— Ну прекрати, пожалуйста, — он резко встал с дивана, прошёлся по комнате.
Китти внимательно глядела, очевидно, ожидая продолжения. Феликс остановился.
— Ты не понимаешь. Я девять лет был с этими людьми, был одним из них. Агитировал, призывал… сражался на их стороне. Я… я вырастил это в себе, не взял у кого-то — вырастил сам, я жил этим, я не представлял себя вне этой борьбы, вне этой идеи. А теперь выясняется, что всё это было фальшивкой… игрой в поддавки? Нет, когда им перестали платить, они, конечно, решили попробовать по-настоящему. Ну и, что мы имеем теперь? Что крысы с пятнами одного цвета свергли крыс с пятнами другого цвета, а я им в этом помог, — Феликс вновь подошёл к окну, сжал пальцами край подоконника. — И сам я — точно такая же крыса, и всё это с начала и до конца — один большой фарс.
— Не преувеличивай, — негромко прервала Китти. — То, что кучка интриганов использовала идею в своих интересах, не дискредитирует саму идею.
Феликс обернулся на неё.
— Я потому и думал… Потому и хотел, чтоб это не закончилось вот так. Я же знаю, что там были и люди вроде меня. Если хоть какое-то из наших дел что-то значило…
— Кстати, Нонине в итоге свергли вы. А не «крысы».
— О да, — рассмеялся Феликс. — А уж госпожа Мондалева — целиком на моей совести.
Он обошёл диван, упал на него навзничь позади Китти.
— Меня повесить надо.
— По таким меркам нас всех надо повесить, — Китти не глядя потрепала его по волосам. — И не единожды.
Тикали минуты. Где-то за окном фонари приглушались в мягкой тени, и глухо рокотали на трассе машины. Зеленоватый отсвет города лился на потолок.
— Что будем делать? — спросил Феликс.
— Есть варианты?
— Всё обнародовать.
— Расклеить по стенам.
— Захватить телестанцию.
— Лучше сразу Ринордийск.
— Набрать кандидатов и перевыбрать правительство.
— Ты бы пошёл? — неожиданно поинтересовалась Китти.
— Нет, — Феликс покачал головой. — Нет, не смогу. Не хочу.
— Вот и я нет.
— А что? У тебя бы неплохо вышло.
— Нет, — всерьёз сказала она. — Сразу нет.
Феликс помолчал.
— Что теперь с работой будешь делать?
— Не думала пока. Поищу что-нибудь другое.
— Может, к нам?
— Посмотрим. Пока отдохну просто.
— То есть, получается, — Феликс встал с дивана, — с одной стороны у нас бывшие соучастники Нонине на высших постах, с другой — Лаванда, для которой нас всех и наших проблем просто не существует.
— Вот поэтому я и не говорила про компромат, — тихо сказала Китти.
(«На самом деле, мы ничего не можем. С нами кончено», — немым послесловием отозвался жёлтый комнатный воздух).
Где-то в отдалении прогудела большая машина, и вновь тишина. Лишь назойливо свистел ветер.
Феликс остановился у стола: он разглядывал конверт и фотографию. Китти смотрела в сторону, делая вид, что не замечает.
Феликс поднял фото:
— Анонимка?
Китти неохотно кивнула.
— И чего ты молчала?
— А смысл?
— Смысл… — он отложил фотографию, снова присел рядом на диван. — Ты понимаешь, что они могут перейти и к действиям? Это быстро.
— И что? — Китти пожала плечами. — Маму я уже переправила заграницу. Хотят мстить за что-то мне лично — пожалуйста.
18
Ринордийск замело снегом.
Белые дорожки протянулись по Турхмановскому парку: затихшему и безлюдному в это время года. Феликс прошёл по ним к пустым траншеям, что летом были фонтанами. Здесь, у припорошённого бортика он нередко ожидал кого-нибудь в прошлые годы, чтоб встретиться без свидетелей: зимой это место не привлекало ничьего внимания. Статуя девы и мантикоры стояла, подёрнутая дымкой изморози, как в тяжёлом дремотном забытьи.
Он задержался ненадолго, прошёл дальше — к высоким решётчатым воротам, к выходу из парка. Чёрные прутья мёрзло скрипнули, неохотно выпустили наружу — к сугробам и белым, как сугробы, домам. Позади же, на дорожках уже заметало его следы.
Это было царство молчания. Улицы узко тянулись меж извилистых и длинных зданий и, казалось, нет конца лабиринту, что сплетался совсем не так, как должен был в действительности. Феликс несколько раз пытался свернуть к Главной площади или улице Кобалевых, но каждый раз терпел неудачу: только улицы тянулись всё вдаль, и белой змейкой вилась позёмка.
Окна в домах были заперты и не горели; впрочем, ещё стоял день. Странно, правда, что совсем не было людей на улицах, ни одного. Даже в самую яростную метель попадётся навстречу один-два прохожих…
Когда он долго ходил по городу зимой, становилось несколько не по себе: Ринордийск начинал казаться странным, отчуждённым… как будто не вполне живым.
Будто порождённое этой мыслью, перед Феликсом, в проёме домов выросло настоящее кладбище. Он бросил взгляд направо и налево, прикидывая, как бы обойти это место, но обходить здесь, похоже, было негде. В минуту кладбище вымахало до размеров огромного поля и протянулось в обе стороны, сколько хватало глаз.
