— Все это нам пригодится в боях с врагом, — говорил своим подчиненным командир звена.
Так оно и вышло. Хорошие знания, полученные во время учебы, высокое и благородное чувство боевой дружбы и войскового товарищества пригодились летчикам в боях с немецко-фашистскими захватчиками. С первых же дней войны летчики звена Карымова по нескольку раз в день вылетали на задание.
Особенно отличился лейтенант Булыгин. В любую, самую сложную погоду он шел в полет. Сотни бомб сбросил Булыгин на головы гитлеровцев.
Вот и сейчас перед его глазами вырисовывается переправа. Первым на нее идет командир звена Карымов. Зенитки усиливают огонь, но старший лейтенант ведет корабль, не отклоняясь. Офицер Булыгин старается не отстать от своего командира. Вот уже штурман экипажа лейтенант Колесник скомандовал: «Боевой!», и летчик, боясь шелохнуться, повел корабль прямо на полотно переправы. И в этот же миг в плоскость и фюзеляж попали вражеские снаряды. Пламя быстро охватило самолет, груженный бомбами.
— Булыгин, прыгай! — закричал Карымов. — Прыгай!
Это был критический момент. У экипажа еще оставалась возможность воспользоваться парашютами. Но герои-комсомольцы летчик Булыгин, штурман Колесник, стрелок-радист Титов и воздушный стрелок Кусенков избрали другой путь. Бесстрашный сокол направил пылающий корабль на фашистскую переправу.
— Идем на таран переправы! — услышали летчики взволнованный голос Николая Булыгина. — Не допустим фашистов к родной Москве! — зазвучали в эфире последние слова героя.
Раздался страшной силы взрыв. Переправа тут же рухнула. Боевой комсомольский экипаж бомбардировщика надолго задержал продвижение фашистских войск в глубь нашей территории.
Дальнейшие события в районе Борисова развертывались с молниеносной быстротой. Отойдя от реки Березины, капитан Голубенков довернул звенья вправо, чтобы точнее выйти на шоссе Борисов — Толочин, где немцы сосредоточили много войск. И вдруг мы с летчиком Стогниевым увидели впереди объятую пламенем «красную девятку» Ковальца, которая, покачиваясь, с небольшим углом шла к земле. Бомбардировщик огненной кометой летел в центр лесной поляны, где стояли вражеские топливозаправщики, автомашины, тягачи. Вот он резко накренился и с силой ударился о землю. В то же мгновение огромный столб огня и дыма поднялся над лесом.
— Погиб наш командир, погиб! — не говорил, а шептал Стогниев.
Мне трудно было что-либо ответить. На секунду я закрыл глаза. В висках гулко стучало, мысли мелькали одна за другой. Сердце заныло острой, разливающейся по всей груди болью. Совсем недавно, после полета на разведку, мы с Ковальцом сошли из кабин на землю. На западе ярко горела вечерняя заря.
— Какая красота! — воскликнул Ковалец. — Совсем не хочется думать, что где-то идут жаркие бои, льется кровь.
Взяв нас с Иваном Балакиным под руки и отойдя от самолета в сторону, он вдруг спросил:
— Ну как, перетрусили, наверно, когда над переправой началась адская пальба?
— Было малость, — сознался Балакин.
— Это ничего, страх заставляет людей быть еще злее...
Ковалец на минуту задумался, потом продолжал:
— Закончим войну с фашистами, подамся на Волгу, буду среди речников трудиться. И какое там раздолье! Заранее приглашаю вас, мои боевые друзья, в гости.
Он громко засмеялся, увлекая и нас своей веселостью, своим большим человеческим оптимизмом. «Да, Саша был смелым воином и погиб как настоящий герой», — с грустью подумал я...
Стогниев подал голос:
— Звеньям приказано подтянуться.
Ведущая группа бомбардировщиков устремилась к большому скоплению немецких войск. Шоссе, обочины, лесные поляны были забиты живой силой и техникой противника. Подойдя к цели на сравнительно небольшой высоте, наша эскадрилья сбросила на шоссе стокилограммовые осколочные бомбы. Соблюдая строгий порядок, отбомбились по врагу и самолеты, шедшие в замыкающей группе. Было хорошо видно, как горели вражеские танки, орудия, автомашины, горел лес.
Едва мы развернулись и взяли курс на свой аэродром, Как на нас набросилось несколько звеньев вражеских истребителей, подоспевших из района Минска. Завязался воздушный бой. Фашистские летчики лезли напропалую, видимо, желая отомстить за наши дерзкие действия против их войск. Поначалу они атаковали бомбардировщиков сверху, но при этом почти всегда напарывались на дружный огонь наших стрелков-радистов. В первой и второй атаке сержанты Анкудимов, Теняев, Размашкин сбили по одному истребителю. Срезал стервятника и член нашего экипажа младший сержант Суббота.
Но враг не отступал. Неожиданно фашистские истребители изменили тактику, а мы, к сожалению, не сразу заметили это. Продолжая вести атаку сверху, частью сил они стали атаковывать бомбардировщиков с менее прикрытого направления — снизу. По фюзеляжу нашего самолета забарабанили осколки снарядов. Машина резко накренилась и стала терять высоту. Стрелок-радист Николай Суббота был ранен в обе ноги. В кабине летчика в нескольких местах разбило фонарь, сорвало с креплений приборную доску. Нас с командиром пули не задели — помогла бронеспинка. Но мельчайшие осколки плексигласа попали Стогниеву в глаза, раскровили их.
