На этот раз в Будапеште от пожаров и светящих бомб было светло, как днем. В то время, когда основные силы бомбардировщиков нашего соединения наносили удары по военным объектам города, многие самолеты с некоторым упреждением выполняли задачу подавления средств противовоздушной обороны. Успешно действовали экипажи бомбардировщиков Федорова, Касаткина, Юмашева. Первый из них погасил два прожектора. Второй смело атаковал огневые позиции зенитной артиллерии на правом берегу Дуная. Третий блокировал зенитные пушки, которые вели обстрел с острова.
Наш экипаж помимо освещения объектов удара вел контроль результатов бомбардирования. Мы зарегистрировали много прямых попаданий как наших экипажей, так и соседних в важные военные объекты города.
Дальние бомбардировщики, успешно отбивая атаки фашистских истребителей, преодолевая огонь зенитной артиллерии, пробиваясь через световые прожекторные поля, нанесли еще один чувствительный удар по врагу.
...Не прошло и суток, как полк получил задачу нанести удар по Дебрецену — важнейшему железнодорожному узлу Венгрии. Через него сплошным потоком проходили военные грузы на фронт. Необходимо было на какое-то время разбить этот узел пяти дорог, закупорить важную артерию противника и таким образом способствовать развитию наступления наших войск.
При постановке задачи внимание членов экипажей обращалось на то, чтобы как можно лучше вести прицеливание, не допускать выхода бомб за пределы железнодорожного узла. Летчики и штурманы наносили на карты места расположения артиллерийских батарей, намечали рубежи, откуда следовало начинать противозенитный маневр.
На этот раз лидером осветителей был назначен командир третьей эскадрильи майор Уромов со штурманом Хорьковым, два других осветителя — экипажи Иконникова и Касаткина. Мы с Анатолием Ивановым возглавляем эшелон бомбардировщиков.
Все мы хорошо понимали, какая ответственность возлагается на каждый экипаж. В безлунную ночь очень трудно выйти к Дебрецену. Возле него нет заметных ориентиров, если не считать железных и шоссейных дорог, которые с воздуха трудно обнаружить. Мало того, по соседству с Дебреценом находится другой, очень похожий на него, пункт — Сату-Маре. Ошибись штурман лидера в расчетах, и немудрено принять этот пункт за Дебрецен.
Особенно недопустимо было ошибиться нашему экипажу. Сбрасывая первыми зажигательные бомбы, мы с капитаном Ивановым должны были дать идущим за нами бомбардировщикам хорошо видимую с воздуха точку прицеливания. Чтобы добиться этого, мне пришлось на карте крупного масштаба заранее проложить линию боевого курса, произвести много навигационных и бомбардировочных расчетов. В районе цели я точнейшим образом измерил силу и направление ветра, для заданной высоты бомбометания рассчитал угол прицеливания.
Наш экипаж подходил к цели в то время, когда штурман Хорьков уже сбросил первую серию САБов. Вражеские зенитчики открыли по ним ураганный огонь. Нам оставалось лететь до узла считанные минуты, как вдруг мы услышали тревожный голос воздушного стрелка Кораблева:
— Снизу сзади вижу самолет, — доложил он.
Иванов приказал Кораблеву и Дегтяреву продолжать наблюдение и опознать самолет. Секунд через пятнадцать стрелок доложил, что ясно видит двухкилевой вражеский истребитель.
— Под нами сзади «Мессершмитт-110», — подтвердил Дегтярев.
Как-то сразу смолкли зенитки. И тут же, словно по команде, наши стрелки первыми открыли огонь по истребителю. Враг опасливо огрызнулся — справа от нас прошло несколько разноцветных трасс. Одновременно Иванов осуществил несколько сложных эволюции и истребитель потерял нас из виду.
— Продолжать наблюдение! — крикнул командир и, как будто ничего не случилось, как по линеечке, повел корабль боевым курсом. Я быстро прицелился и нажал на боевую кнопку. Десять бомб одна за другой отделяются от самолета. Вот они рвутся в центре узла прямо в гуще воинских эшелонов. Возник один, потом другой пожар.
— Загорелось! Большой пожар! — кричит сержант Кораблев, которому сквозь открытый нижний лючок видно все, что делается на земле.
И вслед за нашими одна за другой ложились на железнодорожный узел серии зажигательных и фугасных бомб других экипажей. Пожаров на цели становилось все больше и больше. В воздухе все чаще и чаще появлялись огненные трассы. Глаза были прикованы то к одной, то к другой стороне, где небо сверкало разноцветными пучками пуль и снарядов.
— Горит, горит! — крикнул Дегтярев. — Слева от нас падает горящая машина!
Большим метеором, разбрызгивая в стороны огненные клочья, падал на землю самолет.
— Не наш ли? — вырвалось у стрелка Кораблева.
— Гадать будем после! — сердито сказал Иванов. — А сейчас продолжать смотреть в оба.
Удар наших бомбардировщиков по железнодорожному узлу был сокрушительным. Но наше хорошее настроение омрачало то, что на аэродром не возвратился экипаж младшего лейтенанта Кукушкина.
Все сходились на том, что самолет Кукушкина был подожжен ночным «мессером». И теперь нас волновало одно: успел ли экипаж выброситься из горящего самолета с парашютами?
