Имея столь мощную поддержку, он, не опасаясь за свою жизнь, гастролировал по стране и всегда чувствовал себя как дома. Даже теперь, направляясь в незнакомый город, на чужую территорию, он ничуть не беспокоился.
В Кузнецке Шилов раньше никогда не был, но уже заранее испытывал к нему предубеждение. Город заочно ему не нравился, представлялся затхлым захолустным районным центром с кривыми убогими улочками, с неровным, еще послевоенной укладки, асфальтом и пестрым набором всевозможных домов и домиков: от пятиэтажек до дореволюционных хибар с полуподвальными этажами. Все унылое и однообразное. Возможно, такое настроение было связано с тем, что в Кузнецке проживал старый знакомый Станислава Шилова. Это был бывший уголовник, а теперь «добропорядочный» бизнесмен Шура Горбунов по прозвищу Лысый. Их связывало старое дело почти двадцатилетней давности. Дело, которое один из них хотел бы навсегда забыть, а другой — никогда не совершать.
Шилов знал, что его визит особого энтузиазма у Лысого не вызовет, скорее, наоборот. Но это не в счет. Главное, все время быть начеку и не давать слабины.
В город прибыли под вечер.
Как и ожидалось, городишко производил тягостное впечатление. Постройки, которых едва коснулась рука западной цивилизации со всеми ее благами и достижениями, и сама атмосфера, царившая вокруг, навевали тоскливые воспоминания о тяжелых восьмидесятых и неспокойном начале девяностых годов. В те времена борьба за место под солнцем была особенно отчаянной и кровавой. Сначала — преследования милиции, затем — непрерывные войны с конкурентами и беспредельщиками. Он не любил вспоминать о тех временах. На самом деле они были совсем не такими, как показывают в кино и пишут в книгах. Все было намного сложнее и запутаннее. Было больше хаоса.
Жара немного спала, но за день все так раскалилось, что каждый чувствовал себя словно в духовке.
К великому облегчению, в здании железнодорожного вокзала царила прохлада. Старое железобетонное строение с мрачными помещениями и обшарпанным залом ожидания так же долго нагревалось, так и медленно остывало. Назойливое солнце с трудом проникало внутрь сквозь грязные стекла окон. А допотопные вентиляторы, которые в случае своей исправности могли разогнать прохладный воздух, к счастью, не работали.
Станислав Шилов в сопровождении Гарика и трех своих ребят прямиком направился к камерам хранения, ютившимся в дальнем конце зала ожидания за рядами деревянных скамеек. Остальных своих людей он отослал в гостиницу — подготовить номер, и к Лысому — сообщить о прибытии. При себе оставил лишь несколько человек, самых надежных.
Проходя между немногочисленными пассажирами, то сидя, то лежа расположившимися на скамьях, он поймал себя на мысли, что волнуется. Но это было приятное волнение. Никакого беспокойства, только предвкушение богатства, денег. Он уже представлял, как держит в руках бесценное полотно, ощущал под своими пальцами шероховатость древнего холста и красок, чувствовал их запах. И запах денег. Денег, которые он получит за эту дрянную тряпку. Кучу долларов! Целое состояние! И все за какой-то полинявший, потрескавшийся от времени портретик. Воистину, люди глупы! Как можно такую безделицу променять на деньги? Нет! Он этого никогда не понимал и, наверное, никогда не поймет. Деньги! Вот главное, вот смысл жизни! У кого есть деньги, много денег — тот живет. У кого их нет — тот существует. А он, Стас Шилов, привык жить!
К его огромному удивлению, камеры хранения оказались совершенно новыми и современными. Они никак не вписывались в интерьер вокзала, но Шилов обрадовался: тем меньше возможность случайного ограбления.
Кивком головы Шилов приказал своим людям рассредоточиться по залу, чтобы не привлекать внимания. Оно им было сейчас ни к чему.
— Ты чувствуешь? — он шумно втянул ноздрями воздух. — Чувствуешь?
Гарик озабоченно сдвинул брови. Его взгляд выражал полное непонимание.
— Что?
— Запах.
— Какой запах?
Гарик осторожно понюхал воздух. Кроме вони, исходившей от мусорки, стоявшей рядом, и застоявшегося воздуха самого помещения, он больше ничего не мог уловить.
Глаза Шилова загорелись диким, необузданным огнем, что свойственно только безумным и одержимым натурам.
— Запах денег, Гарик. Разве ты не чувствуешь, как они пахнут? Сладкий пьянящий аромат. Он идет отсюда, — Шилов приблизился к ящику, на котором стоял номер двадцать, и любовно провел по нему рукой. — Здесь, за этой маленькой дверкой, лежит то, что источает этот ни с чем не сравнимый запах. Запах денег. Самый приятный аромат на свете.
Гарик пожал плечами.
— По-моему, тут воняет только мусорной урной, — флегматично бросил он.
К периодическим заскокам своего босса он привык давно, и то, что постороннего человека привело бы в замешательство, его оставляло равнодушным. У каждого свои странности, рассуждал он, пусть у Шилова их больше, но это его проблемы. Лишь бы не мешало делу. Если босс перегибал палку, он его останавливал, служа, таким образом, своеобразной уздой. В состоянии подобного рода припадков Шилов не контролировал себя, и от него можно было ждать чего угодно. Однако Гарик относился к редкой категории людей, напрочь лишенных страха и жалости. Поэтому смотрел на все спокойно и действовал рассудительно.
