«Что со мной? — обеспокоенно, подумал Воронин. — Неужели я так постарел?» Он не понимал причины внезапного недомогания. Но затем почувствовал, как по руке течет что-то теплое и липкое. Потом пришла боль. Резкая, пронзительная боль в плече. Рука безвольно повисла, словно плеть. В пылу перестрелки полковник не почувствовал ранения, теперь же, с запозданием, рана дала о себе знать.
Рядом возник Валера — не утерпел все-таки и спустился. Луч его фонаря ударил в глаза. Воронин попытался заслониться. Он вяло поднял правую руку, все еще сжимавшую пистолет, и прикрыл лицо.
— Алексей Петрович, что с вами? Вы ранены? — голос лейтенанта был взволнованным.
— Пустяки. Ничего серьезного. Зацепило маленько.
— Полковник ранен! — громко воскликнул Валера и, подхватив Воронина под руку, повел к выходу.
Появились еще люди и, несмотря на категорические возражения, помогли идти.
На улице стояли «скорые». Суетились люди в белых халатах. Ранены были еще несколько омоновцев. Один — серьезно.
Сделав перевязку, дали обезболивающее. Рана оказалась пустяковой: задеты лишь мягкие ткани, а артерии и кости целы. Плохо только, что пуля застряла в плече. Видимо, рикошет, иначе с такого расстояния из автомата Калашникова прошило бы насквозь.
Отмахнувшись от доктора, Воронин наотрез отказался ехать в больницу. С такой-то царапиной! Минут через десять из подвала появились спецназовцы. Они выходили из полумрака в своих черных костюмах и масках, как призраки из преисподней: молчаливые, угрюмые, усталые. Шум и разговоры возле подъезда моментально прекратились. Все собравшиеся повернули головы и посмотрели на них. Каждый с интересом ожидал выхода заложников. Живы ли они? Были ли они там вообще?
Невольный вздох облегчения вырвался из груди Воронина и всех остальных, когда на руках у бойца они увидел девочку. Маленькое хрупкое создание испуганно прижалось к груди солдата, обхватила его ручонками, как единственную в своем мире защиту. От яркого света она зажмурила глазенки и наморщила лобик. Она боялась. После пережитого кошмара все и все казалось ей враждебным и полным опасности.
Затем вынесли отца девочки. Сержант, что шел рядом с Ворониным, держал его на руках, словно ребенка. Евгений Шувалов находился в бессознательном состоянии. Похоже, бандиты над ним основательно потрудились. Его лицо представляло собой сплошной синяк, а на обнаженной груди виднелась внушительная гематома.
Подъехала еще одна «скорая». В нее усадили заложников. В сопровождении милицейской машины с включенными мигалками их отправили в больницу.
— Семенов! — позвал Воронин лейтенанта. — Возьми кого-нибудь еще и отправляйся следом. Смотри, чтобы с девочкой и ее отцом ничего не случилось. Отвечаешь головой.
Он подошел к майору спецназа и, кивнув в сторону лежащих на земле тел бойцов, произнес:
— Не повезло им.
Майор взглянул на полковника, на перевязанную руку, висевшую на ремне, и ответил:
— Дурацкая смерть. Обидно.
— Смерть никогда умной не бывает.
— Пять лет их знал, — вздохнул майор. — Вас, вижу, тоже угораздило. Рикошет.
А вы ничего, боевой мужик, — уважительно произнес майор. — Не сдрейфили. А ведь могло и убить.
Воронин кисло усмехнулся. Он и сам понимал, что могло. Но понимание это пришло только теперь, перед окровавленными трупами, прикрытыми сверху черной пленкой. Три трупа — это многовато. Придется объясняться. По голове за подпорченную статистику, естественно, не погладят. К черту статистику! Самое ужасное, что сразу три семьи остались без мужей, сыновей и отцов. Из-за какой-то там сволочи погибли нормальные честные парни. Вот это обидно! Бандитов жалко не было. Полковник даже не поинтересовался: сколько их было и что с ними стало? Для него они не существовали. Жестоко? Но справедливо. Такова жизнь. Здесь как на войне: есть ты и твой враг. И одно из двух: или ты его, или он тебя. Третьего не дано. Преступивший закон, а тем более убивший человека, автоматически становится врагом. Его необходимо обезвредить. Каким путем — не важно. Главное, чтобы он больше не представлял опасности для общества.
Жестокая философия. Однако полковник Воронин, как и большинство его коллег, придерживался именно ее. Суровая действительность жизни вынуждала их к этому. Выполняемая ими работа не терпела полутонов. В ней все должно быть или черным, или белым. Иначе нельзя. Иначе можно запутаться. А это в работе самое страшное. Когда же такое происходит, то лучше поскорее заняться чем-то другим.
Глава 8
Хотя на таможне в районе Грайворона такой очереди не было, процедура проверки заняла много времени. Особенно усердствовали украинцы. Под проливным дождем они добросовестно обшарили все углы и закоулки в грузовике, выискивая, к чему придраться. Но накладные, как и груз, оказались в полном порядке, и таможенники в конце концов отступили, так и не найдя повода для взятия мзды. Егор их за это не осуждал. Время работало на него. Он лишь тихонько посмеивался, видя, как пыхтят и потеют таможенники. Тех это злило и распаляло еще больше. Они что есть мочи пытались отыскать какое-нибудь нарушение правил или контрабанду и прижать наглого шоферюгу. Признаться, этому Егор был бы только рад. Но они не нашли ничего.
