— К моему глубокому сожалению, Александр Борисович, — тяжко вздохнул Вячеслав Иванович и достал из кармана диктофон с улиткой наушника на проводке. — Вот, господа, не хотите послушать допрос Солдатенкова и его бандитского окружения?
— Но как же можно обвинения бандита, уголовника, в отношении руководителя районной милиции и всеми нами уважаемого человека с поразительной легкостью принимать на веру? — возмутился мэр.
Народ неразборчиво загомонил. Турецкий наблюдал за чекистом. Тот сделал вид, что тоже не разделяет точки зрения генерала, но, почувствовав на себе прямой взгляд Турецкого, скользнул по нему глазами и скромненько этак отошел в сторонку. Мол, я не я, и хата не моя.
— А я что, сказал, будто верю каждому слову бандита? Александр Борисович, разве я прямо так и сказал?
— Нет, Вячеслав Иванович, я от тебя таких слов не слышал, — охотно подтвердил Турецкий.
— Вот и я удивляюсь, откуда Савелию Тарасовичу могли прийти в голову столь нелепые обвинения в мой адрес?
— Может быть, они столь же нелепы, как и ваши? — наивно спросил маленький судья, сделав наивные глазки.
— К сожалению, Антон Захарович, не могут быть. И это не мои досужие домыслы, а факты, причем зафиксированные официальными органами.
— Кем? Когда?! — с еще большим возмущением воскликнул мэр.
— Кем, спрашиваете? Судебно-медицинской экспертизой. Когда? Да вот после происшедших событий. По горячим следам.
— Слушайте, какая экспертиза? Где вы ее производили? — не унимался мэр.
Вячеслав Иванович с улыбкой выслушал его и заметил:
— Во-первых, не я, а пострадавшие. А во-вторых, мне кажется странным, Савелий Тарасович, что вы волнуетесь так, будто это дело касается лично вас, напрямую, то есть непосредственно, в то время как подполковник молчит словно в рот воды набрал.
— Ты все напутал, Вячеслав Иванович, — вмешался Турецкий. — Это не он, это Иннокентий Мурадович набрал.
— Я не в прямом смысле сказал, а в переносном.
— Ах вон ты о чем?..
Они старательно изображали из себя недалеких служак, вынужденных принимать неприятные решения. Но
Турецкий размышлял, для чего нужно Славке в данном случае явно вызывать огонь на себя? Или появилось то, о чем ему, Александру, еще неизвестно? И тогда он, принимая удар, тем самым развязывает Турецкому руки?
— Ну не желаете, господа, слушать — и не надо. Я и сам мало удовольствия испытал, честно вам заявляю. Особенно тот момент, когда эти уголовники, как вы, Савелий Тарасович, совершенно справедливо выразились, сообщают моей сотруднице, что ее захватили по прямому указанию, — показал Грязнов пальцем, — Павла Петровича, а затем подробно рассказывают о том, что он с ней станет делать, если она не расколется. Ну ему, я понимаю, понятно уже, что мы отчасти и по его душу прибыли. А им-то, бандитам, зачем? Ни они нам, ни мы им не нужны. Так в чем же дело? В общем, скажу вам честно, господа, не стал я ломать себе голову, а позвонил Ивану Христофоровичу и обрисовал ситуацию. А затем предложил, что для пользы дела, то есть во избежание помех в дальнейшем расследовании, нам надлежит приостановить, скажем так, деятельность подполковника Затырина, временно освободив его от занимаемой должности и отправив под домашний арест. И взяв подписку о невыезде. Ну а дело о соответствии подполковника занимаемой им должности необходимо передать для служебного расследования в Главное управление собственной безопасности МВД РФ. Генерал Седлецкий полностью со мной согласился. О чем я вам, господа, и сообщаю. Можете лично проверить, кто сомневается. Постановление об этом, подписанное начальником ГУВД области, вас ожидает, господин подполковник, в вашем кабинете. А мне вы можете прямо сейчас сдать ваше личное оружие и служебное удостоверение.
Затырин из багрового сделался бледным до синевы. Гневным взглядом уперся он в Грязнова, который не демонстрировал никаких попыток силового решения этого вопроса, и собрался что-то ответить, наверняка в резком тоне. Но Вячеслав Иванович, по-простецки взъерошив рыжие волосы на затылке, будничным тоном опередил его:
— Давайте, Павел Петрович, не будем затягивать, для вашего же спокойствия.
Затырин положил пистолет и удостоверение на стол и сделал шаг в сторону. Грязнов взял и не глядя сунул их в свой карман.
—Да, Саня, — сказал он таким тоном, что все остальные не могли не обратить на это внимания, — я ж еще один вопрос с генералом решил. Спрашиваю у него: а где сейчас находится командир ОМОНа? Надо, мол, его срочно допросить. Уж очень много к нему накопилось у нас вопросов. Ну Иван и отвечает: сейчас прикажу узнать и перезвоню. И знаешь, что, оказывается, выкинул этот Умаров Умар Закирович? В бега подался! Ох, чует кошка, чье мясо съела! Я сразу сообразил, Саня! Откуда известно? — спрашиваю. А генерал отвечает: «Да уж третий день ни на службе, ни дома не появляется. А эти олухи доложить боялись, все, понимаешь, ждали чего-то?» А чего? Когда рак на горе свистнет? Так он уже давно свистнул. Ну и говорю, что, раз, мол, такое дело, немедленно объявляем его в федеральный розыск. И официально предлагаю Ивану все необходимые данные на этого майора срочно отправить в Москву, в министерство. Не первый ведь в нашей жизни случай, верно? Многим такой поворот дела мозги вправлял, я правильно мыслю?
