— Ничего не поделаешь — война! Но надо мстить за погибших товарищей, — говорил Анатолий, сжимая большие крепкие кулаки.
Когда пришел Виталий Кириллович, он сказал летчику несколько простых сердечных слов, посоветовал, кого взять в свой новый экипаж.
В конце лета сорок третьего года на базе нашего полка, куда были прикомандированы новые экипажи, был создан 109-й бомбардировочный полк. Командиром нашего полка стал Василий Алексеевич Трехин, 109-го — майор Юспин. Оба полка вошли в 48-ю дивизию. Виталий Кириллович попросил, чтобы штурманом в часть был назначен его воспитанник — Федя Неводничий. Просьба его была удовлетворена.
И когда Юспин уходил из части, летчики, прошедшие с ним два года войны, говорили:
— Жаль, очень жаль, товарищ командир, что покидаете нас... Но мы будем вам писать... Желаем больших успехов на новой должности.
* * *
До конца Отечественной войны Юспин командовал полком. После войны он успешно окончил Академию Генерального штаба Советской Армии. В течение пятнадцати лет был на разных командных должностях. Ему было присвоено звание генерал-майора авиации. К его военным наградам прибавилось еще несколько орденов, полученных Виталием Кирилловичем за успехи в боевой подготовке летчиков.
Сравнительно недавно Виталий Кириллович Юспин по состоянию здоровья был уволен из рядов Советской Армии. Он живет с Натальей Федоровной в Москве на проспекте Вернадского. Их уютная квартира стала постоянным местом встреч однополчан — участников войны.
Штурманское счастье
Брезжил рассвет. В бледной голубизне зимнего неба одна за другой исчезали тускло светившиеся звезды. Золотом загорался восток. По широкому летному полю, покрытому тонким слоем снега, пробежал и зарулил на стоянку бомбардировщик — это очередной корабль нашей части вернулся с боевого задания. Один за другим приземлялись самолеты.
Напряженный многочасовой налет на военно-промышленные объекты в столице Восточной Пруссии — Кенигсберге — закончился. Авиаторы покидали кабины машин и шли на командный пункт, чтобы доложить о результатах своего нелегкого труда. В этом полете отличился штурман экипажа Героя Советского Союза капитана Иконникова Петр Шевченко. Прямым попаданием бомб он уничтожил на железнодорожном узле эшелон с боеприпасами. Взрыв был такой огромной силы, что его отчетливо видели не только наши экипажи, но и летчики других полков, находившихся на большом удалении от Кенигсберга.
В землянку, где расположился командный пункт, воины экипажа Иконникова вошли с шумом и веселым говорком. Впереди шествовал небольшого роста, плотного телосложения капитан Иконников, за ним — длинный худой Шевченко. Летчики давно окрестили их Патом и Паташоном. Замыкали шествие круглолицый старший сержант стрелок-радист Лисица и худощавый, с бледным лицом, воздушный стрелок старшина Мельник. Подойдя к командиру полка, Иконников доложил:
— Товарищ подполковник, экипаж выполнил боевое задание, материальная часть самолета в порядке!
— По какой цели бросали бомбы? — спросил командир.
— По железнодорожному узлу.
— Ваше время удара?
— Бомбили мы в ноль часов сорок одну минуту.
— Так, значит, это вы взорвали эшелон с боеприпасами? — с удовлетворением заметил начальник штаба полка майор Погорецкий.
— По всему видно, что мы, — вступил в разговор Шевченко. — Вот по этой точке, — он вынул из планшета план Кенигсберга, — я бросал бомбы. И время взрыва совпадает с моим сбрасыванием.
— Сразу видна работка Пата и Паташона! — зашумели вокруг летчики.
— Молодцы! — сказал командир и крепко пожал руку летчику и штурману.
Иконников и Шевченко отошли от стола командира, уселись на дощатых нарах. И сразу же их обступили товарищи. Каждому хотелось поздравить умелых и мужественных воинов с победой. А когда страсти улеглись, к Петру Шевченко подошел штурман Рыбаков. Я слышал. как он, не скрывая зависти, сказал:
— Правильно говорят, что штурману одного умения мало. Он должен быть еще и «счастливчиком»... Видно, и впрямь ты «счастливчик», Петро.
— Ну и хватил же ты, Илья, — спокойно, но в тон товарищу отвечал Шевченко. — «Счастливчик!» Кому-кому, а тебе-то пора усвоить простую истину, что штурманское умение и штурманское везение — одно и то же. Без первого не может быть второго, и наоборот, если везение придет к неумелому, — грош цена этому везению.
Шевченко говорил, что бомбардировщик может атаковать цель в идеальную погоду без противодействия зенитных средств противника, но все-таки достаточно допустить самую незначительную ошибку в расчетах, чтобы бомбы упали «в районе цели». Шевченко тут же заявил, что не любит этого термина: «район цели». У него на этот счет твердое убеждение. Штурман, бомбы которого падают «в районе цели», — плохой бомбардир. Бомбы должны падать только на заданный объект.
