И конечно, никто не мог увидеть, какое действие разворачивалось за окнами маленькой книжной кофейни, что стояла в неприметном переулке. Здесь, внутри было солнечно, хотя струи застили весь мир по ту сторону стекла, но и сквозь них свет озарял помещение.
Женщина сидела на высоком круглом стуле и покачивала ногой. Только что вошедший светловолосый мужчина снял шляпу и подступил ближе.
— Твои любимые, — он улыбнулся и протянул женщине красный букет.
— Danke, — она прижмурилась на мгновение, приняла цветы. — Где Адель?
— Занята, — тихо и многозначительно проговорил мужчина. — Много… нуждающихся.
Женщина понимающе кивнула:
— Да, работы теперь хватит на всех. Даже на господина Редисова, — она насмешливо покосилась на брюнета во фраке, что листал книгу у полок на дальней стене.
— Почему это «даже»? — тот обернулся. — Я, между прочим, и так успел поработать, в отличие от некоторых. Книжки там писал всякие, про нас, про всё, что было.
— Прям про всё? — женщина прищурила глаза.
— Ну… некоторые подробности остались между нами, — он с таинственным видом улыбнулся, окинул взглядом обоих. — Кофе?
— Конечно!
Брюнет отошёл к плитке, где уже почти кипела кофеварка, и вскоре тёмный дымящийся напиток наполнил три чашки.
Женщина отпила немного, подняла голову к «автору», что стоял у её стула.
— У тебя самый чудесный кофе в мире, — сказала она негромко, с отчётливым немецким акцентом.
— Это ещё что. Читал я тут про кофе в одной книге… в какой же…
— Корлетов? «На улицах и площадях»? — подсказал блондин.
— Именно! Там говорилось, в Ринордийске водились когда-то такие кофейни, что аромат растекался из них далеко по улицам, и всякий путник неизменно сворачивал с дороги, чтобы зайти и попробовать столь божественный напиток.
Дверь дрогнула, и внутрь вошёл человек в серой шляпе и сером плаще. Вода стекала ручьями со всех троих.
— Извините, немного припозднился, — человек смущённо и сдержанно улыбнулся.
— Лёха! — блондин вскочил, хлопнул его по плечу. — Садись, обогревайся. Что там случилось?
Тот снял шляпу и расстегнул плащ, несколько потеряно (как, впрочем, и всегда) огляделся по сторонам.
— Только что я встретил… наверно, это называют потерянной душой. Могла бы стать великим творцом или гуманистом. А стала…
Он замолчал, не заметив даже поставленной перед ним чашки кофе.
— Вы разговаривали? — поинтересовался блондин.
— Да, я пытался что-то объяснить ей. Я же всё-таки поэт… как говорится, глас народа. Знаете, что во всём этом самое неприятное? — человек в сером обвёл их взглядом. — Когда ты, лично ты, сделал однажды что-то правильное, сделал, как надо, и можешь даже в какой-то степени собой гордиться. А потом всё перечёркивается… вот такими фактами. И думаешь тогда: а надо ли было ввязываться, стоило куда-то рыпаться, если в итоге всё в мире остаётся как есть? — он прервался, чтоб найти взглядом брюнета. — Слушай, у тебя нет папиросы?
— С каких пор ты стал курить? — тот протянул ему портсигар. — У своего протеже научился?
— Он не мой протеже, — человек в сером неловко покрутил папиросу в пальцах, поднёс ко рту и отложил на край стола, видимо, так и не поняв, как иметь с ней дело. — Он — её.
Женщина скептично прикрыла глаза и поджала губы:
— Да ладно, он меня и знать не знает.
— Это абсолютно неважно, — человек в сером с убеждением повёл рукой. — Абсолютно и совершенно. Кстати, тут все в курсе, да? Он едет в Ринордийск.
— В товаром поезде? — женщина переглянулась с ним, оба чуть заметно, но со значением кивнули. — Моё ему сочувствие.
Она над чем-то мрачно замолчала. Брюнет сразу заметил это.
— Вы совсем ничего не пьёте, фройляйн.
— Не хочу напиваться раньше времени. Тем более, и повод на подходе.
— Ты про ту девушку? — спросил он тише и серьёзнее.
Женщина молча кивнула.
Блондин, придвинувшись ближе, попытался заглянуть ей в глаза:
— Почему ты не поможешь ей? Она звала тебя.
Женщина покачала головой:
— Ей никто сейчас не сможет помочь. Ни я, ни любой другой. Разве что она сама, если получится. А она себя не прощает, бедное дитя.
Все четверо замолчали. Дождь монотонно отбивал бесконечный мотив, а свет всё так же грелся среди стен, книжных полок и стойки с высокими стульями: ему не хотелось наружу.
— Ну что? — женщина нарушила молчание. — Noch Kaffee für alle?[3]
Все поддержали предложение.
92
С ключами от деканата получилось даже проще, чем предполагалось: она просто вызвалась отнести их на вахту, ведь заведующая, наверняка, так торопится в актовый зал.
(И врать не пришлось: Китти действительно собиралась отнести их на вахту, только сначала использовать по назначению).
