-лейтенант авиации А. Кузнецов, военком ВВС Северного флота бригадный комиссар Н. Сторубляков.
* * *
Под покровом полярной ночи в 1942/43 году по Северному морскому пути прошло много десятков конвоев союзников. Потерь в транспортах не было. Только 53-й конвой, вышедший из Мурманска 1 марта 1943 года, потерял три транспорта. И союзники опять до глубокой осени прекратили отправку в наши порты судов, мотивируя свой отказ тем, что в условиях полярного дня плавание опасно. Ввиду таких обстоятельств экипажи дальних бомбардировщиков в третий раз прилетели на Север.
К этому времени ВВС Северного флота значительно окрепли. Было получено свыше 200 отечественных самолетов различных типов. Выросли, окрепли и части дальних бомбардировщиков. На базе 36-й дивизии была создана еще одна — 48-я дивизия. Таким образом, в Заполярье стали действовать не два, а четыре полностью укомплектованных полка. Совместными усилиями мы стали систематически наносить бомбовые удары по вражеским аэродромам. Надо сказать, в это самое время шла серьезная борьба за завоевание господства в воздухе. И эта борьба к концу 1943 года окончилась полной победой советской авиации.
И опять нашими целями были аэродромы на побережье Баренцева моря: Банак, Киркенес, Хебугтен, Луостари. Нередко после массированных налетов бомбардировщиков авиационные базы выходили на два-три дня из строя. Так было с аэродромами Хебугтен и Банак.
Особенно крепким «орешком» для бомбардировщиков оказался порт Киркенес — основной разгрузочный пункт прибывающих из Германии в Заполярье военных грузов и порт погрузки никелевой руды, вывозимой гитлеровцами в свою страну. Он прикрывался мощным огнем зенитных батарей среднего и крупного калибра, расположенных на суше. К ним прибавлялся огонь зенитных орудий боевых кораблей, находящихся в порту.
В этой обстановке надо было как можно лучше продумать вопросы, связанные с предстоящим ударом по порту Киркенес, с построением боевого порядка, распределением сил, выбором направления захода на цель. Офицеры штаба предложили такой расчет сил и построение боевого порядка: одна треть самолетов выделяется на освещение цели и подавление средств ПВО, остальные — на выполнение бомбового удара.
Когда все было тщательно изучено, уточнено и подготовлено, экипажи один за другим уходили на задание. Мне пришлось лететь с заместителем командира дивизии Василием Ивановичем Щелкуновым — героем первых ударов по Берлину. Противник встретил наши самолеты-осветители ураганным огнем. Капитан Иванов, маневрируя по курсу и скорости, зашел на порт и сбросил первую серию светящих бомб. И в ту же минуту на хорошо освещенную цель ринулись самолеты, ведомые летчиками Федоровым, Уромовым, Карымовым, Бобовым, Десятовым и другими. Они метко сбрасывали на зенитные батареи осколочные бомбы, выводили из строя орудия, уничтожали их прислугу.
Вскоре в воздухе повисли новые «люстры», а вслед за ними над портом появились бомбардировщики эскадрильи майора Вериженко. Крупные фугаски летели вниз и, создавая огненный столб, рвались на территории порта. Тут же стали обрушивать бомбовый груз и летчики подразделения майора Головатенко. Наш экипаж шел замыкающим в боевом порядке полка. После того как я сбросил бомбы, мы отвернули вправо и тут же увидели в районе порта много больших пожаров.
— Поработали неплохо! — восхищался Щелкунов.
В этот раз с минимальным интервалом вышли на цели и остальные полки соединения. Пожары в районе складов порта служили летчикам хорошим ориентиром. Десятки тонн бомб были сброшены на портовые сооружения.
И в последующие ночи наши экипажи не оставили в покое порт Киркенес. С различных высот и направлений заходили бомбардировщики на заданные объекты, сбрасывали на них зажигательные и фугасные бомбы. Мощные налеты дальней североморской авиации по Киркенесу, а также блокада артиллерией и торпедными катерами порта Петсамо вынуждали противника большую часть грузовых операций производить в удаленных от линии фронта фиордах.
Вплоть до апреля 1944 года дальние бомбардировщики 36-й и 48-й дивизий продолжали наносить мощные удары по портам и аэродромам гитлеровцев, расположенным в северных районах Финляндии и Норвегии. Так была решена задача обеспечения успешной проводки караванов морских судов союзников в наши незамерзающие порты Мурманск и Архангельск.
Прыжок над тундрой
За день до полета на бомбометание вражеского аэродрома Алакуртти у капитана Белоусова заболел штурман. Острая боль в пояснице скрутила его, и он слег в постель. Летчику предложили лейтенанта Тимохина. Поначалу Белоусов недоверчиво отнесся к такой замене, хотел было отказаться от полета с новичком. И на это у него были некоторые причины: он слышал от одного летчика о нерасторопности штурмана в полете.
Однако разговоры разговорами, а лететь надо. Не оставаться же самолету на земле, когда каждая боевая машина — на вес золота. И Белоусов, как говорят, махнул рукой, сказал себе: «Полечу».
