил:
— Хорошо, не надо. Я и так догадываюсь, о ком ты. О той фройляйн, что в «колыбельной», да?
Китти чуть обернулась. Он всё так же сидел на бревне и, извернувшись, смотрел на неё.
— Да.
— И это её шпильку ты всё время таскаешь с собой?
Китти отвернула голову. Повторно сказала:
— Да.
Феликс помолчал немного, затем снова заговорил:
— Может, всё-таки расскажешь, откуда она у тебя? Ты обещала, что когда-нибудь расскажешь.
— Да. Когда-нибудь.
— Но не сейчас, — он чуть слышно усмехнулся.
— Не сейчас.
Феликс порывисто встал с бревна, но там и остановился, не подходя ближе.
— Кто ты, Китти? — спросил он тихо, тише обычного. — Иногда мне кажется, что ты — это не ты, не та Китти Башева, которую я знаю. Какой-то совсем другой человек.
Она улыбнулась в потёмки, где он всё равно бы не разобрал точно.
— А может, правильно кажется, господин Шержведичев? Может, той Китти, которую вы знали, нет на свете? Может, кто-то другой давно уже подменяет её? Кто-то с той же внешностью, тем же голосом, той же походкой, но по сути — нечто совсем иное… Какая-нибудь ссо-шная мразь, как вы однажды имели возможность выразиться.
Феликс дёрнулся, хотел было подойти, но сразу остановился.
— Ты мне всю жизнь эту фразу вспоминать будешь?
Китти слегка повернулась:
— Я никому ничего не забываю.
54
— Божечки, — Дукатов пренебрежительно всплеснул руками. — Они это специально, что ли?
— Не думаю, что специально, — он спешно нахмурился. — Совсем не думаю, что специально… Однако столько совпадений становится слишком нехорошим делом.
Над всеми нависло мрачное молчание. С таким только готовиться к худшим переменам.
— А тот человек точно так сказал — Камфа? — подал голос Вислячик.
— Он сказал — под Камфой, — заметил он, задумчиво поболтал в чае серебряной ложкой. — Вы же понимаете, как расплывчато звучит… Я вот о чём, господа. Если мы их обнаружим — простите, когда мы их обнаружим и если амулет всё-таки у них — так вот, глину нам надо будет забрать в любом случае. Это первое, о чём мы должны позаботиться.
Мамлев на секунду вынырнул из планшета (так, впрочем, и не отрывая взгляда):
— Тогда, я так понимаю, накрывать надо быстро и сразу обоих. Искать неизвестно где нет смысла.
— Нуу, слушайте, — он недовольно скривился. — Я думаю, можно обойтись без шантажа, там, где можно обойтись…
Мамлев многозначительно прокашлялся и всё же поднял взгляд — холодно удивлённый франтик в белом воротничке.
— Я сказал, надо накрывать обоих, потому что второй обязательно перехватит и амулет, и бумаги, после чего с большой вероятностью скроется в неизвестном направлении, играть же в пятнашки у нас нет никакого времени. А ты что услышал?
Он хлопнул глазами, затем, поняв, растянул вежливую улыбку:
— Ах да, прости, замотался в последние дни.
— По мне так это всё равно, — вставил Дукатов. — По мне так тот факт, что людям Мондалевой они могут попасться раньше, куда хуже.
— Это да, это естественно… Тем более, ещё один Истрицк нам совершенно не нужен. Шелетов выедет сегодня же.
Он поднялся, собираясь закруглять потихоньку это словословие. Задумался на секунду.
— Ах да, ни у кого нет идей, чем отвлечь, если что, госпожу Мондалеву от сулевской башни, денёчка хотя бы на два-три? — он с растерянной улыбкой развёл руками. — Амулеты кончились.