— Я пока еще не доктор! Я студент, мы здесь в больнице на практике!
Дану это ничуть не огорчило. Он открыл папку, достал из кармана ручку, вытащил зеленый бланк и начал задавать вопросы. Узнав, что она тоже студентка, перешел на ты.
— Тебе надо перейти в палату! — сказал он, когда заполнил карточку.
— Мне не дойти…
— Ходить не надо, я тебя перевезу. — Он привез из коридора высокую каталку, плотно придвинул ее к койке, а потом, легко подняв, осторожно перенес Дану на холодную клеенку передвижного ложа. Клеенка неприятно холодила ее спину, но это компенсировало тепло его рук. Она близко видела его лицо. После ночного дежурства он не успел еще побриться, шея заросла коротким черным волосом, от халата пахло дезинфекцией. Он поправил на ней послеоперационную рубашку, которая надевалась совсем как смирительная, и улыбнулся:
— Такие тяжести я с удовольствием носил бы почаще, хоть каждый день…
Шов у Даны заживал хорошо: через неделю ее выписали. За эти несколько дней черноволосый раза два подходил к ней. Потом его, очевидно, перевели в другое отделение. Дана вернулась в общежитие. Домой не поехала, не хотела тревожить родителей. Девчонки носили ей из столовой еду, вечером стряпали на плитке что-нибудь эдакое, ей хватало. Через десять дней Дана отправилась в больницу. Показаться.
Опять тот же кабинет, белый топчан, но сейчас здесь царила предобеденная суета, суетились медсестры, врач и какой-то лаборант, который брал у пациентов кровь на анализы. «Раздевайтесь», — сказал дежурный врач и показал на топчан, продолжая прерванный разговор с двумя сестричками о каких-то несуразностях в историях болезни. Дана сняла юбку и, вешая ее на крючок, заметила, что лаборант наблюдает за ней в зеркале на противоположной стене. Дана обозлилась: взять бы да швырнуть в него чем-нибудь! Врач поднялся, подошел к топчану, и Дана, уже лежа, немножко опустила трусики, чтоб он мог прощупать живот. Дежурный врач объявил, что все в полном порядке, и порекомендовал еще недельку отдохнуть, а потом можно приступить к занятиям.
На третий день после визита к врачу Дана обнаружила в ящичке, где висели ключи от их комнаты, письмо. Вскрыв конверт, она, растерявшись, прочла на бланке для рецепта:
«В пятницу в 15.00 жду у входа в Вальдштейнский сад. Павел».
Дана сияла от счастья. Значит, не забыл ее тот студент — черноволосый медик, дал о себе знать. Наконец-то! Может быть, он хочет носить Дану на руках под цветущими деревьями! Ведь говорил же он, что с удовольствием делал бы это хоть каждый день! Дана не могла дождаться пятницы, не пошла на две последние лекции, потратив это время с большей для себя пользой — девчонки оставили ей утром свои коробочки с косметикой, которые обычно старательно прятали: косметика стоит недешево. Дана вымыла голову шампунем, внизу у сторожихи взяла фен, долго выбирала, что надеть, после нескольких неудачных попыток натянула все-таки брюки и Бланкину блузочку и около трех часов пополудни влезла в двадцать второй трамвай.
Черноволосого медика в условленном месте не оказалось. Вдоль входа в Вальдштейнский сад прохаживался какой-то юноша. Дана прислонилась к ограде и стала ждать, откуда вынырнет ее доктор? Придет пешком? Приедет на машине или на трамвае?
— Дана Вранова? — окликнул ее кто-то. Она повернулась налево и снова увидала молодого человека, который уже давно здесь прогуливался.
— Да… — ответила она осторожно, — а что? Я вас не знаю.
— Знаете! — убеждал он Дану. — Мы с вами виделись позавчера в больнице.
Дана туманно припомнила: да, там действительно кто-то возился со стеклышками, с размазанными капельками крови.
— Меня зовут Павел, — представился он.
Дана, опустив голову, вздохнула, сразу же сообразив, что розовый воздушный шарик ее мечты лопнул. Значит, вовсе не черноволосый медик, а этот…
— Как вы узнали мой адрес? — спросила Дана после долгого молчания. Молодой человек все улыбался, приписывая Данино удивление тому, каким способом он пригласил ее на свидание.
— Это было нетрудно. Просто заглянул в вашу историю болезни.
— Что же вам угодно? — холодно поинтересовалась Дана.
— Видеть вас!
Она хотела уйти. Он удержал ее.
— Подождите. Ведь не возвращаться же домой в такую чудесную погоду! Погуляем.
Дана и сегодня не может понять, почему тогда не убежала. Он был неплохой собеседник, хотя до того черноволосого студента, который хотел бы носить ее на руках, ему далеко. Они договорились встретиться на следующий день. Она пришла из жалости и еще от скуки. Начали встречаться. Через два месяца Дана сдала госэкзамены, уже ожидая ребенка. В каникулы они расписались. Мать Павла давно решила, что ее сын должен стать врачом. После гимназии Павел в институт не попал, засыпался на вступительных. Два года ходил на подготовительные курсы и сделал новую попытку. На этот раз она увенчалась успехом. После каникул Дана с Павлом переехали в Крушетице. Его родители отдали им квартиру в многоэтажном доме, а сами перебрались в домик в Есенице. Мама Даны приехала недели за две до родов. Павел ездил на лекции в Прагу, целую неделю жил в общежитии, возвращался в пятницу вечером. Родился Павлик, он был радостью для всех, лишь новоиспеченный отец постанывал, что из-за ребенка не может заниматься.
