По первооткрывательнице в полной мере прошёлся выпавший ей век: отца – секретаря райкома – расстреляли в 1937-м, вступительные экзамены в институте выпали на июнь 1941-го. Лариса, носившая тогда отцовскую фамилию Гринцевич, добровольцем пошла на войну. Победу встретила младшим сержантом, заместителем командира расчёта зенитного орудия – как в книге Бориса Васильева «А зори здесь тихие…». В 1950-м наконец окончила ЛГУ.
Когда Попугаева попала в Якутию, открытие алмазов было уже скорее технической задачей: район возможной находки и метод поисков кимберлитовых трубок (его автор – геолог Наталия Сарсадских) были определены. Но всё-таки честь открытия принадлежит именно Попугаевой.
Из её походного дневника 1953 года: «Холодно. Сегодня ещё 20–25 км по колено в снегу, но самое ужасное – нет еды, остались какие-то крохи. Уже 3-й день сидим без сухарей. Муку используем как заварку для супа… Но всё ничего, всё должно кончиться, как всё кончается на свете. И мы выберемся “на честном слове и на одном крыле” в места обетованные…»
22 августа 1954 года Лариса закричала лаборанту: «Смотри, Федюня, голубая глина, и вся в пиропах!» Это и была «Зарница», с которой всё началось (хотя промышленное содержание алмазов в самой «Зарнице» было подтверждено гораздо позже, её разработку начали только в 2000 году). В 1955 году геологи Хабардин и Елагина открыли крупнейшее в мире месторождение алмазов – трубку «Мир». В считаные годы в условиях жесточайшего климата была создана с нуля алмазодобывающая индустрия; построены рабочие посёлки, города Мирный и Удачный, гидроэлектростанция на Вилюе, дороги, ЛЭП…
Что до Попугаевой, то она пострадала от ведомственных и начальничьих амбиций. База, куда она привезла образцы кимберлита, относилась к Амакинской экспедиции Министерства геологии СССР, тогда как Попугаева работала в Центральной экспедиции, подчинявшейся Ленинграду. Возможно, ей припомнили расстрелянного (и на тот момент ещё не реабилитированного) отца. Требовали, чтобы она написала заявление о переходе в Амакинскую экспедицию – тогда премии и награды достались бы начальству именно этой структуры. Она отказывалась, потом написала; через несколько лет начальника Амакинской экспедиции сняли с работы. В 1958-м Попугаеву наградили орденом Ленина, но только в 1970-м она защитила кандидатскую и получила знак «Первооткрыватель месторождения» – высшую награду геолога. Два якутских алмаза впоследствии назовут «Лариса Попугаева» и «Наталия Сарсадских».
Ещё в 1944 году палеонтолог и фантаст Иван Ефремов в рассказе «Алмазная труба» предсказал находку алмазов в Сибири – в нескольких сотнях километров от «Зарницы», с точностью до деталей («пиропный метод»). Фантастика становилась реальностью, вымысел смешивался с действительностью до неразличения. Это далеко не единственное сбывшееся пророчество Ефремова, успевшего написать о жидких кристаллах, трёхмерном телевидении, электронных книгах, лучевой терапии. Его Дар Ветер из «Туманности Андромеды» в «Звёздных войнах» Джорджа Лукаса трансформировался в Дарта Вейдера…
Якутские кимберлиты интересны уже тем, что их открытие предсказал фантаст, а совершила женщина, которая могла бы куда с большим основанием, чем Мэрилин Монро ровно в то же время, спеть песню «Бриллианты – лучшие друзья девушек». Понятно, впрочем, что женщины в СССР искали алмазы не от хорошей жизни, а потому, что мужчин выбила война.
В специальных, популярных, художественных текстах таких авторов, как доктор наук Ефремов, академики-геологи Ферсман и Обручев, смыкались научный и интуитивный методы познания, реализм, фантастика, космизм. Каждому из них удалось реализовать не только талант учёного, но и художественный, философский и даже мистический дар. По мере развития науки воцаряются узкая и сверхузкая специализации, что, наверное, неизбежно, но с эпохой всеобъемлющих гениев, подобных Леонардо и Ломоносову, уходит важное – поэзия, ощущение причастности к Космосу.
Если один из отцов геохимии, поэт камня Ферсман балансировал между наукой и литературой, то Обручев уверенно ступил на территорию литературы, другой ногой, впрочем, продолжив опираться на науку. В этом нет противоречия; герой куваевской «Территории» говорит: «Ты читал когда-нибудь отчёты классиков? Мушкетова? Старика Обручева? Богдановича? <…> Старики-классики писали геологические романы. Они давали завязку – фактический материал, они давали интригу – ход собственных мыслей, они давали развязку – выводы о геологическом строении. Они писали комментарии к точке зрения противников, они писали эссе о частных вариантах своих гипотез. И, кстати, они великолепно знали русский язык. Они не ленились описать пейзаж так, чтобы ты проникся их настроением, их образом мыслей». «Коралловый остров» Обручева – наивный, но симпатичный ремейк жюль-верновского «Таинственного острова» в координатах 1941 года. Он же писал продолжение уэллсовской «Машины времени», замешенное на коммунизме и космизме. Обручевская «Плутония» (наш «Парк Юрского периода»), его же «Земля Санникова» – никакая не фантастика, а мечта всерьёз. Обручев вглядывался в даль и глубь Земли, как другие всматривались в космос. Под земной корой он прозревал то доисторическую Плутонию, то источник вечного дешёвого тепла (в рассказе «Тепловая шахта» инженеры бурят сверхглубокую скважину на юге Приморья, на месте будущих хасанских боёв; та же тема – в толстовском «Гиперболоиде», герой которого, зловещий инженер Гарин, хочет добуриться до «оливинового пояса», где будто бы плещется расплавленное золото).
