Отражение агрессии возложили на 39-й стрелковый корпус Штерна; общее руководство боевыми действиями осталось за командующим Дальневосточным фронтом Блюхером. Одной из морских бригад командовал капитан третьего ранга, будущий главком ВМФ Горшков, – доставлял в район Хасана войска и технику, вывозил раненых. Действиями авиации руководил уже знаменитый к тому времени лётчик Павел Рычагов, герой Испании и Китая.
Сначала японцы продвинулись в глубь территории СССР на четыре километра; потом Красная армия перешла в наступление. Вот что писали газеты: «Наши танки… поливали огнём самураев, как в душе вода поливает человека… Храбрый танкист тов. Андреев шёл только вперёд… Самураев, притаившихся в окопчиках, он начал топтать гусеницами танка». Или: «На меня набросился один японский солдат и хотел приколоть штыком, но ему не удалось, я успел убить его со своего нагана. Он сразу свалился и даже не успел прокричать по-японски “банзай”. В другой атаке было так: мы подползли на близкое расстояние, поднялись и пошли в атаку на японцев, они, трусы, покинув свои окопы, стали убегать. Один офицер, зная, что будет убит, лёг за японского убитого солдата и ожидал нас с тем расчётом, чтобы убить два-три наших бойца, а после – себя. Мечта его не сбылась – я заметил, что что-то возле убитого солдата ворошится. Быстро взял наган наизготовку и слежу за ним. Он хотел бросить гранату, но ему не удалось. Я убил его. МЕЛЬНИК Д.М.» («По пути Сталина», 19 ноября 1938 года).
6 августа Красное знамя на Заозёрной водрузил лейтенант Иван Мошляк. К 9 августа японцев оттеснили за пределы советской территории, посол Японии предложил начать переговоры. 11 августа было подписано перемирие, восстановившее границу по Хунчунскому соглашению. Потери советской стороны составили тысячу девять человек убитыми, умершими от ран и пропавшими без вести. Японская армия, по неточным оценкам, потеряла убитыми около шестисот пятидесяти человек.
Хасан завершился победой Красной армии, линия границы была восстановлена, однако из-за больших потерь операцию расценили как неудачную. 31 августа Главный военный совет РККА пришёл к выводу: боевая подготовка находилась на «недопустимо низком уровне», войска были «раздёрганы и небоеспособны». В секретном приказе наркома обороны № 0040 от 4 сентября говорилось: «Благодаря расхлябанности, неорганизованности и боевой неподготовленности войсковых частей и растерянности командно-политического состава… мы имеем сотни убитых и тысячи раненых командиров, политработников и бойцов». Оттуда же: «Во многих случаях целые артиллерийские батареи оказались на фронте без снарядов, запасные стволы к пулемётам заранее не были подогнаны, винтовки выдавались непристрелянными, а многие бойцы и даже одно из стрелковых подразделений 32-й дивизии прибыли на фронт вовсе без винтовок и противогазов. Несмотря на громадные запасы вещевого имущества, многие бойцы были посланы в бой в совершенно изношенной обуви, полубосыми, большое количество красноармейцев было без шинелей». Снабжение было организовано плохо, припасы хранились в «хаотическом состоянии». Задача обеспечить «полную и постоянную мобилизационную и боевую готовность войск фронта» была признана невыполненной.
Ещё 1 августа 1938 года Сталин спросил Блюхера по телефону: «Скажите, т. Блюхер, честно – есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами? Если нет у вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту…» Блюхера сняли с должности, арестовали – вероятно, в том числе за излишнюю самостоятельность, граничившую с диссидентством. Оказывается, накануне боёв он послал на высоту Заозёрную комиссию и пришёл к выводу, что именно наши пограничники первыми нарушили границу, передвинув столб на три метра в глубь территории Маньчжоу-го. Блюхер даже пытался добиться ареста начальника погранотряда как виновного в провоцировании конфликта. Возможно, в данном конкретном случае маршал был прав, но не смотрел шире и дальше этих трёх метров. Выстрелы с обеих сторон звучали уже несколько лет (сам Блюхер писал в 1936 году в приказе по войскам: «Игра с огнём вдоль наших дальневосточных границ не прекращается… Не прекращаются… попытки новых и новых нарушений наших границ со стороны японо-маньчжурских военных отрядов»), но агрессором в данном случае выступила именно Япония, которой нужен был повод для вторжения. В 1946 году на допросе начальник штаба Квантунской армии генерал Хата Хикосабуро признает: «Действия Японии… в районе озера Хасан… носили провокационный характер… Основная цель… заключалась в захвате вооружённой силой части территории… Действия Японии… можно сопоставлять с действиями шелковичного червя, постепенно поедающего лист тутового дерева». Арестованный в Маньчжурии атаман Семёнов назовёт хасанские события «разведкой боем» и сообщит: в случае успеха в Приморье должны были ввести «крупные силы японской армии», а белоэмигрантские части использовать для «закрепления оккупированных территорий».