В деканате в самом деле было пусто. После гимна и первых слов многие начнут возвращаться на свои места (хотя официальная часть, обязательная для студентов, далеко не будет на этом закончена). К тому времени хорошо было бы управиться. Китти огляделась, прикидывая, где что лежит, проверила несколько ящиков картотеки. Так, кажется, здесь…
Послышались шаги. Китти успела задвинуть ящик и несколько податься от него в сторону, когда хлопнула дверь. Китти мельком, неохотно обернулась, как человек, которого отрывают от важного дела. Ах вот кто: староста параллельного потока, кажется, Лида… Да, её зовут Лидой.
Та остановилась на пороге, удивлённо захлопала глазами:
— Китти? А ты почему тут?
— Попросили кое-что сделать, — Китти в меру приветливо улыбнулась. — А ты?
— Да так, бумаги забрать надо… Сказали взять здесь.
Поскольку никаких бумаг она, похоже, искать не собиралась (сама Китти интересовала её куда больше), пришлось пробежаться взглядом по столу.
— Наверно, эти?
— Да, точно, — Лида взяла первую попавшуюся стопку, но уходить не собиралась и по-прежнему с холодным интересом посматривала на Китти.
— Тебе, наверно, уже пора? — она старательно изобразила участливость. — Опоздаешь в зал, будет нехорошо.
— Да ладно, подожду тебя, — Лида небрежно пожала плечами. — По дороге расскажешь подробнее, что тебе здесь поручили? Интересно очень.
Разболтает, поняла Китти. Даже если сейчас получится избавиться от неё и успеть подкинуть грамоты, всё равно потом разболтает, что видела её здесь.
— Лучше потом, когда будет время. Или ты боишься, что я не донесу ключ до вахты?
— Откуда я знаю, может, ты подписи подделываешь.
— Ну не так же в открытую, — отшутилась Китти.
Промедление уже становилось критическим. К тому же, да, где-нибудь всплывёт обязательно, разве что Лида сама почему-то не захочет распространяться…
Китти повернулась к ней напрямую и, будто только заметила, уставилась на её шёлковый шарфик.
— Лииида… — протянула она громким испуганным шёпотом. — А что это на тебе за лента?
— Где? Это? — та с некоторым беспокойством потянулась к шарфу.
— Ты знаешь, что это за цвета? Знаешь, кто их использует?
Лида растерянно помотала головой.
Китти отстранилась с замершим взглядом и прошептала, будто отмечая для себя:
— Госизмена…
Лида взмахнула руками:
— Нет-нет, это просто шарфик, просто для красоты… Я не знала…
— Лида, — Китти поспешно от неё отвернулась. — Я ничего не видела, но убери куда-нибудь, спрячь, выброси, я не знаю… Пока никто больше не заметил.
— Да-да… конечно, — та засуетилась, выбежала наружу, хлопнув дверью.
Вот теперь отлично. Выдвинув нужный ящик картотеки, Китти подбросила ещё немножко грамот в середину. Затем спокойно вышла, заперла деканат и быстрым шагом (но не бегом) прошлась до вахты.
Когда она уже поторопилась обратно, раздались первые аккорды революционного гимна.
В эти минуты в актовом зале приглушался свет. Потом он вновь загорится ярко, и будет хорошо видно всех припозднившихся (как не стыдно в такой день, и позвольте спросить, где же вы были).
«Так, спокойно. По чёрной лестнице, так будет ближе».
Тем же быстрым и чётким шагом Китти двинулась по коридору.
Человек за рулём мало изменился с тех пор, как Китти видела его в прошлый раз. На висках появилось чуть-чуть седины, и, пожалуй, несколько заострились черты лица, но в целом он как будто обитал вне времени все эти годы.
Когда они приблизились к маленькой невзрачной постройке вроде сарая, он остановил автомобиль.
— Ну вот и приехали, — взглядом он следил за двумя людьми, подходившими к авто. — Там вас доведут.
Китти вылезла из машины.
— Спасибо, — сказала она ещё раз.
— Господи, да за что, — фыркнул тот и, подождав, когда к ней подойдут, поспешно укатил в неизвестном направлении.
«За то, что они не знают, что у меня пистолет», — ответила Китти, но, конечно, не вслух.
Кто бы думал, что после всей нервотрёпки, когда только-только минул самый пик угрозы и уйма опасностей ждала впереди, так сильно вдруг захочется спать. Феликс попробовал уговорить себя дождаться хотя бы стоянки и оценить обстановку: там могут снова проверять вагоны, а значит, нужно быть начеку. Ринордийск и так близко, поезд едва ли будет ехать дольше часа до остановки.
Но забравшись в угол и укрывшись, чем нашлось, хоть для какого-то тепла, он вырубился почти сразу — просто уже физически не мог иначе.
В тот миг, когда он проваливался в ничто, перед глазами промельтешили давние картинки, и, кажется, он услышал революционный гимн…
…Феликс стоял в актовом зале, прислонившись спиной к одной из колонн: мест не хватало на всех, и многие студенты не садились. Лампы уже приглушили, но он всё равно осматривался посекундно, как будто за это время лиц в толпе могло прибавиться.
Вот отзвучал первый, второй куплет… Она ведь сказала «если до конца». И она никогда не опаздывала. Может быть, появлялась в последний момент, но ни разу ещё не приходила слишком поздно.