Но вот всё изменилось – и появились «яки», совсем не похожие на грузных яков, «миги», которым очень идёт это сокращение от «Микояна-и-Гуревича», «су» («сушки»), «пе» («пешки»), «лагги» (Лавочкин-Горбунов-Гудков)… Эти сокращения быстро приобрели грозное, боевое звучание. А взять авиапушку ШВАК: расшифровывается как «Шпитального-Владимирова авиационный крупнокалиберный», но как звучит: шваркнет – и швах. Не хуже, чем «чека», увязавшая гранату со спецслужбой, или военная контрразведка по имени СМЕРШ.
Почему-то с танками было иначе: просто Т – танк, КВ – «Клим Ворошилов», ИС – «Иосиф Сталин»… Фамилия Михаила Кошкина, создателя знаменитого Т-34, не на слуху, в отличие от тех же Поликарпова, Ильюшина или Сухого.
(Отечественная военная техника всегда казалась мне доброй на лицо. Примерно как отец, призванный на военные сборы: ему выдают форму, оружие, но он всё равно остаётся родным, добрым. Не то с техникой неотечественной. С гитлеровцами понятно: у них даже автоматы и каски отличались каким-то на редкость злобным выражением. Но и союзническая форма, оружие, техника кажутся агрессивными, хищными. Наша амуниция, напротив, представляется порой едва ли не безобидной. Войны – большие и малые, которые называют «локальными конфликтами в горячих точках», – показывают, что эта безобидность обманчива.)
Безотказного работягу У-2 после смерти его создателя Поликарпова переименовали в По-2. Прозвище «кукурузник» по наследству перешло к Ан-2, набравшему вес и выглядевшему замечательно надёжно – как спасательный круг, как старший брат. «Аннушка» относится к шедеврам техники, которые служат по полвека и больше. Как винтовка Мосина (применялась ещё при подавлении восстания ихэтуаней в Китае в 1900 году) или автомат Калашникова, как вертолёт Ми-8 или бомбардировщик Ту-95, взлетевший ещё при Сталине, а впервые применённый по прямому назначению в наши дни – в Сирии.
Облик человека продиктован химическим составом атмосферы, температурой Земли, гравитацией. Точно так же самолёт или корабль создают не столько конструкторы, сколько среды – воздушная, водная. Конструкторы лишь приспосабливают материю к физическим законам. В технике эволюция происходит несопоставимо быстрее, чем в живом мире: не миллионы лет – считаные годы. Сколь короток и сколь насыщен путь от изделий Можайского[28] и братьев Райт до современных самолётов и ракет, от казачьего коча до подводного атомохода.
Случаются самолёты-метисы. Так, в бомбардировщике Ту-4, ставшем первым в СССР носителем атомного оружия, – гены американской «суперкрепости» B-29, наносившей ядерные удары по Хиросиме и Нагасаки.
Опыт Второй мировой показал: Советам нужен дальний бомбардировщик, способный нести атомное оружие. Официальное предложение о продаже партии В-29 США отклонили. Но ещё в 1944 году в Советский Союз попало несколько американских машин, участвовавших в войне против Японии и совершивших вынужденную посадку под Владивостоком. Действовал советско-японский пакт о ненападении, в соответствии с которым самолёты были интернированы. В 1945 году – уже разгоралась новая война, холодная – было решено не изобретать велосипед, а попросту скопировать эти самые B-29 (метод «обратной разработки»). Самолёты перегнали в Москву, уже в 1947-м первый Ту-4 поднялся в воздух. Это был клон «суперкрепости», но с советскими моторами и пушками; приспособленный к дозаправке в воздухе, чтобы долететь с атомной бомбой до недавнего союзника. Первый советский «стратег» дал ощутимый импульс отечественной электронике.
Байдуков, Ворожейкин, Голубев, Береговой, Девятаев, Галлай, Каманин, Савицкий, Шахурин… Лётных и окололётных мемуаров написаны горы.
Среди авторов и героев есть суперзвёзды, как Чкалов или Покрышкин. Есть известные в узких кругах асы, как герой «незнаменитой» Корейской войны Евгений Пепеляев, одержавший два десятка побед на реактивной машине.
Почему так волнуют эти старые книги? Потому ли, что лётчик имеет дело с несвойственной двуногому стихией, пытаясь, подобно Икару, разорвать кандалы гравитации, опровергнуть тезис о «рождённом ползать», ибо излишняя приземлённость опаснее витания в облаках? Потому ли, что авиационная работа (как и морская, военная, геологическая) даёт примеры человеческого поведения, идущие вразрез с современными глянцевыми трендами?
Точно знаю: самолёты – это не только про войну, «логистику» или тем более пошлый туризм.
Читая эти книги, восхищаешься не только сверхдарвиновскими темпами эволюции машин, но и ковавшимися в небе сверхчеловеками.
Такими, как сибиряк Покрышкин, сочетавший со смелостью и физподготовкой мощнейший интеллект, «с колёс» создававший новую тактику истребительной авиации, боровшийся одновременно с врагом, командирами и самим собой, проводивший каждый следующий бой лучше, чем предыдущий. На войне случайно встретившаяся Покрышкину дочь знаменитого лётчика Нестерова подарила ему фотографию отца, и он хранил её, как оберег, сражаясь там же, где Нестеров таранил австрийского «альбатроса», – под Львовом. Покрышкин одержал бо́льшую часть побед на американской «кобре», но воюет пилот, а не оружие. Сопоставимые по результативности асы – Кожедуб, Алелюхин, Попков, Амет-Хан, Ворожейкин – воевали на «лавочкиных» и «яковлевых».
