Влага и шум дождя, казалось, уже сидели в стенах, текли где-то в трубах.
— Ты погляди только на эту крысавицу.
Он посмотрел, что там так привлекло Вайзонова в углу коридора, недовольно покачал головой:
— Давно ли они у нас тут шастают?
— Они по всему городу. Пора было и сюда когда-нибудь добраться, — Вайзонов задумчиво проводил взглядом незваную гостью, так же задумчиво обернулся. — Ты слышал? Говорят из-за них эпидемия. Прямо-таки настоящий мор косит.
Тихо хлюпала в трубах скрытая от глаз мутная жижа.
— Что за… — он недоумённо и раздражённо развёл руками. — Нет, я не понимаю. Крысы, эпидемии… В каком только веке мы живём?
88
Феликс стоял у стены, пытаясь не слишком теребить манжеты на рукавах и тюльпан-бутоньерку (ещё оторвётся). Скоро идти в актовый зал, и по-прежнему никого даже во всём крыле — любые шаги он бы услышал тотчас же.
Китти, впрочем, как всегда появилась бесшумно, по обыкновению в чёрном, только по случаю праздника накинула красный платок на плечи. Она прошла даже несколько мимо, будто не заметив Феликса, и только там остановилась, напряжённо оглядывая примыкавший коридор.
— Принёс?
— Да.
Китти вернулась назад, быстро приняла у него пачку поддельных грамот и спрятала под жакетом. Со стороны вообще было не понять, что она что-то там держит.
— Все уже в зале, иди к ним, — механическим жестом Китти оправила ему лацканы пиджака. — Что в самом начале?
— Революционный гимн, конечно.
Китти кивнула:
— Ну вот если до конца гимна не приду, считай, что не получилось.
Еды не было. Найденных остатков бензина хватило ещё на полканистры, но похоже, всё, что могло предложить им заброшенное депо — это укрытие. (И ещё старый дисковый телефон — бесполезным бонусом).
Внутри смогло засветиться несколько тусклых лампочек (больше бы, наверно, и помешало: совсем не стоило сейчас привлекать внимание снаружи). Оба автомобиля стояли под навесами, в тени строений, и заметить их случайно было, наверно, сложно. Что вовсе невозможно, никто однако не обещал.
Они невольно затаились, почти даже перестали разговаривать, а если говорили, то шёпотом. В этом шёпоте и сумраке сплелись надежда, что не ищут прицельно, что пройдут мимо невзрачных построек, и опасение заслышать вдруг чужой шум и скрип дверей.
Нашлись снегоход и две пары лыж. Но высовываться сейчас из укрытия казалось немыслимым. Договорились переждать время, что осталось до ночи, и тогда («если до того момента никто не придёт», — сказала Китти) попробовать разведать территорию, парами или поодиночке. Несколько механических часов вразнобой зависло между восемью и девятью.
Иногда казалось — шум машины, но нет, это только свистел ветер. Хотя никто сначала не хотел возиться — им здесь недолго — но всё же пришлось разжечь маленькую местную печку: было холодно, даже если не снимать верхнее.
Вслед снова нависло тягостное молчание, в такт которому кивал тусклый разлитый свет. Видимо, в них оставалось прождать часы.
Сибилла неловко и широко улыбнулась не к месту:
— Я нашла там колоду карт Терры. Если мы никуда не спешим, то можно погадать на ней.
Никто не возразил на это.
Сибилла старательно перетасовала колоду, сняла и отложила около половины карт, себе же взяла верхнюю из оставшейся половины. Затем, снова тщательно перемешав, передала колоду Рамишеву.
Рамишев помешал совсем немного и, сдвинув две-три карты сверху, забрал следующую себе.
Пурпоров сделал так же, как Сибилла, но снял куда больше половины и взял карту почти из самого низа.
Феликс долго мешал колоду (ему всё не нравилось, как она ложилась), разворачивал карты веером, выбирал одну — нет, другую — нет, всё-таки первую — снова смешивал всё и нервно тасовал.
— Можно же сколько угодно мешать, да?
— Да, — кивнула Сибилла. — Но в итоге ты всё равно должен что-нибудь выбрать.
Он остановился на секунду и крепко сжал колоду. Затем зарылся пальцами в самую глубину и погодя выцарапал оттуда карту.
Китти стояла поодаль от всех, у дверей, будто слушала что-то за ними. Когда Сибилла окликнула её, она подошла и, не тасуя, взяла первую же карту сверху. Казалось, её единственную не особо интересовал процесс.
Сибилла оглядела всех и, несколько смущаясь, проговорила:
— Теперь надо открыть карты. В той же самой последовательности, в которой их брали.
Она поколебалась, но всё же первой выложила карту на пол. Это была снежная тропа, широкая и извилистая, уходившая в ту даль, куда шёл одинокий путник. Казалось, он так и будет брести в бесконечность, пока будет петлять тропа.
— Это наша дорога и путь, — объяснила Сибилла. Тихо прибавила. — И моя. Вся, что ни остаётся.
Она глянула на Рамишева. Тот чуть было не выронил карту, но всё же положил её ровно под первой. Арену цирка с противоположных сторон освещали два факела, и канатоходец-жонглёр никак не мог решить, к какому из двоих направиться перед тем, как начинать номер.