Без четверти четыре грузовик выехал на просторы Украины. Еще каких-то десять часов пути при средней скорости сто километров в час, и он пересечет ее с востока на запад. Всего один день.
Инга спала на постели за занавеской. Изредка он слышал ее громкое посапывание и мычание — похоже, она здорово промерзла и простудилась. Егор подумал, что не мешало бы приобрести в медицинских целях коньяк и заставить девушку выпить рюмку-другую, чтобы разогреть все внутри. Он всегда так лечился. Конечно, не обязательно коньяк, можно, на худой конец, обойтись спиртом или самогоном. Но по правилам необходим коньяк. Жаль, что бутылка, всегда лежавшая в боковом кармашке в кабине, была пуста. Он ее «уработал», когда Александр угодил в больницу.
Воспоминания о друге вызвали вздох сожаления. Да, не повезло Мельникову. Помяли его порядком. Он вспомнил прощание в больнице. Происходило все так, словно они больше никогда не встретятся. Оба понимали, что шансы Егора упали почти до нуля. По взгляду друга он догадался, что того изнутри гложет чувство вины. Дурак! К чему винить себя? Разве он виноват, что попал в переделку?! Такое с каждым может произойти. Как говорится, пути Господни неисповедимы.
К вечеру дождь немного поутих. Егор прибавил скорости. Самочувствие было отличным, настроение улучшилось. Спать не хотелось, и он планировал без перерыва, на одном дыхании, добраться до молдавской границы. Впереди вся ночь, но ему не привыкать. Бывали моменты, когда за баранкой приходилось проводить больше половины суток. Но это под настроение и в зависимости от самочувствия. Сейчас он чувствовал себя прекрасно. Проехали Полтаву. Если бы позволяли обстоятельства, он бы туда обязательно завернул. Красивейший город Полтава! Когда-то, давным-давно он проходил здесь службу в армии — первые полгода в учебке перед отправлением в Афганистан.
Инга проснулась. Еще сонная, она спустилась вниз на сиденье и, укутавшись в плед, стала смотреть на дорогу.
— Не спится? — спросил Егор.
— Непривычно.
— Ничего, сон сморит — заснешь.
— Я уже выспалась. Где мы?
— Полтаву проехали.
— Как?! Уже?
— Время идет.
— И ты все за рулем? Не боишься заснуть? Такое, говорят, часто случается. Сидишь, сидишь, а потом — бах!.. Сам не замечаешь, как закрылись глаза.
— А потом их открываешь и видишь, что ты уже на небесах. Так? — пошутил Егор.
— Какой ты несерьезный! — обиделась Инга.
— Обещаю: если захочется спать, обязательно остановлюсь и посплю.
Грузовик шел почти на предельной скорости. Пока было светло, Егор стремился выиграть в расстоянии. Потом, когда стемнеет и появится туман, придется ехать крайне осторожно и медленно. Однако невезение преследовало его по пятам. Не успел он проехать на такой скорости и с десяток километров, как впереди на обочине показалась полицейская машина.
Подъехав ближе, он увидел высунутый из окна радар. Да тут, собственно, и радар не нужен был, чтобы понять, что правила нарушены. Из машины торопливо выскочили два полицейских. Один из них в руке держал жезл.
— Твою мать!.. — выругался Егор. — Вот влипли!
— Что случилось, скорость превысил? — поинтересовалась Инга.
— Не то слово.
Припарковав грузовик, он выбрался из кабины и направился к сержанту — пухленькому мужчине с обвислыми, наподобие пучка спагетти, усами.
— Добрый вечер, — расплылся в дружеской улыбке Егор. — Похоже, я немного превысил скорость.
Сержант громко хмыкнул.
— Вы ее превысили на добрых сорок километров. Вы вообще на знаки когда-нибудь смотрите? Тут разрешено сколько? У нас на Украине с правилами строго. У нас порядок. Верно, Микола? — он обернулся к своему напарнику, более худому, но не менее усатому мужику лет сорока.
— Верно.
— А что у нас предусмотрено правилами за такое превышение, а, Микола? Что-то я позабыл.
— Лишение водительского удостоверения.
— Ай-яй-яй. Какая строгая мера, — зацокал языком сержант. — А вернуть права в наше время так трудно! Придется пересдавать, ходить просить, унижаться, и все из-за каких-то сорока лишних километров!
Не понять, куда клонит полицейский, было сложно. Все дальнобойщики давно уже знали, что украинская дорожная полиция только и кормится за счет российских водителей. Это ни для кого не секрет. На этот раз полицейским повезло крупно, и они свой шанс упускать не собирались. Водитель влетел по собственной вине, да еще так сильно. Не воспользоваться таким подарком судьбы было бы глупо.
— Может, мы как-нибудь. хм. так сказать, сумеем. договориться немного смягчить наказание, — похлопав по карману, где лежал бумажник, предложил Егор.
— Закон есть закон. Тут уж ничего не поделаешь, придется тогда платить штраф.