Такими, как Маресьев. Мы знаем из книги Полевого «Повесть о настоящем человеке» и фильма Столпера с Павлом Кадочниковым в главной роли о том, как раненый лётчик полз по лесу, выжил и сумел вернуться в строй с ампутированными ногами, но был и другой подвиг – первый, связанный с чудесным исцелением болезненного юноши, попавшего на одну из футуристических строек Дальнего Востока.
4 апреля 1942 года Алексея Маресьева сбили в Новгородской области над территорией, занятой врагом. Восемнадцать суток пробирался к линии фронта, сначала пешком на повреждённых ногах, потом ползком. Был спасён, но ступни пришлось отнять. Маресьев сделал почти невозможное – вернулся в строй. До ранения сбил четыре вражеских самолёта, после – ещё семь. В 1943 году гвардии старшему лейтенанту Маресьеву присвоили звание Героя Советского Союза. С 1946 года он в отставке: преподаёт, пишет диссертацию, работает в Комитете ветеранов. 18 мая 2001 года в Театре Российской армии должен был пройти вечер в честь 85-летия Маресьева, но торжество обернулось трауром: Алексей Петрович не пришёл. Воистину: где стол был яств…
Маресьев был не единственным в истории лётчиком-инвалидом, но, безусловно, самым известным – благодаря книге Полевого. В ней он выведен как Мересьев. Попали в повесть и другие реальные лица. Друг Мересьева лётчик Дегтяренко – это старший лейтенант Андрей Дехтяренко, начавший воевать с Халхин-Гола. Именно он вывез Маресьева с территории, занятой врагом; погиб в июле 1942 года, посмертно удостоен звания Героя. Капитан Чеслов, в эскадрилью которого попадает Мересьев после госпиталя, тоже реален: ас Александр Числов (1915–2009), Герой Советского Союза. Фамилию маресьевского ведомого Петрова Полевой менять не стал.
Есть и отклонения от фактов: Мересьев со своим полком «проделал боевую кампанию 1943–1945 годов», а Маресьев в 1944 году согласился стать инспектором-лётчиком и перешёл в Управление вузов ВВС. У Полевого он был сбит на «ишачке» – на самом деле на Як-1…
Книга Полевого начинается с рокового апрельского дня 1942 года. Это своего рода вторая серия. Но была и первая. Путь Маресьева к небу начинался на Дальнем Востоке. Именно здесь он стал необыкновенным, железным – тем самым «настоящим».
Родился на Волге, после школы получил специальность токаря по металлу. Дважды подавал документы в лётное училище, его не брали из-за слабого здоровья: в детстве перенёс тяжёлую форму малярии, заработал ревматизм, проблемы с суставами… Решил поступать в Московский авиационный институт – всё-таки тоже самолёты. Но райком комсомола направил парня на строительство Комсомольска-на-Амуре. Тот поначалу отказывался, готов был положить на стол комсомольский билет… Всё же поехал. Вспоминал потом: «Когда перед отъездом я проходил медкомиссию, ко мне подошла женщина-врач и так по-матерински сказала: “Алёша, ты, конечно, можешь не ехать. Но знай: если ты одной ногой ступишь на ту землю, все твои болезни пройдут”. Я и подумал, что раз смогу выздороветь, то и лётчиком стану». Неведомая врач оказалась пророком.
Пароходик доставил молодёжь на амурский берег. Был 1934 год, Комсомольск заложили всего двумя годами ранее. Алексей валил лес, строил бараки, работал на катере «Партизан» мотористом-дизелистом. Поставил себе цель стать абсолютно здоровым – работал наравне со всеми и ещё лучше, по утрам бегал, обтирался снегом… «Через некоторое время выяснилось, что я совершенно здоров», – вспоминал он потом, объясняя исцеление действием дальневосточного климата. Алексей стал крепким парнем, готовым к любому труду и обороне.
Одним из первых записался в аэроклуб Комсомольска, легко пройдя медкомиссию. Клуб, правда, ещё предстояло создать – для начала раскорчевать лётное поле. У Полевого Комсомольск упоминается лишь однажды, как раз в связи со строительством аэроклуба, открытого в 1935 году: «Когда строители отдыхали после трудового дня, аэроклубовцы, возглавляемые Алексеем, смазав своё тело керосином, долженствующим отгонять комара и гнуса, выходили в тайгу… Они пилили, корчевали деревья, взрывали пни, ровняли землю, отвоёвывая у тайги пространство для аэродрома… С этого аэродрома Алексей и взмыл в первый раз в воздух на учебной машине, осуществив наконец заветную мечту детства». Первый самостоятельный полёт он совершил в июне 1937 года.
В том же году Маресьева призвали в армию, в Пограничные войска НКВД. Служил на Сахалине техником авиаотряда. Сведений об этом немного; Маресьев говорил, что не летал, а «заносил хвосты» у самолётов.
С Сахалина Маресьева направили в Батайскую авиационную школу, которую он окончил в 1940 году, получив звание младшего лейтенанта. Как один из лучших курсантов, был оставлен в школе инструктором. Там же, в Ростовской области, встретил войну.