— И вот зачем так… — обронилось невольно.
Мамлев удивлённо поднял голову:
— Ну а кто ему виноват — по незакреплённым настилам гонять?
— Да, с такой водой осторожнее надо, — подал голос Дукатов. — Я вот на своей машине вообще больше не езжу. И родичам не позволяю. Мало ли.
Он старательно улыбнулся по-мягкому:
— Ну, тоже понимаешь, вертолётов на всех не хватит…
Ещё раз проглядев новость, сморщился и недовольно покачал головой.
— Но как это всё не вовремя и как… мелко… Абсолютно дурацкий финал. А этот мальчик — Трешкин? — он вопросительно посмотрел на Мамлева. — Он, случайно… не там же?
— Да, пишут, тоже извлекли, — тот небрежно несколько раз проскользил пальцем по экрану. — Я думаю, Вислячик вёз его в какое-нибудь своё место, чтоб поговорить без лишних ушей.
— Верно, похоже на то… — он отбарабанил дробь по столу, задумчиво улыбнулся своему. — И все концы по умолчанию в воду. Безобразие, как удобно.
78
— Пей.
Феликс вручил ей стакан и таблетку и отошёл на полкомнаты, к окну.
Китти посмотрела на то и другое, явно не собираясь употреблять. Вместо этого глухо спросила:
— Зачем ты?
— Что зачем?
— Зачем возишься со мной? Внедорожник вполне увезёт четверых.
— Пей, — процедил Феликс, удерживаясь, чтоб не добавить чего-нибудь.
Китти какое-то время глядела на него исподлобья, затем всё же молча выпила аспирин. Феликс подошёл забрать у неё стакан.
— Ты додумываешь, чего не было, — он вновь отошёл к окну. — Да, я считаю, ты вполне могла рассказать мне раньше, раз уж мы друг другу доверяем. И да, меня это задело. Ничего больше.
— Неужели, — интонаций не прозвучало в её голосе, она только смотрела пристально и неотрывно. — То есть, если бы…
— Разумеется, что за вопросы!
Китти не обратила внимания.
— Если бы это было так… допустим, курсе на третьем, мы тогда уже встречались обильно. И вот в одну из встреч я и говорю: знаешь, я как-то забыла, а тут пришлось к слову — я ведь не Башева от рождения, правда, забавно? Как — продолжили бы дальше?
— Почему нет, — пробурчал Феликс, пожав плечами.
Китти покачала головой:
— Что-то мне подсказывает, ты бы и тогда нашёл себе подходящую причину, чтобы благородно возмутиться и чтобы я оставалась виноватой и в таком случае, — она перехватила его взгляд. — Нет? Только честно, Феликс. Совсем честно.
Он подумал было, но нет, совсем честно не получалось сейчас даже для себя.
— Давай потом об этом, когда выздоровеешь.
Китти торжествующе и мрачно улыбнулась, будто и так увидела его мысли.
— Ты же всегда меня ненавидел, — она смотрела в дальний угол. — Потому что, наверно, уже тогда чувствовал во мне что-то такое.
— Ты же знаешь, что это не так, — прервал Феликс.
— Ты знаешь, что так. Вспомни… Вспомни, как всё это было — все наши ссоры и размолвки. Ты всегда знал, кто я на самом деле, и ненавидел меня — как что-то совершенно отличное, неправильное, рушащее всё твоё красивое мировоззрение… Ты потому только и крутился рядом, что твой разум не мог смириться с этим неправильным… не мог понять, как вообще оно существует в мире.
— Хватит нести этот бред! — он неожиданно для себя ударил по подоконнику.
— Угу. Можешь ещё пощёчину влепить. Проходили уже.
Феликс замолчал.
— Китти, единственный раз, — он быстро подошёл, присел к ней на койку. — Нам было по девятнадцать лет.
— Да-да, и я действительно сказала гадость. Могу повторить.
— Ты же сказала, что извинила меня, — он осторожно взял руку Китти. — Я же просил прощения. Я же спросил, чего ты хочешь, если дать мне в морду в ответ тебя не устраивает. Ты ответила, что ничего… Ты знаешь, что я всё готов был сделать — всё что бы ты ни сказала?
Китти молчала и смотрела куда-то в неопределённом направлении.
Феликс подвинулся ближе:
— Хорошо, давай сейчас сделаю, если ты меня не простила. Чего ты хочешь?
Китти молчала.
— Чего ты от меня хочешь!? — сорвался он.
— Ничего. Я ничего не хочу, Феликс. Я вообще ничего не хочу, — она прикрыла глаза. — Дай мне лечь.
Он спешно встал, освобождая ей место, с тревогой проследил, как она устроилась на подушке.
— Ты в порядке?
— Да, просто прилягу. Устала.
Чутко прошелестели листья вишни. Сюда приближались.
Под прикрытием коры и ветвей легко было высматривать, кто пожаловал в сердце леса. На поляну вышла человечица — тонкорукая, не особо высокая, в красном маковом платье. Птицы при её появлении в тревоге сорвались с веток и умчались в чащу. Но она не заметила и, окинув взглядом поляну, уверенно направилась к вишнёвому дереву. Глупая — будто считала, что может что-то изменить в густо-вязком беге его потоков. Она, конечно, не видела, как сходятся за её спиной вековые вязы и как, едва вздымая почву, сползаются к поляне их толстые корни.
