Надя, повернувшись, действительно смотрела на музыкантов, которые укладывали в черные ящики свои инструменты. Мирек многозначительно мотнул головой, что должно было обозначать «подожди где-нибудь в коридоре». Ему показалось, что Надя ему кивнула.
— Ну, ты даешь! Если сейчас же не сядешь в машину — имей в виду, все доложу Ирене! — угрожал Камил, подталкивая приятеля пюпитром. Мирек вроде и не очень-то упирался.
Они помогли дотащить ребятам инструменты, Фландерка едва успел вскочить в машину. Камил с Миреком вернулись за усилителем. Они уже волокли его через арку, когда увидали в темноте женскую фигуру.
— Уезжаете?
Мирек узнал свою сегодняшнюю партнершу по танцам.
— Ага… уезжаем… — подтвердил Камил и, не задерживаясь, потащил Мирека вместе с усилителем к машине. Тщательно укутав ящике инструментами старым одеялом, он начал пристраивать рядом с ним свой саксофон. Камил захлопнул дверцы машины и хотел уже садиться за руль, когда обнаружил, что Мирека в машине нет, что Мирек стоит рядом с девушкой у выхода, Камил кинулся за ним, громко выкрикивая на бегу:
— Ну, нам пора, до свидания!
— Вам действительно пора?..
— Увы… Увы… — И Камил, крепко схватив упирающегося Мирека за локоть, потащил его к машине.
— Я думала… — Девушка явно подыскивала слова. — Мы с Миленой хотели пригласить вас на чашечку кофе… если вы, разумеется, не против, — выдавила она наконец.
Камил собрался было заявить, что принципиально не пьет кофе на ночь, так как потом плохо спит, но Мирек опередил его:
— Кто бы знал, до чего же мне хочется кофе!
Девушка, коротко хохотнув, крикнула в сторону освещенной арки: «Милена!» — и стала терпеливо ждать, пока из темноты вынырнет подружка. Назвав свои имена и узнав, как зовут молодых людей, они отправили Камила запереть автомобиль. С досады тот изо всех сил хлопнул дверцей и загремел в темноте связкой ключей.
Камил направился в сторону замка, но девушки задержали его: нет, нет, не туда — и повели куда-то по дорожкам через парк. Ночь расточала ароматы опавшей листвы, звезд на небе не было. Еще несколько шагов во тьме, и на помощь пришла теплая девичья рука. Она вела Камила рядом с собой, и он шел не сопротивляясь, ощупывая на ее пальце тоненькое колечко.
У девушек была небольшая комнатка на втором этаже дома — видимо, бывшей хозяйственной пристройки. Милена, тут же у дверей, чиркнула зажигалкой, нашла подсвечник и зажгла свечи. Свет, затрепетав, разбежался по сторонам, все ожило: и стол, и два стула, и полупустые книжные шкафы; пламя свечки осветило две картинки на стене и наконец широкий двуспальный диван-кровать с раскиданными на нем пестрыми подушечками.
— Присаживайтесь! — предложила темноволосая богиня. Камил и Мирек двинулись было к стульям, но она, усмехнувшись, показала на уютный диван. Они послушно сели и стали наблюдать, как хозяйка достает рюмки, ставит их на маленький подносик, потом початую бутылку коньяка и ловко разливает его по рюмкам.
Та, вторая, сбросив короткий жакетик, повернула ручку радиоприемника, послышалась тихая музыка. Камил тут же узнал автора.
— Гайдн! — заявил он тоном знатока и, потянувшись к предложенной рюмке, неуклюже взял ее в темноте двумя пальцами.
— Гайдн? Нет, грузинский! — самым серьезным тоном поправила она его и расхохоталась.
— Хорошо!.. — похвалил ее шутку Мирек и полез чокаться.
— Тебе нельзя! — сказал Камил, вспомнив, что Мирек за рулем. — Тебе еще меня домой везти!
Мирек опрокинул рюмку в рот и, поставив ее рядом с собой на пол, изрек:
— Теперь уже не везти, баста!
Девушки захихикали. Мирек сбросил с себя пиджак, швырнул его на книжный шкафчик, налил всем по новой и предложил выпить на брудершафт. Никто не возражал.
Все выпили. За этим, естественно, последовал неизбежный в таких случаях поцелуй.
Так, значит, эту зовут Надя!
А эту — Миленка (от нее пахло земляникой)!
— Я — Мирек…
— А я — Камил!..
Началась общая болтовня на тему: как прошел сегодняшний вечер, о музыке, о том, до чего же скучно живется девчонкам здесь в замке.
— Так вот почему вы пригласили нас к себе на кофе! — заметил Мирек.
Черноволосая не возражала.
— Возможно, именно потому. Нам так хотелось поговорить с нормальными людьми.
— А ребята из интерната что́ — ненормальные, что ли?
— Сопляки!
Предложенную сигарету взяла только Надя, и в полумраке комнаты, кроме пламени свечи, вспыхнули еще три красные точки. Милена не курила.
Скинув обувь, все устроились с ногами на диване, занимавшем целый угол комнаты. Привалившись спиной к стене, они молча слушали музыку.
— А ты недурственно лабаешь на своем саксике, — сказала вдруг Милена и, усевшись поудобнее, подтянула коленки к самому подбородку.
