— Да как будто никого особенно и нет, — возразил Пипер, вяло поглядев на тучную женщину в клетчатых шортах, — и вообще ты, помнится, сказала, что поезда больше не ходят.
— О боже мой, — сказала Бэби. — Я иногда не понимаю, в каком веке ты живешь. И тебе вовсе нипочем, что здесь в Гражданскую войну разыгралась большая битва?
— Нет, — сказал Пипер. — Великая литература битв не касается.
— Не касается? А «Унесенные ветром», а «Война и мир» — это что тебе, не великая литература?
— Это не английская литература, — сказал Пипер. — Английская литература занимается исследованием человеческих взаимоотношений.
Бэби отрезала ломтик бифштекса.
— А в битвах люди не вступают во взаимоотношения? Нет?
Пипер покачал головой.
— Так что когда один человек убивает другого, это не взаимоотношения?
— Это взаимоотношения эфемерные, — сказал Пипер.
— А когда войска Шермана грабят, жгут, насилуют на всем пути от Атланты до моря, оставляя за собой бездомные семьи и горящие усадьбы, — взаимоотношения людей никак не меняются и писать об этом нечего?
— Лучшие романисты не пишут, — сказал Пипер. — Раз этого с ними самими не было, то нельзя.
— Чего нельзя?
— Писать об этом.
— То есть, по-твоему, писать можно только о том, что было с тобой самим? Верно я поняла? — спросила Бэби с опасным оттенком в голосе.
— Да, — сказал Пипер. — Видишь ли, иначе оказываешься за пределами собственного опыта и поэтому…
Он долго цитировал «Нравственный роман», а Бэби медленно пережевывала бифштекс и мрачно вдумывалась в его теорию.
— В таком случае тебе очень не хватает собственного опыта, вот и все.
— Погоди, погоди минутку, — навострил уши Пипер, — если ты собралась снова поджигать дома, взрывать катера и тому подобное и думаешь, что я в этом буду…
— Я не про такой опыт. Ведь горящие дома — это пустяки, верно? Важны взаимоотношения: тут-то тебе и нужен опыт.
Пипер обеспокоился. Разговор принимал неприятный оборот, и конец обеда прошел в молчании. Затем Пипер вернулся к себе в купе и написал еще пятьсот слов о своей истерзанной юности и о своих чувствах к Гвендолен, она же мисс Пирс. Наконец он погасил «керосиновую» электролампу над медной кроватью и разделся. По соседству Бэби готовилась преподать Пиперу первый урок взаимоотношений. Она выбрала рубашечку покороче, как следует надушилась и отворила дверь в купе Пипера.
— Ради бога, — пискнул Пипер, когда она забралась к нему в постель.
— Это азбука, беби, — сказала Бэби, — азбука взаимоотношений.
— Нет, не азбука, — сказал Пипер. — Это…
Ладонь Бэби легла на его губы, а голос зашептал в ухо:
— И не вздумай выскакивать из купе. На всех платформах телекамеры, и если ты будешь метаться перед ними нагишом, служителям станет интересно, что здесь происходит.
— Но я не нагишом, — сказал Пипер, когда Бэби убрала ладонь.
— Сейчас будешь нагишом, — шепнула Бэби, проворно стягивая с него пижаму.
— Пожалуйста, не надо, — взмолился Пипер.
— Надо, котик, надо, — отозвалась Бэби. Она задрала рубашечку и припечатала свой пышный бюст к груди Пипера. Два с лишним часа тряслась и скрипела медная кровать: Бэби Хатчмейер, урожденная Зугг, мисс Пенобскот 1935 года, делилась своим многолетним опытом. И вопреки самому себе, тщетно призывая на помощь «Нравственный роман», Пипер впервые в жизни оставил области литературы и проникся первозданным пылом. Он елозил внизу, наседал сверху, целовал силиконовые груди и скользил губами по швам на животе. Руки Бэби гладили, впивались, царапали и щипали: на спине Пипера не осталось живого места, ягодицы его были вспороты ногтями — и все это время Бэби безучастно глядела в тусклый сумрак, дивясь собственной скуке. «Молодой, не перебесился», — думала она, когда Пипер возобновлял бурные ласки. Ее молодость давно прошла, и буйство помимо чувства было не по ней. Есть же в жизни еще что-нибудь, многое, наверное, есть, и она с этим разберется.
В Оксфорде Френсик был уже на ногах и разбирался с этим, когда Бэби вернулась в свое купе, покинув изнеможенно уснувшего Пипера. Френсик встал рано, позавтракал в восемь, а к половине девятого отыскал Машинописное бюро Синтии Богден на Фенет-стрит. С любопытствующим видом американского туриста Френсик зашел в церковь напротив и уселся на скамью, поглядывая через плечо на подъезд бюро Богден.
По всем его расчетам миссис Богден, разведенная женщина средних лет, управляющая собственным делом, должна была явиться на службу первой и уйти последней. Эта надежда не покинула его и к четверти десятого: хотя женщины, одна за другой исчезавшие в конторе, были все не в его вкусе, первая показалась ему как-то презентабельнее других. Крупновата, правда; но Френсик успел уловить цепким взглядом неплохие ноги, и на свои сорок пять (если мистер Кэдволладайн не ошибся) она не выглядела. Френсик вышел из церкви и обдумал следующий шаг. Идти в контору и напрямик спрашивать миссис Богден, кто прислал ей «Девство», смысла не было. Судя по ее вчерашнему тону, требовалась тактика похитрее.