— Абсолютно с тобой согласен. А заодно, думаю, и остальным хорошим уроком будет.
— Ты имеешь в виду кого-нибудь конкретно, Саня? — с наивным видом спросил Грязнов.
, — Да тут и конкретно, и абстрактно, если кому-нибудь придет шальная идея смыться, хотя бы на время, пока все утихнет. Но я уверен, что не утихнет, Слава. А ты как считаешь?
— Ох не утихнет, — горестно вздохнул Грязнов. — В общем, уже сегодня мы этого Умарова объявили в розыск. Посмотрим, куда он от нас денется. Ну да ладно, это все частности. А я, видит бог, господа, не хотел портить вам настроение. Так что мы с Павлом Петровичем, пожалуй, поедем, нам еще предстоит длительная беседа, а вы уж извините... Да, Александр Борисович, — Вячеслав Иванович повернулся к нему, словно забыл сказать о самом главном, — по опыту почти профессионального рыболова могу тебе заявить, что в эту погоду и в данное время суток хорошая рыба клевать не будет. Поэтому ты с нами или как?
— Да, видимо, в таком случае тоже придется извиниться перед хозяевами... — с сожалением ответил Турецкий. — Но ты считаешь, точно не станет клевать, да?
— Сто пудов не станет.
— Ну что ж, тогда, господа, разрешите и мне откланяться. — Турецкий отдал всем общий поклон и отдельно помахал ладонью чекисту: — Рашид Закаевич, вы о моей просьбе не запамятовали?
— Помню, — кивнул тот.
— Телефончики ваши для связи оставьте, пожалуйста.
— Ах да-да, — «вспомнил» чекист.
На бумажной салфетке он записал два номера своих телефонов — городской и мобильный — и отдал Турецкому.
— А вы, Иннокентий Мурадович, как себя чувствуете? — не мог не поинтересоваться Александр Борисович напоследок, складывая бумажку с телефонами и пряча ее в карман.
— Все в порядке, — закивал и тот.
— Ну и славненько. Извините, Савелий Тарасович, что не успел до конца воспользоваться вашим гостеприимством. Надеюсь, все у нас впереди.
И они втроем — с Затыриным, который невольно оказался между Грязновым и Турецким, — пошли к катеру.
— Что так скоро? — спросил Гоша.
— Дела, — коротко ответил Грязнов и спросил у него: — Если мы каюту вашу займем, ничего? Уединиться надо.
— Какой разговор? — ухмыльнулся Гоша, с недоверием посматривая на подполковника, которого заметно покачивало. Но явно не от выпитого.
Впрочем, усевшись в небольшой каюте, Затырин словно бы почувствовал себя увереннее. Точнее, стал наглеть. Даже лицо порозовело и вскоре стало приобретать привычный красный цвет. Но краснота стала сменяться бледностью, когда Грязнов включил свой диктофон и послышалась речь...
Турецкий слушал запись с большим интересом. Подполковника не щадили ни Солдатенков, ни его подручные, похитившие Галку. Как они его только не называли! Козел, пожалуй, было самым ласковым и безобидным словом. Но особенно неожиданным для него, как, впрочем, и для Турецкого, было признание Прапорщика о том, что Затырин, с которым он тайно, по просьбе подполковника, встречался в собственном ресторане на набережной, заказал ему развлекательный центр и два магазина, принадлежавших Теребилину и Сороченко, а также несколько иномарок их дружков-приятелей. Номера подполковник сам продиктовал по списку, который достал из собственного кармана. А когда задание его было выполнено, то есть ночные пожары уничтожили дотла указанные объекты, как и договорились на стрелке, милиционеры этого сучьего потроха замели нескольких братков. Он обещал для понта подержать их пару дней на киче и откинуть за отсутствием доказательств. А сам, оказывается, развел, как последняя б...
— Чушь собачья... бред... да врут, твари! — цедил сквозь зубы растерянный подполковник, еще, видимо, не нашедший для себя способа защиты. Но именно по такой его реакции и поняли Турецкий с Грязновым, что законник ничего не соврал.
И по поводу Гали Романовой так же по-своему подробно и красочно рассказал Солдатенков.
Мол, Затырину стало известно от своих стукачей, что эта шмара из московской ментовки ходит здесь ночью по домам и шьет на Затырина дело. Ее надо было тихо заныкать и передать подполковнику. А тот собирался сам устроить с ней разборку и потом отдать пацанам, чтоб те, когда она им надоест, сыграли ей «популярный отходняк», то есть закатали в бетон. Вот сегодня как раз вечером и собирался Затырин подъехать к Прапорщику для базара со шмарой, да Грязнов поломал все планы.
— Клевета! — попытался продемонстрировать свое крайнее возмущение Затырин.
— Ну как же это может быть, чтоб и Солдатенков, и его братки клеветали на вас совершенно одинаково? И кто вы для них? Вы чего, подполковник, за идиотов нас держите? Или полагаете, что мы стали бы дожидаться, когда вы начнете свои издевательства, подобные тем, что устраивали ваши сотрудники в подведомственном вам управлении, и брать вас на горячем? Да мне психика Романовой важнее всех ваших оправданий! Тем более что ни одному вашему слову я не верю.