С мнением Шевченко соглашались стоявшие тут же летчики, штурманы. Большинство сходилось на одном: штурманская профессия — сложная и потому-то штурмана справедливо называют мозгом воздушного корабля. Ведь ему в полете приходится делать так много, что иной раз становится неясно, как может справиться со всем этим один человек.
Штурман выполняет в полете сложные навигационные и бомбардировочные расчеты, измеряет силу и направление ветра, которые крайне необходимы для выполнения точного по месту и времени самолетовождения. Он неустанно ведет ориентировку, следит за воздушным пространством и, если необходимо, ведет пулеметный огонь по истребителям противника и по наземным целям. Случается, когда летчик ранен или вдруг откажет в воздухе основное управление самолетом, штурман в своей кабине садится за запасное управление бомбардировщиком и продолжает вести его на аэродром посадки.
В районе цели, особенно когда до нее остается несколько километров, склонившись над окуляром прицела, он занимается боковой наводкой воздушного корабля на объект удара — упрямо «ловит» цель до тех пор, пока она не окажется на курсовой черте прицела, не придет в перекрестие его. Штурман, учитывая каждый градус и каждую секунду, командует летчику: «Вправо два градуса!» или «Влево три!», «Скорость 280!», «Так держать!», и летчик, повинуясь этим и другим командам штурмана, строго выдерживает прямолинейный полет машины до тех пор, пока не услышит долгожданное слово «Сбросил!». Бомбы одна за другой устремляются вниз. Они за несколько секунд прочерчивают в воздухе свою траекторию и взрываются на земле. И вот за эти двадцать, тридцать, сорок секунд (величина зависит от высоты полета) выяснится, точен ли был в своих расчетах штурман, потому что главная задача его — поразить цель, и все то, что он делал до этого, подчинено выполнению конечной задачи.
В этом горячем споре о штурманской профессии, мастерстве и мне пришлось сказать несколько слов.
— Один старший штурман, летавший много лет, как-то сказал мне, — вставил я, — что ум у штурмана должен быть пытливым, мысли — острыми, характер — упрямым, а глаза — такими, чтобы они одновременно видели и вперед, и назад, и вверх, и вниз.
Многие авиаторы приняли это как должное, а некоторые с иронией. Летчик Шевелев не удержался, выпалил:
— Значит, у меня Иван Кутумов и швец, и жнец, и на дуде игрец!
— Выходит, так, — ответил я.
Шевченко, кивнув мне в знак согласия, серьезно сказал:
— К изречению старого штурмана нужно только добавить, что настоящий штурман, кроме того, должен завести хорошую систему в своей работе. Если этой системы не будет, то какой прок от пытливого ума и упрямого характера?
Разговор, завязавшийся между Рыбаковым и Шевченко, постепенно утих. Экипажи покидали командный пункт, спешили в столовую, а потом на отдых. А у меня почему-то так и засела в голове фраза, сказанная Шевченко: «Завести хорошую систему в своей работе». Да, у Петра Тарасовича эта система как раз и состоит в том, что он научился обычную работу штурмана выполнять с той предельной аккуратностью, которую можно было бы назвать автоматической, если бы она не была инициативной. Многое штурман должен делать автоматически, не затрачивая лишнего времени на обдумывание элементарных истин. Но у Шевченко этот автоматизм не носит постоянного и неизменного характера. Переправа через реку, железнодорожная станция, забитая составами, — разные цели. И плох тот штурман, который при полете на переправу будет делать все так же, как он делал это при ударе по эшелонам на станции.
Штурманская профессия — творческая. Когда мы вместе с Шевченко шли с аэродрома в столовую, он так и расшифровал свой термин «хорошая система в работе». По его мнению, это — творческий автоматизм.
— Разумеется, этот творческий автоматизм должен быть в равной степени присущ и летчику, и штурману, — говорил Шевченко. — Атака целей ночью с больших высот — самый сложный вид бомбометания. И здесь особенно нужно то взаимопонимание, то обоюдное знание сильных и слабых сторон каждого члена экипажа, которое называют слетанностью.
На наших глазах рос и мужал этот экипаж. Штурман Шевченко и летчик Иконников пришли к высокому мастерству, к идеальной слетанности через упорный труд. Свою систему работы Шевченко приноравливал к летному мастерству Иконникова, но в воздухе — на маршруте и на подходе к цели — он считал себя хозяином, и все его требования летчик выполнял беспрекословно. Система Шевченко рождалась и росла в полетах, проверялась в бою.
Однажды капитану Шевченко пришлось бомбить скопление войск и техники в районе города Ржев. Самолет лег на боевой курс, и Шевченко, ловя в прицел уползающую в сторону цель, скомандовал:
— Доверни два влево!
Иконникову показалось мало, и он довернул на три градуса, но цель по-прежнему отходила от курсовой черты. Тогда штурман сказал: «Еще немного». Теперь уже запротестовал Иконников, ему казалось, что Шевченко переборщил с доворотами, и он ответил: «Хватит доворачивать!» Штурман, однако, продолжал настаивать, и летчику пришлось все-таки довернуть, хотя про себя он по-прежнему думал, что Шевченко неправ. Бомбы пошли вниз, и штурман сразу понял, что многие из них в цель не попадут. Но почему цель плохо держалась на курсовой черте и все время норовила уйти в сторону?