Пусть стражи безмолвны и стары — для врагов их злоба по-прежнему смертоносна. Они изничтожат любого, кто покусится на покой этого места.
Человечица остановилась и, будто услышав что-то, оглядела землю у себя под ногами. Правильно… только несколько поздно.
Что ж, она виновата сама.
Мы шли к морю втроём: Тесска, старик и я. Солнце ещё сияло жарко, но под пальмами уже были холодные тени. Дрожь пробирала, когда мы заходили в них.
Мне представлялась плохой их идея пойти вечером к морю, но я хотела сопровождать сестру и шла за ними на небольшом расстоянии. Старик казался мне нехорошим и немного опасным человеком, хотя я не знала о нём в точности чего-то дурного. Тесска была странно, болезненно привязана к нему, как и многие другие наши девушки. Так привязываются к соку тех листьев, что нельзя жевать, или постепенно он разрушит тебя изнутри.
Уже разливался закат, когда мы вышли к прибою. Море сегодня было неспокойно и бросалось гребешками волн на берег, как будто злилось. Мои спутники ничего не заметили и ушли дальше вдоль полосы пляжа. Я следовала поодаль. Песок, который здесь мелкий и совсем белый, был ещё тёпел. На нём расплывались сумеречные тени.
Неожиданно ветер переменился и ударил резко и холодно со стороны моря. Вместе с ним прилетело несколько маленьких светлых крупинок. Одни падали и исчезали в песке, но другие оставались в воздухе, к ним присоединялись новые. Белая смерть, вспомнила я, мне о ней рассказывала бабушка, которая видела её ещё маленькой девочкой. Я подхватила платок с плеч, порылась им с головой.
Старик протянул свободную ладонь (второй он удерживал руку Тесски) и поймал несколько крупинок.
— Это столь мило, — сказал он и улыбнулся.
— Нам надо идти домой! — окликнула я их. — Ведь это Белая смерть.
Старик посмотрел на меня снисходительно, сказал:
— Это всего лишь снег.
Тесска обернулась к нему, ко мне и снова к нему. Ей было сложно решиться, но я поняла, что из нас двоих она всё равно пойдёт за ним.
— Как угодно, — в сердцах воскликнула я и пошла обратно к домам.
В эту ночь Белая смерть покрыла всё побережье. Такого не видели здесь уже много десятков лет, и даже старожилы в страхе и волнении качали головами.
Тесску я вытягивала на это свет ещё две недели. Она была плоха, но молодое и сильное тело справилось, и она вернулась к нам.
Когда же я ненадолго смогла отвлечься и посмотреть, как старик (всё же он был нашим соплеменником и жил среди нас), он уже отошёл.
79
Комнаты погрузились в молчание. Его нарушал только негромкий шум на кухне — там возилась Сибилла.
Она вскинула голову, увидела в дверях Феликса и улыбнулась неловко и пугливо, будто её застали за чем-то неподобающим.
— Я тут приготовила немножко… — она кивнула на шпроты, обложенные тонкой картофельной соломкой (и откуда она её взяла). Смущённо отвернулась:
— У нас очень мало всего осталось. Ей бы лучше горячее… Я ещё попробую найти что-нибудь.
— Она сказала, что не будет есть.
— Это плохо, — Сибилла нахмурилась. — Ей сейчас надо есть. Ей сейчас очень надо, — она вдруг вскинула взгляд на Феликса. — Но может быть, ты будешь? Ты ведь и сам давно не ел.
Откровенно говоря, ему сейчас тоже совершенно не хотелось. Но так не пойдёт, понимал он. Если он просто упадёт рядом с ней в итоге, пользы от этого выйдет мало. Медленно, через силу он начал поглощать ломтики картошки, у которых как будто и не было вкуса.
— Скажи, Сибилла, — она повернулась с живым вопросом в глазах. — Ты ведь что-то там ей предсказывала когда-то? Что-то… ну, что она глупо закончит.
— Да… Но это было давно, и многое могло пойти по-другому. Помнишь, я тебе рассказывала, как всё иногда меняется от человека.
— Да, да, — он нетерпеливо махнул рукой. — И всё-таки, что ты видела про неё? Можешь сказать мне?
Сибилла медленно покачала головой, ничего не отвечая.
— Не имеешь права?
Она несколько раз кивнула.
Затем, видимо, желая как-то его ободрить, добавила с улыбкой:
— Но они вернутся, они точно вернутся.
Он дожевал ещё ломтик, присел рядом на табуретку. Одна ножка была короче, поэтому легко было покачиваться.
— Слушай, а она всегда так всё таила до последнего? Скажи она, мы бы остановились ещё в Шаторском, там-то, между прочим, всего хватало.
(И там ещё не было последней их ссоры, как и этой внезапной правды, подумал он про себя. Может, не было бы и дальше. Хотя нет, наверняка, рано или поздно пришло бы к тому — возможно, несколько по-другому).
— Она всегда была очень скрытной, — проговорила Сибилла. — Но, наверно, у нас, в той компании иначе было никак. Она тебе не рассказывала?
— Она вообще мало что мне рассказывала, — пробормотал Феликс. Он вдруг понял, что практически не знает, кто такая Китти. Это накатило всё разом — даже не обидой, а каким-то бессилием размахом в целый мир.
— Ты злишься? — попыталась угадать Сибилла. — Ей нелегко сейчас.