РККА оказалась не вполне готовой к отражению агрессии, за что поплатилась и сама армия, и её командующий. Возможно, уже тогда Сталин понял, что ставка на легендарных военачальников Гражданской ошибочна. Для новой войны нужны были новые полководцы – Жуков, Рокоссовский, Конев, Кузнецов…
Блюхер, говорится в приказе № 0040, отказывался выполнять требование о введении в бой авиации «под предлогом опасения поражений корейского населения», не ставил войскам «ясных задач на уничтожение противника», мешал боевой работе командиров, уклонялся от связи с Москвой, «несмотря на бесконечные вызовы его по прямому проводу народным комиссаром обороны». Можно догадаться, чего стоили эти формулировки при тогдашней шпиономании. Едва ли Блюхер был японским шпионом; хотя тот же Зорге сообщал в Москву, что японцы будто бы намерены именно с Блюхером вести переговоры о разделе СССР. В конце 1937 года Рамзай передал: в Токио ведутся «серьёзные разговоры» о «сепаратистских настроениях» маршала…
Блюхер был не только военачальником: в Китае стал политиком, на Дальнем Востоке – хозяйственником. В 1932 году он положил символический камень в основание Комсомольска-на-Амуре. Роптал в адрес Москвы: «Не понимают они там наших трудностей, оторванности от цивилизации, не знают условий жизни военнослужащих, да и всех наших дальневосточников». Выступал по радио: «На Дальнем Востоке… жить становится всё лучше… Но всё же мало, слишком мало строителей в нашем крае. И мне кажется, это является следствием того, что трудящиеся Советского Союза мало о нём знают. В художественной литературе, на киноэкране до сих пор по-настоящему ещё не показан новый большевистский Дальний Восток, пришедший на смену “дебрям Уссурийского края”, о которых в своё время писал Арсеньев». Говорил колхозникам: «Нам до зарезу нужна на Дальнем Востоке собственная продовольственная база».
Что-то в железном маршале, похоже, сломалось. Он не смог всю жизнь быть патроном, досланным в ствол. Болел. Проявил известные мужские слабости. Далеко от Москвы, Амур, катер, рыбалка, графинчик… Расслабляться, как оказалось, было нельзя. Советские песни про бронепоезд, стоящий на запасном пути, надо было понимать буквально[37].
Удивительная, авантюрная судьба: герой Первой мировой и Гражданской, советник в Китае, легенда (основанная на немецкой фамилии и псевдониме китайского периода) о том, что на самом деле он – не крестьянский сын, а потомок прусского фельдмаршала Блюхера не то австрийский граф фон Гален, ордена́ Красного Знамени и Красной Звезды номер один…
Победителей иногда судят, но Блюхер до суда не дожил – умер в Лефортово.
В октябре 1941 года расстреляют генералов Штерна, Рычагова, Смушкевича – героев Испании, Китая, Хасана, Халхин-Гола. Тринадцать лет спустя реабилитируют.
Звезда Блюхера на Хасане закатилась. Он сгорел священной жертвой обороноспособности.
Меньше чем через год на Халхин-Голе взошла маршальская звезда Жукова.
Эти двое военачальников – как две стороны юбилейной медали «ХХ лет РККА».
Итоги Хасана и особенно Халхин-Гола повлияли – наряду с другими факторами – на то, что в 1941 году Япония так и не решилась открыть свой второй фронт против СССР[38].
Для советских военачальников Хасан стал жестокой школой. Имею в виду не только конец Блюхера, но и систему готовностей флотов, разработанную адмиралом Кузнецовым, наркомом ВМФ. «Я видел скопление наших кораблей в бухте Владивостока и понимал, какую беду может причинить внезапный налёт вражеских самолётов… В последний момент просто не успели бы отдать нужные распоряжения. Мы должны были заранее позаботиться о каждом корабле, воинской части, о городе, его людях. Требовалась общая чёткая система, которая сразу вступила бы в действие по определённому сигналу… В разгар боёв у озера Хасан мы дали кораблям и частям первые директивы по оперативной готовности. Определили, что должны делать по условному сигналу каждый корабль и каждое соединение, – вспоминал Кузнецов. – Мы твёрдо знали теперь, что система оперативных готовностей необходима. Знали также, что для её детальной разработки и введения в жизнь нужно немалое время, и только постоянные тренировки могут обеспечить быстрое выполнение всех предусмотренных мер. Затемнение базы, приём боеприпасов, рассредоточение кораблей и выполнение первых боевых операций – всё это отрабатывалось непрерывно… Система оперативных готовностей, начало которой положили на Тихом океане, позднее была введена на всех флотах и сыграла важную роль, когда разразилась Отечественная война… Смысл наших мер заключался в том, чтобы… отпарировав первый удар врага, обеспечить себе дальнейшее развёртывание сил». 22 июня 1941 года советский военный флот не потерял ни одного корабля.
Морские и сухопутные просторы, неустойчивая погода, немногочисленность населённых пунктов, бытовые неудобства, неспокойная обстановка – всё это, писал Кузнецов, делало Тихоокеанский флот «отличной школой воспитания и закалки». «Те, кто прошёл там выучку, как правило, проявили себя наилучшим образом и в годы Великой Отечественной войны».