— Я ничего не вижу! — крикнул летчик. — Бери управление на себя.
К счастью, наш самолет Ил-4 имел двойное управление. Перед заходом на цель я всегда вставлял вторую ручку управления в гнездо: так, на всякий случай. Сейчас это нас выручило. Ухватившись за нее и нажимая на педали, я стал выравнивать сильно накренившуюся машину.
— Поврежден левый мотор, самолет крутит, — доложил я Стогниеву.
— Постарайся выровнять, удержать высоту, полетим на одном движке.
— Суббота! — нажимая на сигнальную кнопку, громко крикнул я.
— Я, товарищ штурман! — со стоном отозвался стрелок-радист.
— Сейчас «мессер» будет делать повторный заход, подойдет на короткую дистанцию, чтобы наверняка разделаться с нами. Смог бы ты подняться в башню и встретить его хорошей очередью?
— Постараюсь.
Мучительно долго тянутся Эти полторы-две минуты, пока вражеский истребитель заходит на повторную атаку! И вдруг — спасительный сигнал младшего сержанта Субботы:
— Влево пять!
— Есть, влево пять! — разворачивая самолет, отвечаю я стрелку-радисту.
Бомбардировщик вздрогнул, когда стрелок-радист нажал на гашетку. Меткие трассы пуль полетели в сторону врага.
— Горит, горит! — неистово закричал Суббота. И, видимо, от нестерпимой боли в ногах тут же застонал.
«Мессершмитт», объятый пламенем, резко клюнул носом и, войдя в отвесное пике, врезался в землю.
Как-то сразу в самолете наступила тишина. Но она продолжалась недолго. Я заволновался, потому что отказал левый мотор, а правый стал давать сильные перебои.
«В такой обстановке членам экипажа лучше всего выброситься с парашютом... — мелькнуло в голове. И тут же другое: — Совсем не та обстановка — раненые товарищи не смогут покинуть самолет».
— Тяга резко падает. Что будем делать? — стараясь не показать своего волнения, спросил я у Стогниева.
— Какая высота по прибору?
— 300 метров.
— Сколько лететь до ближайшего аэродрома?
— Около часа.
— Надо садиться в поле, — посоветовал Стогниев. — Подбери ровней площадку. Правым глазом я стал видеть лучше, возможно, помогу.
Впереди виднелось продолговатое озеро и за ним — ровное зеленое поле. «Хороший ориентир», — подумал я и тут же доложил:
— Перед нами ровная площадка.
— Садись на фюзеляж. Каждые десять — двадцать секунд докладывай о высоте, — попросил Стогниев.
Самолет шел вниз по пологой глиссаде, как бы ощупывая землю. Регулярно я докладывал о высоте: 150... 100... 50... 25...
— Выбирай угол, убирай газ! — крикнул Стогниев.
Замелькала перед глазами высокая рожь, а потом камни, камни. Самолет загрохотал, с шумом и треском пополз по валежнику. Вот она, земля! Радостно заколотилось сердце...
Выбрался я из кабины через астролюк, извлек из бортовой аптечки все запасы лекарств, чтобы оказать боевым друзьям первую помощь.
После того как были промыты от запекшейся крови глаза, Стогниев стал видеть лучше. Суббота получил тяжелые ранения в ноги. Делая ему перевязку и желая как-то облегчить нестерпимую боль, я сказал Субботе:
— Ты, Николай, у нас молодчина, двух «мессеров» срезал, ты — наш спаситель.
— А вы наш, — пробуя улыбнуться, ответил радист. И тут же добавил: — Мне бы ни за что самому не выбраться из кабины с парашютом.
В деревне мы раздобыли подводу и отправили Субботу в ближайший госпиталь.
Через несколько дней мы со Стогниевым были уже в родном полку. Получили другой, сильно потрепанный в боях самолет. В состав экипажа был назначен новый стрелок-радист младший сержант Михаил Портной. Снова начались полеты на боевые задания.
За мужество и отвагу, проявленные в борьбе с врагом в первые, самые трудные месяцы Отечественной войны, многие летчики, штурманы, стрелки-радисты нашего полка, в том числе и автор этих строк, были награждены боевыми орденами. А младший сержант Николай Михайлович Суббота за геройство, проявленное в воздушном бою в районе города Борисова, где он сбил двух истребителей, был удостоен высшей награды — ордена Ленина.
Это случилось под Путивлем
В начале осени сорок первого года на юге страны шли тяжелые кровопролитные бои. Сдерживая натиск гитлеровских орд, наши наземные войска мужественно отстаивали каждую пядь родной земли. Но враг наседал. Он стягивал все новые и новые силы, стремился как можно быстрее двигаться на восток.
Наше командование предпринимало срочные контрмеры. На помощь героически обороняющимся частям на юг прибывали и пехотинцы, и танкисты, и летчики. В это время оперативной группе нашего соединения была поставлена задача бить по местам сосредоточения противника, взрывать железнодорожные эшелоны с техникой и боеприпасами. Группу возглавил полковник Батурин. Провожая экипажи в полет, он напутствовал:
— Не давать врагу ни малейшей передышки, бить его всюду и нещадно!