Экзамен по анатомии Павел завалил. Ему назначили пересдачу. Опять завалил и попросил академический отпуск. Когда он вернулся из Праги, Дана уже в дверях поняла, что в зачетке снова нуль. Сначала она верила всем его объяснениям, что просто не повезло или что экзаменатор попался вредный, злой: наверное, не выспался. С ней тоже такое случалось, но, когда Павел на следующий год не смог одолеть уже пройденного курса, Дана решила, что готовиться к экзаменам он будет дома. Маленького Павлика определили в ясли, а когда ему исполнилось три годика — в детский сад, чтобы днем у отца были полный покой и тишина. Павел никак не мог вгрызться в учебники и конспекты, не в силах был вбить в свою голову то, что его однокашники, сдав экзамены, уже успели позабыть. Время текло, словно песок сквозь пальцы. Павел слушал пластинки, мечтал о чем-то своем, под новые записи, которые покупал или брал у товарищей, срок экзамена приближался, а его ничто не могло вывести из прежнего состояния. Он верил, что на этот раз ему повезет, и действительно несколько экзаменов, как ни странно, ему все-таки удалось спихнуть. А остальные? Павел, не слушая упреков Даны, потерпев денек-другой, пообещал исправиться и наверстать — в конце концов, все видят, я делаю, что могу, правда мама? — он кидался за помощью к матери, если Дана жаловалась его родителям. Мать была к нему добра и терпелива. Не суть важно, каково начало, вот конец, тот и делу венец! Все равно Павел будет врачом, говорила она и уже видела, как ее сын вышагивает в Каролинуме[2] в мантии и шапочке.
Чертова баба, хоть бы раз его как следует отчитала! Хоть бы поняла наконец, что не выйдет из ее Павла пана доктора! Хоть бы разок пришла и задала ему по первое число! Ведь вместо занятий он валяется на диване и читает объявления о продаже старых автомобилей! Могла бы позвонить: «Дана, я купила Павлику зимнюю шубку, как ты думаешь, она не будет ему велика?» Вместо этого одни попреки! Наверняка Павел ни словом не обмолвился, что Данино платье — подарок ее матери! Что ей позарез нужно новое пальто!
Дану все чаще одолевает теперь мысль, что еще немного, и у нее не станет больше сил вставать вот так по утрам и снова окунаться в эту жизнь, из которой, она уже знает теперь наверняка, нет никакого выхода.
Глава шестая
Вокально-инструментальный ансамбль «Метафора» на вечере в интернате сельхозтехникума имел неожиданный успех. В одиннадцать часов музыкантам предложили заканчивать, но по горячей просьбе студентов Камил сыграл еще три вещи: «Сотри поцелуи», «Аромат, который возвращается» и «Слышу шаги твои», а потом, не обращая внимания на неумолкающий свист и аплодисменты, сказал своим ребятам: «Пошабашили!» — и убрал мундштук от саксофона в футляр. Если поднажать, можно еще до двенадцати поспеть домой. Гитары — Матеичек, Фландерка и ударник Лойза Адаму поедут в одной машине, они с Миреком и с аппаратурой — в другой. Так «Метафора» отправляется на выступления всегда, и за два года ребята приобрели навыки в сборах и передвижении.
— Ну что ты там? — накинулся он на Мирека, который все еще сидел на стуле и наблюдал за ребятами, неохотно покидающими зал, под сводами которого зажглись-засверкали наконец две тяжелые хрустальные люстры. Сельхозтехникум размещался в старом замке, что было не слишком удобно. Прежде всего — плохое отопление и темноватые комнатки на третьем этаже, где жили учащиеся, — обо всем этом музыканты узнали от директора, который пришел поприветствовать их. Но имелись также и свои преимущества. Одно из них — отличный зал с огромным камином.
— Ничего… просто наблюдаю! — ответил Мирек, глядя на двух воспитательниц, выпроваживающих ребят к дверям. С одной из них Мирек танцевал вальс. Она сказала, что ее зовут Надя. Весь вечер Надю приглашали ее подопечные, но каждый раз, когда ее взгляд встречался со взглядом Мирека, она чуть заметно, скорее самой себе, улыбалась. Черные гладкие волосы были собраны сзади высоким узлом, подчеркивая красоту осанки и походки. Вторая воспитательница была менее привлекательна, зато ее свитерок обтягивал многообещающие формы…
Камил окинул девушек оценивающим взглядом и сказал:
— Кончай травить баланду, тронулись! Тебя уже ждет Иренка!
Теперь поднялся и Мирек, отвинтил мундштук от своего саксофона, продул, чтобы освободить от остатков слюны, но все еще разглядывал богиню, которая словно бы сошла с фрески, украшающей потолок аванзала замка. Он видел ее покатые плечи, освещенное розовыми бликами угасающего в камине огня лицо, и ему было абсолютно ясно, что спешить незачем.
— Погоди, Камил! Еще десять минут! Не помрем. Девчонки от нас чего-то хотят!