— Это выбор, — прокомментировала Сибилла. — Между важным и важным, между необходимым и необходимым. Нам всем придётся его сделать, но тебе — в особенности.
На карте Пурпорова белел большой придорожный камень. Поверхность его была испещрена нечёткими надписями, в трещинах же пробивались молодые побеги какого-то растения.
— Это память, — сказала Сибилла. — Камень не может ничего сделать, но запоминает всё, что прошло мимо. Позже он будет свидетелем. А из скрытых до поры семян когда-то вырастет новая жизнь.
— Память — лучшее оружие? — осенило Пурпорова.
— Именно! — воскликнула Сибилла, радостная оттого, что её поняли, как надо.
Феликс быстро метнул взгляд в их сторону. Ему вдруг вспомнилось, как в студенчестве, курсе на пятом, он представлял, что героически погибнет, а годы спустя кто-нибудь напишет обо всём. «Никогда не думал, что это сделаешь ты», — хотел он сказать Пурпорову, но конечно, не сказал. Только повеяло давним, почти позабытым, которое вдруг начало сбываться.
— Теперь ты, — Сибилла смотрела на него несколько робко, но настойчиво.
— А… Да.
Феликс глубоко вдохнул ещё раз и резко выложил карту под предыдущими, накрыв её ладонью. Затем осторожно убрал руку.
Сибилла, вдруг очень заинтересовавшись, даже передвинулась со своего места и наклонилась рядом с Феликсом над картой. На рисунке неслось по кругу огромное чёртово колесо. Верхние кабинки взмывали в синеву на фоне тонких шпилей и изящных башен города, нижние же погружались к его чёрному антиподу с выбитыми стёклами, что искажённым отражением простирался вниз.
— Что это? — Феликс покосился на Сибиллу и кивнул на карту.
— Колесо, — завороженно пробормотала она. — Колесо жизни и смерти. Тебе, кажется, предстоит что-то совсем особенное.
— Что особенное?
Сибилла наконец оторвалась от карты и подняла взгляд на него:
— Понимаешь… это как будто два противоположных. Но на самом деле это один и тот же город. Один и тот же мир. Понимаешь?
Феликс понимал её, но не понимал, в чём именно здесь смысл. Он быстро окинул взглядом все выложенные карты.
— Это ведь одна история? Да?
Сибилла кивнула.
— Значит, это сюда выводит нас дорога? Но куда всё-таки? Сюда? — Феликс ткнул в верхнюю часть карты. — Или сюда?
Сибилла думала было что-то ответить, обернулась в сторону, где стояла Китти:
— Последняя карта у неё…
— Я думаю, нам пора, господа, — Китти сдвинулась и подалась к двери. — Прошло уже достаточно времени.
Феликс заметил, что она успела подсмотреть в свою карту.
— Китти, — остановил он настороженно. — Что у тебя?
— У меня? — она мельком оглянулась, будто не поняла, о чём речь.
На лице Сибиллы вдруг отразились испуг и догадка. Она быстро просмотрела оставшиеся карты, вскинула голову, чтобы что-то сказать, но наткнулась на взгляд Китти: металлический и запрещающий. И Сибилла ничего не сказала.
— Я пойду первой, — Китти приотворила дверь. — Подготовьте пока снаряжение. Пешком нельзя пройти далеко.
Снег взвивался сыпучим белым облаком из-под полозьев снегохода. Было не рассмотреть даже дорогу под собой, не то что окрестности. Последнее поэтому Феликс доверил Рамишеву, сам же полностью сосредоточился на управлении своенравным механизмом (нет, человек, я поеду в эту сторону, а не куда ты хочешь).
Разумеется, он сказал, что сможет вести эту ярко-красную нелепую конструкцию, раз уж доводилось водить похожую раньше (в подробности он вдаваться не стал, но вправду ведь довелось однажды). Как-то в зимние каникулы — Феликс тогда был в средних классах — мама за что-то обиделась на него или на отца, на них обоих и на неделю уехала к кому-то в гости, папа же без лишних объяснений повёз Феликса за город, где они вдоволь час за часом рассекали на снегоходе. Обычно спокойный и сдержанный, отец нарезал виражи и петли, спускался с таких крутых горок, от которых закладывало в ушах и хотелось перекричать ветер, только за руль почему-то не пускал. Но капризное и упорное «дай мне порулить! дай мне порулить!» в итоге всё же возымело успех. (И пожалуй, то был единственный раз в жизни Феликса, когда подобное срабатывало).
Рамишев судорожно вцепился в его плечо.
— Что такое?
— Впереди… — пробормотал тот.
Феликс затормозил снегоход и приподнялся, чтоб рассмотреть.
— Блокпост, — шёпотом пояснил Рамишев.
Впереди и правда бродили: несколько человек за снежным взгорком. В блуждавших пятнах фонарей иногда поблёскивали бляшки на чёрной форме.
— Это не блокпост, Витик, — снисходительно бросил Феликс. — Всего-то три-четыре спеца.
— Но значит, мы не сможем обойти с этой стороны…
Феликс следил почти зачарованно, как перемещались в потёмках неровные круги света, как снег рыжел в них и вновь подёргивался сумраком, превращался в призрачно-белый. Прихотливое решение всё отчётливей созревало в голове.
— Помнишь, как мы уходили с Озёрной? — заговорщически шепнул Феликс. — Когда перекрыли проходы?