Ко второму полету на Дебрецен летный состав готовился тщательнее. Всем хотелось учесть печальный урок прошлой ночи, лучше подготовиться и отомстить за воинов экипажа Кукушкина. И, видимо, поэтому налет на железнодорожный узел и нашего, и соседних полков был особенно сильным. Бомбардировщики, запутывая противовоздушную оборону врага, подходили к цели с нескольких направлений. Разрывы зажигалок и фугасок были настолько частыми, что глаз не успевал за ними уследить.
Как и в первый налет на Дебрецен, в небе рыскали вражеские истребители. Они встречали нас и на маршруте, и на подходе к цели, и над ней. Но помешать выполнению боевой задачи они не смогли.
Горела прусская земля...
Фронт стремительно уходил все дальше на Запад. Ежедневно к нам на тыловые аэродромы приходили радостные волнующие вести: советские войска, взламывая оборону противника, форсируют реки и каналы, занимают все новые и новые промышленные районы и города.
Вот и сегодня утром, 10 апреля, радио принесло радостное известие: советские войска штурмом овладели городом и крепостью Кенигсберг! В информации говорилось: «Остатки кенигсбергского гарнизона во главе с комендантом крепости генералом от инфантерии Ляшем и его штабом 9 апреля 1945 года прекратили сопротивление и сложили оружие. Пал Кенигсберг — очаг пруссачества, острие, направленное в сердце славянства, столица прусского духа, идеологии подлых захватов...»
Наш полк базировался тогда на одном из аэродромов Польши. Отсюда по окруженной фашистской группировке в Восточной Пруссии мы совершили десятки налетов. Вот и сегодня шла интенсивная подготовка самолетов к очередному вылету на Кенигсберг, как вдруг был объявлен «отбой». После этого летчики и технический состав без каких-либо предупреждений стали собираться возле командного пункта. Вскоре сюда пришли начальник штаба полка майор Погорецкий и заместитель командира по политчасти майор Малышев. Оба они были в превосходном настроении, улыбаются.
— Вижу, ждете добрых вестей? — приветствуя собравшихся, заговорил Погорецкий.
— Теперь все вести добрые, — в тон начальнику штаба ответил летчик Юмашев.
— Правда, что гарнизон Кенигсберга сдался? — нерешительно спросил техник-лейтенант Касаткин.
— Да, Кенигсберг пал! — ответил майор и добавил: — И снова русские солдаты дали по зубам псам-рыцарям!
Я стоял недалеко от Погорецкого и видел, как радостно засияли лица воинов, послышались восторженные возгласы: «Пришел конец пруссачеству!», «Наши снова проучили тевтонских рыцарей!» А вездесущий воздушный стрелок Альфред Ашкинезер старался запечатлеть на пленку фотоаппарата, как он говорил, «яркие сценки полковой жизни». Он к тому же и храбрый воин. Совершил более 250 боевых вылетов. Четыре раза прыгал с горящего бомбардировщика и все четыре раза невредимым возвращался в свою часть.
Но вот гомон стих, и Погорецкий как-то особенно возвышенно продолжал:
— Битва за Кенигсберг — завершение битвы за Восточную Пруссию. В ней сказалось торжество нашей стратегии. Это была смелая и искусная операция. Подумайте сами: лишь в начале января части Красной Армии вторглись в Восточную Пруссию, а уже 26 января комбинированными ударами с востока, юга и севера наши войска отрезали всю восточно-прусскую группировку немцев от центральных районов Германии. 15 марта группировка была расчленена, а затем уничтожена в гигантских «мешках». Три дня назад наши войска начали штурм Кенигсберга, а вчера поздно вечером он уже пал.
Погорецкий на минуту смолк, и тут же послышался чей-то голос:
— Можно вопрос?
Это был моторист Сергеев. Не дожидаясь разрешения, он торопливо попросил:
— Я и мои товарищи не знают, что это за город-крепость, какова его история. Нельзя ли сейчас, так сказать, для полноты картины, рассказать нам об этом?
Погорецкий, улыбаясь, повернулся к Малышеву, кивнул ему, словно говоря: «Вот видишь, комиссар, какой у нас любознательный народ». Малышев подошел поближе к воинам и неторопливо начал:
— Кенигсберг — это прежде всего форпост немцев на востоке. История засвидетельствовала, как псы-рыцари, опустошив и уничтожив в 1255 году литовские племена, построили крепость. Они стремились превратить ее в центр своего владычества на Балтике, в центр своего движения на восток. Именно поэтому гитлеровцы придавали особое значение городу-крепости, именно поэтому Гитлер отдавал приказы держаться до последнего солдата.
Укреплению Восточной Пруссии и особенно городу Кенигсбергу немцы уделяли большое внимание и занимались этим делом очень долго. Строительство шло по указаниям германского генерального штаба. Каждый дом, каждое владение прусского помещика представляли собой пункт обороны. По сути дела, Восточная Пруссия была превращена в сплошной массив укреплений. Но, как вы сами знаете, никакие укрепления, возводимые почти семь веков, не смогли остановить победное движение наших войск. Советские воины, преодолевая все на своем пути, стремительно двигались по землям Восточной Пруссии к ее центру — Кенигсбергу, завершив разгром группировки штурмом города-крепости.