Приняв такое решение, летчик в то же время стал предпринимать все необходимое, чтобы как можно лучше подготовиться к полету. После того как штаб поставил задачу на полет, Белоусов собрал экипаж и длительное время занимался со штурманом и воздушными стрелками изучением района.
Аэродром был прикрыт большим количеством зенитных батарей, и командир обратился к штурману с таким напутствием:
— Вам мой совет, Петр Семенович: не разгуливать слишком над целью, а с ходу вести прицеливание и сбрасывание бомб.
— Хорошо, — согласился Тимохин и, заметив, что командир прощупывает его, тут же вставил: — К вам, Николай Иванович, тоже просьба: не разбалтывать корабль, дать возможность лучше «ухватиться» за цель...
— Сказано-сделано, — улыбаясь, ответил Белоусов.
Стрелку-радисту старшему сержанту Полякову и воздушному стрелку сержанту Карнаеву командир экипажа приказал:
— Все внимание за воздухом. При подходе к цели и отходе от нее возможны атаки ночных истребителей «Мессершмитт-110».
— Ясно! — ответил Поляков.
На первых порах Белоусов остался доволен подготовкой экипажа. И все же, когда подчиненные разошлись, он, оставшись в землянке, еще и еще раз проверил маршрут, навигационные расчеты. И даже сделал то, чего почти никогда не делал: достал небольшую фанерную дощечку, записал на ней все данные для полета и положил в карман комбинезона. «Так, на всякий случай», — сказал про себя летчик.
Вечером, перед отправкой на аэродром, Белоусов заглянул к своему штурману Юрию Цетлину. Тот с мрачным видом лежал на койке. Увидев командира, он несколько повеселел:
— Ни пуха тебе ни пера, Николай Иванович. Слыхал, с Тимохиным летишь.
— С ним.
— Опять на Алакуртти?
— Туда.
— Будь осторожен. Знаешь, что это за цель? Ухо надо держать востро.
— Порядок будет... Сам-то не расхварывайся, работа большая предстоит, — пожимая руку штурману, сказал Белоусов.
И пока летчик ехал на аэродром, из головы почему-то не выходил разговор с Цетлиным. «Вполне понятно, со своим штурманом, к которому привык, в которого веришь, как в самого себя, легче идти даже в самые сложные полеты», — рассуждал про себя Белоусов. С Цетлиным он совершил более полутора сот боевых вылетов: ему хорошо знакомо каждое движение, каждая команда, поданная им на маршруте и в районе цели. «А Тимохин первый раз собрался со мной на задание и уже требует не разбалтывать на боевом курсе самолет», — продолжал думать командир.
С этими мыслями он пришел на самолетную стоянку, где Тимохин вместе с механиком по вооружению подвешивал бомбы. Увидев Белоусова, штурман доложил:
— Товарищ командир, на корабле заканчивается подвеска бомб.
— Продолжайте, — сказал Белоусов и заметил про себя: «А все-таки штурман-то, видать, старательный».
Вскоре экипаж занял свои места в кабинах, и по сигналу двух зеленых ракет капитан начал рулить на старт. Взлет был в направлении на высокую сопку, и с земли казалось, что самолет вот-вот зацепит за низкорослый тундровый лес. Но корабль уверенно шел вверх, набирая высоту.
Полет до района цели прошел молча: ни штурман, ни радист не подавали голоса. Белоусов сам хорошо ориентировался, замечал знакомые сопки, озера и был доволен, что штурман точно ведет самолет. Неожиданно Тимохин подал сигнал.
— Я думаю, заходить на цель надо с юго-востока, — начал штурман.
— Почему? — спросил Белоусов.
— Там возле железной дороги большое озеро. Оно облегчит нам выход на аэродром.
— Если так лучше, будем заходить с озера, — согласился командир.
Через минуту-другую опять голос штурмана:
— Курс на цель триста двадцать, скорость полета двести восемьдесят, снос влево — десять.
— Понятно! — ответил Белоусов и подумал: «Браво, Петр Семенович, все идет как по расписанию...»
Приближалась цель, росло напряжение экипажа. Самолет летел с притушенными огнями в кромешной мгле. Моторы выбрасывали из выхлопных труб снопы бело-розовых и голубоватых искр. Земля казалась мертвой, а ведь она, как и люди в полете, наверное, была в напряжении от огромного гула воздушных кораблей. Сидя спиной к летчику, штурман что-то записывал в бортжурнал. Иногда он резко отрывался от своего занятия и смотрел по сторонам.
— Сзади, ниже нас, приближается истребитель! — закричал стрелок Карнаев.
Резким движением рулей командир увел бомбардировщик в сторону. Тут же он приказал:
— Выяснить, что за самолет!
Вскоре подал голос Поляков:
— Ошибка, товарищ командир. Сзади и ниже не один, а два наших самопета «топают».
— Всем быть настороже, точнее докладывать обстановку! — скомандовал Белоусов и стал выводить корабль на прежний курс.
Ночь была темная. Чтобы удержать тяжелую машину в устойчивом положении, летчику нужно было то и дело нажимать на педали управления и не упускать силуэтик самолета с линии искусственного горизонта. Пока все шло хорошо. Через несколько минут корабль будет над аэродромом Алакуртти, и тогда начнется настоящее испытание нервов.