Мы не знаем Земли, на которой живём.
Мы спорим о потеплении и озоновом слое, о природе приливов, атмосферы и Луны, о том, сжимается Земля или расширяется, существовала ли Атлантида, и если да, то где именно (а может, были когда-то ещё и Охотия, Берингия, Арктида, Пацифида с развитыми цивилизациями…), наступит ли новый ледниковый период, куда удрейфуют материки за некоторое смешное по геологическим меркам время, проснутся ли спящие вулканы, врежется ли в нас астероид ещё до того, как погаснет солнце… Даже Кольская сверхглубокая вторглась в плоть нашей планеты всего-то на двенадцать с чем-то километров. Нас ждёт множество открытий буквально под ногами. Надо только настроить фокус и двинуться вглубь.
Существует, впрочем, суеверие, согласно которому человеку непозволительно вклиниваться в недра земные слишком глубоко; что Вавилонская башня навыворот будет наказана сходным образом.
Кремниевая падь
В США его знали как Альфреда Саранта. В СССР он стал Филиппом Старосом. Даниил Гранин в романе «Бегство в Россию» изобразил его под именем Картос.
Жизнь одного из основоположников советской микроэлектроники напоминает остросюжетное голливудское кино. Уже дата его появления на свет – загадка. По американским данным, Сарант родился в 1918 году в Спарте. По советским (из личного дела Староса, хранящегося в Академии наук) – в 1917-м в Леонидеоне. Такой уж это специальный человек – с ветвящимися, как постмодернистский роман, версиями биографии.
Уже в 1918 году семья перебралась из Греции в Новый Свет. В 1941 году Сарант окончил колледж Cooper Union в Нью-Йорке, став бакалавром электроники (по версии из советского личного дела, в 1940-м он окончил университет в Торонто, получив специальность инженера-электрика, а в 1943-м, в Канаде же, стал математиком-электроником и магистром технических наук).
Молодой инженер работал в компании Western Electric, оборонных фирмах США. Проектировал системы связи. В лаборатории ядерной физики Корнеллского университета участвовал в сооружении циклотрона. В советских документах этот период отражён крайне лаконично: в 1940–50-х годах Старос будто бы работал в Торонто как инженер, затем начлаб и главный конструктор неких «изделий» на неназываемых «предприятиях и фирмах». США не упоминаются вообще; на то есть причины.
Студентом Сарант вступил в Лигу молодых коммунистов, позже – в компартию США. Согласно автобиографии, написанной во Владивостоке в 1974 году, он с 1938 года участвовал в митингах и демонстрациях, в 1940-м стал членом компартии Канады (видимо, под Канадой здесь снова зашифрованы США). По данным американского журналиста Кучмента, Сарант принадлежал к той же ячейке компартии Штатов, куда входил Юлиус Розенберг, передавший в СССР чертежи атомной бомбы.
Инженер-оборонщик, секретоноситель с левыми взглядами не мог не обратить на себя внимание советской разведки. К работе на СССР его в 1944 году привлёк коллега Джоэл Барр, родившийся в Нью-Йорке в семье выходцев с Украины. Оба действовали из идейных соображений, отказываясь от вознаграждения. С Барром и Сарантом контактировал советский разведчик Александр Феклисов, тот самый, что передал в Союз материалы Розенберга и в 1996 году был удостоен звания Героя России. Барр и Сарант делились с Москвой данными о радарах, локаторах, авиаприцелах, системах управления огнём.
В 1950-м супругов Юлиуса и Этель Розенбергов арестовали, позже отправили на электрический стул за шпионаж. Саранта по этому же делу допросили. Он решил бежать (Барр тогда уже находился в Европе). Вместе с возлюбленной Кэролайн Дэйтон (оба оставили в США семьи, детей) тридцатитрехлетний Сарант на машине пересёк границу США и Мексики. Хотел обратиться в советское посольство, но не решился: рядом дежурил подозрительный автомобиль. При помощи польских дипломатов Альфред и Кэрол попали – через Гватемалу и Испанию – в Восточную Европу. В позднейшей автобиографии Старос напишет, что в 1950 году «вынужден был покинуть Канаду с женой из-за усиленного преследования». Следы запутывались, чтобы никто не понял, что Старос – это Сарант (впрочем, американский след нет-нет да мелькнёт; так, в характеристике Староса, подписанной в 1974 году главой Дальневосточного научного центра Капицей, упоминается, что профессор работал на радиоэлектронных предприятиях в Канаде и США).
В 1951–1955 годах Сарант и Барр работают в Праге – чистилище между полюсами мира. Теперь их зовут Филипп Старос и Иосиф Берг. Они создают электронные системы управления зенитными комплексами и делятся знаниями с товарищами из Москвы.