Стаса Шилова он уважал, и не без основания. Безумие всегда граничит с гениальностью, в чем ему доводилось не раз убеждаться. С тех пор как он присоединился к банде Шила, жизнь стала лучше. Все дела выгорали, отпала проблема с ментами и другими группировками, появились бабки. Шило все улаживал, все предусматривал, все прочитывал наперед. Для своих людей он был как заботливый папаша. А его маленькие слабости? Что ж, черт с ними!..
— Какая черствая у тебя душа, Гарик, — вздохнул Шилов. — У тебя нет ни капельки романтизма. Ну да ладно. Приступим!
Склонившись над ячейкой камеры хранения, он принялся не спеша набирать код замка.
Б. Двадцать три. Один. Восемь. — проговаривал он вслух цифры. Послышался легкий щелчок — и замок открылся.
— Есть!
Шилов потянул на себя дверцу сейфа и заглянул в него. Его пальцы тряслись от волнения. Внутри все дрожало и пело от нетерпения, как у охотника, который после долгой и изнурительной охоты загнал лису в нору и теперь, зная, что оттуда она никуда не денется, методично выкуривает ее.
Волнение передалось и Гарику. Сохраняя на лице безразличное выражение, он через плечо заглянул внутрь камеры.
— Вот она, — прошептал Шилов, извлекая наружу черный цилиндрический футляр, какие используют для хранения чертежей.
Его длинные пальцы бережно пробежались по пыльному пластику, поглаживая и лаская его, как бесценное сокровище. Затем он осторожно снял крышку.
Их взору предстали потрепанные, пожелтевшие края полотна, свернутого в трубку. И хотя самого изображения не было видно, никто не сомневался, что перед ними та самая картина.
— Он не обманул тебя, — вынужден был признать Гарик.
— Я в этом не сомневался.
— А я-то думал, мы зря притащились.
Уже в который раз Гарик убеждался, что тягаться с шиловской интуицией, когда речь заходит о деньгах, бесполезно. Он, как компас, всегда указывал правильное направление.
Шилов закрыл футляр и протянул его помощнику.
— Доставишь в гостиницу и охраняй до моего приезда.
— А ты куда?
— Загляну к Лысому, — Шилов пригладил и без того аккуратно уложенные гелем волосы. — Есть разговор. Хочу узнать, где найти Гвоздя, и намекну, чтобы не совался в наши дела.
Произнося слово «намекну», он презрительно усмехнулся. Было понятно, что намекать он ничего не будет. Просто поставит в известность и заодно посмотрит, как устроился его старый знакомый.
Посадив Гарика в ждавший у входа джип, Шилов наклонился к открытому окну машины и произнес:
— Возможно, уже сегодня вечером у тебя будет работенка. Приготовься. Когда вернусь, объясню.
— Не волнуйся, я всегда готов, — заверил Гарик. — Все произойдет, словно это несчастный случай.
Шилов кивнул.
— Езжай! — скомандовал он и хлопнул по крыше кабины ладонью.
Глава 7
Подходя к дому, где жил Гвоздь, Гарик снова сверился с планом, предоставленным Шиловым после возвращения от Лысого. Вот продовольственный магазин, за ним поворот направо в переулок. Теперь нужно отыскать дом номер семь, что напротив автобусной остановки. Гарик вгляделся в детали рисунка. Все сходилось. Город был небольшой, и поэтому даже в кромешной темноте сориентироваться не составляло труда.
Несмотря на столь позднее время — была полночь, — в некоторых окнах еще горел свет. Местами он падал на тротуар, освещая безрадостную картину людской бесхозяйственности: на тротуаре многие плиты были вывернуты, сломаны, другие отсутствовали вовсе, вместо них зияли глубокие ямы. Немудрено было подвернуть ногу. В планы Гарика это не входило. Поэтому передвигался он с особой осторожностью, несмотря на то что начинал отставать от графика.
Фонари, торчавшие вдоль дороги, как и следовало ожидать, не работали. То ли из-за постоянных неплатежей за электроэнергию, то ли потому, что украли или повыбивали лампочки. А может, еще по какой-нибудь причине. Поразмыслив, не стоило большого труда привести еще с десяток не менее правдоподобных объяснений.
Темнота не особенно беспокоила Гарика. Глаза к ней быстро привыкли, и он бесшумно, как кошка, приближался к намеченной цели — четырехэтажному кирпичному дому.
Остановившись у подъезда, он еще раз проверил оружие: удавка в кармане куртки, короткий обоюдоострый нож в кожаном чехле за поясом. Затем достал из наплечной кобуры свой неразлучный «ТТ» и навинтил на ствол глушитель, проверил обойму. Осталось натянуть тонкие хирургические перчатки.
Боря Коробков, больше известный своим друзьям под прозвищем Гвоздь, жил с матерью, Ольгой Сергеевной Коробковой в двухкомнатной квартире на четвертом этаже. Но сейчас Ольга Сергеевна находилась на дежурстве в больнице, и Боря ночевал один. Его мать — честная женщина и образцовая медсестра — даже не могла предположить, что ее единственный, горячо любимый сынок — профессиональный взломщик.