Камил с преувеличенной скромностью стал отнекиваться: что на этом, мол, инструменте он играет редко, все больше на фоно, но им неохота таскать с собой электроорганы из-за каких-то двух часов. Танцевать можно и не под орган! Потом Камил вспомнил случай, когда Фландерка вел машину, груженную инструментами, и заблудился! С истинным комизмом он живописал, как у Фландерки кончился бензин, а денег не было, и ему пришлось оставить на бензоколонке в залог микрофон. Милена от души смеялась. Камил, оглянувшись, увидел, что Надя и Мирек давно бросили свои сигареты и вовсю целуются — долгими, бесстыдными поцелуями.
Теперь он уже точно знал, чем кончится сегодняшний вечер.
Камил пробормотал несколько ничего не значащих фраз и нежно привлек к себе Милену.
Холмики и росистая земляника в траве.
Он лег рядом с девушкой и принялся целовать ее волосы и мочку маленького уха. От шеи пахло дорогими духами. Камил попытался угадать фирму.
Рядом опрокинулись Надя с Миреком. Послюнявив кончик пальцев, кто-то потушил пламя свечки…
Камил вспомнил вдруг Еглика, кремацию и школу.
К всеобщему удивлению, Гавелка был действительно назначен замом. Он освободил свой столик в учительской и перетащил вещи в комнату рядом. Его поздравляли, старательно скрывая смущение.
Никто против Гавелки ничего не имел, просто не могли взять в толк, почему через десять дней после похорон Еглика заместителем директора назначен именно он? Почему, скажем, не Андула Бржизова, не Каплирж? Впрочем, даже Власта Пудилова и та не осмелилась спросить об этом директора Ракосника.
Время унесло ненужные вопросы. Гавелка работал столь же добросовестно, как и его предшественник.
Камил выступал с детским хором, облаченным уже в новые костюмы. По предложению Божены Кутнаеровой, за несколько дней их пошили заботливые мамаши. Костюмы детям были очень к лицу, и аплодисменты долго не умолкали.
Метров сорок дареной ткани еще осталось. Камил притащил ее в учительскую и спросил: «А это куда?» Директор Ян Ракосник беспомощно пожал плечами. Убрать? Вернуть шефам? Они сочли бы это за оскорбительную бестактность. И он согласился на предложение Бенды — разделить ткань между учителями. Почему бы им не получить от шефов подарка! Разве не таскают они ребят на всякие их мероприятия? Если подарок предназначен школе, то ведь школа — это не только ученики, но и учителя, уборщицы, школьный сторож! Итак, тому, кто хочет, выделить по три метра. Божена Кутнаерова сбегала в кабинет за большими ножницами и разрезала ткань на куски. Кто отказывается? Камил! Он холостой, на что ему? Каплирж! Этот бездетен, а его жена навряд ли наденет на себя такую пестрятину. Губерт, естественно, тоже отказался. Он никогда и ничего не хочет, одинокий бегун на дистанции строптивости! Остальные возьмут. И товарищ директор Ян Ракосник тоже отказываться не станет.
Адамцева накинулась на Эву Мокру:
— Скажи на милость, тебе-то зачем? Ты меня просто удивляешь, на что тебе эта тряпка? Ты ведь все покупаешь на валюту!
Эва, удивленно взглянув на нее, не стала торопиться с ответом.
— Я… с чего ты это взяла?
Адамцева уже запихивала свой сверток в хозяйственную сумку: она сошьет обоим внучатам рубашки, выкройку возьмет у Божены.
— Не станешь же ты убеждать нас, что Омар не посылает тебе долларов! Или чего-то там еще!
Эва с вымученной улыбкой ответила:
— Прикажете поклясться, что я действительно ничего от него не получаю? Ведь я даже не знаю, где он и что с ним!
У Эвы было огромное желание швырнуть эту несчастную тряпку, но она просто не вправе сделать этого. Мать что-нибудь сошьет из нее маленькой Радке. Если освободится наконец место в детском садике, девочке понадобится новая юбка и блузочка. И Эва проглотила бестактный упрек. Камил наблюдал за ней от дверей и видел, как она старается взять себя в руки, чтобы не сказать Адамцевой что-нибудь язвительное.
На следующий день разразился скандал. Забыли Либуше Лиеманову. Она была у врача, когда Кутнаерова делила пеструю ткань.
Либуше стала упрекать Пудилову в неискренности и коварстве. Чуть что доброе — о ней и не вспомнит. Все наперебой стали предлагать ей свои отрезы.
— Нет! — оскорбленно заявила она и засеменила в свой класс на первый этаж.
— Когда же ты нам покажешься в новом туалете? — спросила на переменке Кутнаерова у директора Яна Ракосника.
— Я… вероятно, после рождества, если ты имеешь в виду дареную женой рождественскую рубашку. А ту ткань я разрезал на три части. Понадобилась для музея — подложить что-нибудь яркое под экспонаты.
Присутствующие при этом женщины застонали: какая, мол, жалость! Но директор Ракосник настаивал, доказывал, что именно эта ткань будет в музее на месте. Конечно, все для музея! Он и всю школу охотно бы переселил туда и сам перебрался! Никак в толк не возьмут, почему его, одетого всегда с такой элегантностью, занимает старое барахло и грязные тряпки, которые таскает в его кабинет детвора из окольных деревень…
Камил наклонился над Миленой и там, где угадывал ямку на ее шее, нащупал пуговку обтягивающего свитерка. Милена легко приподнялась на локтях, помогая раздеть себя. Он целовал ее обнаженные плечи, потом его губы поползли ниже и ниже… Камил ощутил плотную кожу живота и холодный металл молнии на ее джинсах. Он поднял голову и одним движением расстегнул ее…