Измыслив нужный ход, Френсик зашел в цветочный магазин. Через двадцать минут в Машинописное бюро Богден были посланы две дюжины алых роз с открыткой, гласившей: «Мисс Богден от неизвестного поклонника». Френсик хотел было написать «от пламенного поклонника», но передумал. Две дюжины дорогих роз пламенели без лишних слов. Мисс Богден была, собственно, миссис Богден: эта нарочитая описка направит ее мысли куда следует и послужит прилагательным. Френсик прогулялся по Оксфорду, выпил кофе в «Кораблике» и закусил у себя в Рандолф-отеле. Затем, рассудив, что миссис Богден имела достаточно времени переварить букетный намек, он поднялся в номер профессора Фацита и позвонил в контору. Как и прежде, трубку сняла сама миссис Богден. Френсик набрал в легкие воздуху, сглотнул слюну и вскоре, мучимый неподдельной робостью, с запинкой осведомился, не окажут ли ему неслыханную и незаслуженную честь отобедать с ним у «Элизабет». Миссис Богден отозвалась после шипящей паузы.
— Мы с вами знакомы? — лукаво спросила она. Френсик поежился.
— Просто поклонник, — выдавил он.
— А-а-а, — сказала миссис Богден и сделала положенную приличиями задумчивую паузу.
— Розы, — приглушенно намекнул Френсик.
— А вам не кажется, что это несколько необычно?
Френсик молчал в знак согласия.
— Дело в том… — начал он и пошел напролом: — Я все не мог собраться с духом и… — Горло перехватило.
Однако миссис Богден уже дышала симпатией.
— Лучше поздно, чем никогда, — мягко сказала она.
— Вот и я так подумал, — поддакнул Френсик.
— Вы сказали — у «Элизабет»?
— Да, — подтвердил и Френсик, — скажем, в восемь у бара?
— Как мне вас узнать?
— Я вас узнаю, — сказал Френсик и невольно хихикнул. Миссис Богден приняла это за комплимент.
— Но вы не назвали мне своего имени.
Френсик поколебался. Назваться собою нельзя, а Фацит — персонаж «Девства». Кто же он такой?
— Коркадил, — разрешился он наконец. — Джефри Коркадил.
— ТОТ САМЫЙ Джефри Коркадил?
— Да, тот самый, — пролепетал Френсик, умоляя силы адовы не выдавать ей сексуальную репутацию Джефри. Силы не выдали.
— Что ж, в таком случае… — заворковала миссис Богден и многозначительно смолкла.
— До восьми, — сказал Френсик.
— До восьми, — ласковым эхом откликнулась миссис Богден. Френсик положил трубку и обессилено присел на постель.
Потом он лег и как следует вздремнул. Проснувшись к четырем, он спустился вниз: предстояло еще кое-что. Не узнать миссис Богден было бы рискованно. К семнадцати тридцати он сидел в церкви на Фенет-стрит и наблюдал, как из конторы одно за другим появляются устрашающие существа. Френсик вздохнул с облегчением: букета алых роз ни у кого из них не было. Последней вышла крупная женщина, заперла за собой дверь и поспешно удалилась, прижимая розы к полной груди. Френсик покинул церковь и поглядел ей вслед. Миссис Богден определенно хорошо сохранилась. Перманент, бирюзовый брючный костюм, розовые туфли — во всем этом была безвкусица почти вдохновенная. Френсик вернулся в гостиницу — пропустил две стопки чистого джина, принял ванну и мысленно опробовал разные способы выведать у миссис Богден имя автора «Девства».
В другом конце Оксфорда миссис Богден готовилась к вечеру столь же тщательно, как она делала все на свете. Со времени ее развода прошло уже несколько лет, и обед с издателем у «Элизабет» был добрым знамением, наряду с розами, аккуратно размещенными в вазе, и застенчивостью ее поклонника. В телефонном голосе не было никакого нахальства: голос культурного человека, и вообще Коркадилы — солиднейшая фирма. Кроме того, Синтии Богден требовались поклонники. Она выбрала самый облегающий костюм, опрыскалась различными аэрозолями, положила тон на лицо и поехала наедаться, напиваться и, мягко говоря, совокупляться. Она с легкой надменностью вошла в вестибюль «Элизабет» и была несколько изумлена, когда к ней бочком пробрался мятый человечек и взял ее под руку.
— Мисс Богден, — пробормотал он, — я ваш пламенный поклонник.
Миссис Богден смерила своего пламенного поклонника сомнительным взглядом. Через полчаса и через три выпитых розовых джина она все еще глядела сверху вниз, следуя за ним к абонированному столику в дальнем углу ресторана. Он усадил ее и, чувствуя, что недостаточно оправдывает ее ожидания, взялся за роль пламенного поклонника с таким отчаянным рвением и изобретательностью, что поразил не только ее, но и самого себя.
— Я впервые мельком увидел вас год назад, когда приезжал на конференцию, — поведал он, заказав официанту бутылку не самого сухого шампанского. — Я заметил вас на улице и сторонкой проводил до дверей конторы.
— Надо было представиться, — сказала миссис Богден.
— Я не осмелился, — проговорил Френсик, весьма натурально покраснев, — и, кроме того, я думал, что вы…