Что ж, ладно. Он вспомнил: где-то там стоит склеп, из которого тайный ход ведёт к холмам по ту сторону реки, вот выход из ловушки лабиринта. Феликс двинулся вперёд, на поиски.
То с той, то с другой стороны вставали ровные и чёткие контуры камней и уплывали, оставаясь позади. На одном из них, светлом, слегка присыпанным снегом, кто-то сидел.
Феликс приостановился, задержал взгляд. Чёрный изящный силуэт сложно было разобрать издалека. Похоже, он даже не касался земли, но удерживался легко и непринуждённо.
— Эй! — окликнул Феликс. — Чей это камень?
— О, кто пожаловал… — с нарочитым удивлением протянул силуэт.
Феликс шагнул ближе:
— Дай мне посмотреть.
— Кого-то конкретного ищешь? — неизвестный плавно повёл рукой. — Или так просто?
Было что-то знакомое в этом жесте… Феликс притормозил в недоумении.
В это же время всё будто дёрнулось, поплыло туманом, начало неотвратимо блекнуть.
— Лила, — проговорил напоследок силуэт. — Её звали Лила.
Он открыл глаза. Полежав немного в темноте, поднялся, переместился к столу. Открыл ноут — тот тут же засветился приглушённым сиянием.
Феликс не любил кладбища — не настолько, конечно, как разрушенные дома, но тем не менее. Надо было немного успокоиться.
В интернете не было сейчас ничего нового, но знакомые страницы и записи возвращали к привычной реальности. Это всегда так бывает — хорошо, что этот агрегат снова у него.
…Тогда, летом, в день его рождения, Китти позвонила в дверь. Они успели поссориться за несколько дней до этого (видимо, отвыкнув встречаться чаще раза или двух в месяц), и Феликс не ждал её.
— Я ненадолго, — сразу заявила Китти. — Просто кое-что принесла. Что-то вроде подарка.
— Весьма заинтригован, — усмехнулся Феликс. — И что же это?
— Во-первых, вот, — она достала из двойного пакет и поставила на стол его ноутбук. — Думаю, успел соскучиться.
— Я думал, его уже расчленили, — Феликс невольно улыбнулся как старому товарищу.
— Нет, стоял в хранилище в целости и сохранности. А во-вторых, — она достала из сумки какой-то свиток, — вот это.
Феликс недоумённо принял в руки желтоватую, сложенную гармошкой бумагу.
— И что это?
— Список Нонине, — Китти проследила, как он чуть не выронил свиток, но подхватил обратно. — Все, кого она успела записать углём перед смертью.
Феликс бегло просмотрел выведенные чёрным фамилии.
— А почему мне-то?
— Хотя бы потому, что ты там есть. Меня — нет.
— И что мне с ним делать?
— Не знаю, что хочешь, — Китти улыбнулась. — Это же твой подарок.
Вслед за этим она развернулась, шагнула к дверям:
— Ладно, пока.
— Может, останешься? — кинул вслед Феликс. Китти остановилась.
— Ты хочешь, чтоб я осталась? — спросила она — похоже, и впрямь удивлённо.
Список он тогда отдал Лаванде. Глупость, конечно, сделал, что уж теперь говорить.
Феликс откинулся на спинку стула, неудовлетворённо оглядел стол вокруг ноута. Будто чем-то здесь можно было теперь помочь. Вряд ли, конечно, Лаванда что-то сделает со свитком, но всё же не было в этом ничего хорошего и добавляло поводов для смутной тревоги.
Будто их не хватало и так.
Он мельком глянул за окно, отвёл взгляд. Может, следовало всё-таки остаться у неё, мало ли? Китти же никогда не скажет, если трудно или страшно, не подаст даже виду. А ему всегда было спокойнее, если рядом — кто-то живой.
(Да, так и началась вся эта история с Лавандой…)
Ладно, решил Феликс, завтра утром. Утром придёт к ней и заявит, что остаётся на неопределённый срок. Может, это ничего и не изменит, но оба хотя бы будут в курсе, где другой и что всё в порядке.
С сомнением он посмотрел на телефон; поколебавшись, решил, что сейчас не время. Завтра утром.
19
«Иногда я просыпаюсь от резкого шума: будто пули бьются о железную стенку. В самые же плохие ночи, я понимаю, что это лопата стучит о камень».
Она лежала, глядя в потолок над собой. Он мерцал, чуть менялся в плывущих тенях, и казалось, там кто-то живой, смутно знакомый: исчезающие фигуры среди ветвей колдовского леса. Она проследила, как тени наплыли и перетекли друг в друга, прикрыла глаза.
Бродя между бараков, Рита бесцельно обшаривала взглядом всё вокруг: не то чтоб она наделась что-то найти, но всё же в глубине души цеплялась за эту возможность. Бездействие гнело её, и казалось, что угодно было бы лучше.
— Где норма? — рявкнул невдалеке чей-то грубый голос.
Ему что-то отвечали: было не разобрать.
— Если не будет до темноты, будешь иметь дело со мной.
Рита остановилась у барака, настороженно разглядела из-за угла. Охранник уже отошёл в сторону, почти же на земле сидела каторжанка: ещё не старая, но определённо в возрасте. Рита мельком бросила взгляд по сторонам, подошла к ней.
— Чего от тебя хотел этот скот?
— Мне надо свить все эти верёвки… — тихо проговорила та. — До темноты я не успею.