— Рисковать я не стану!
Выражение лица Пудиловой стало таким, будто кто-то пощекотал у нее в носу. По тону, каким это было сказано, она поняла, что Милада не уступит. Понятно! Эта молодая особа из того же теста, что и сама Пудилова. Может быть, подобные качества привлекают в Миладе ее сына. То, чего у него самого и нищенской горстки не наберется.
Власта уставилась в пол, изображая тяжкое раздумье. Ковер тоже старый, вытертый. О боже, почему из такой бедности, такого убожества должен ее сын взять себе жену?
— Что ж, хорошо! — заявила Власта Пудилова, помолчав и переводя взгляд с матери на дочь и обратно, и продиктовала свой категорический ультиматум:
Свадьба будет 14 января.
До окончания института молодые будут жить у Пудиловых.
После вручения диплома Станя получает от родителей ключ от нового «фиата».
Ну а что же принесет в дом Милада?
— Я дала поровну обоим детям, — сказала Миладина мать и, тяжело поднявшись, медленно подошла к серванту. Она открыла нижнюю дверцу, и Власта Пудилова увидела аккуратно сложенные наволочки, полотенца и простыни. Скудный свет маленькой люстры осветил складки нескольких оранжевых махровых простынь.
— Гм… — Пудилова отметила про себя, что Миладина мать гордится приданым. — И это все?
— На Миладу записана четвертая часть дома. Когда был жив отец, он разделил его на четыре части.
Власта быстренько подсчитала. У Милады есть еще старший брат, тот, к счастью, женился и живет где-то в Праге, вместе с тещей, это — трое..
— Кто же получил половину?
— Я, — ответила женщина.
— Вам бы следовало передать Миладе и свою часть! На что она вам?
— Мне хотелось бы дожить свой век здесь…
— Учеба Стани влетела нам в копеечку! Пять лет в Праге — за эти деньги мы могли поставить новый дом!
— Милада говорила, что живете вы прилично…
У Пудиловой вытянулась физиономия, и она пропела:
— Ах, во-о-от ка-а-ак?!
Да, Власта не ошиблась: Миладина мамаша заранее все подсчитала! Как знать, возможно, Милада лазила по шкафам, когда в одно из воскресений они остались со Станей дома наедине — Пудиловой пришлось идти со своим классом на какое-то торжество. Ну и ну! Эти бабы уже все обмозговали, а Станя, молодой растяпа, просто-напросто влип. Что же теперь делать? Пудилова вернулась к разговору о четвертой части дома. Дом оказался вовсе не развалюхой. Коттедж. Две комнаты наверху, в мезонине. Палисадник вдоль фасада, а сад — до самого поля. Подремонтировать — и дом будет как новый. Станс пришлось бы провести центральное отопление, не будет же он весь свой век таскать ведра с углем.
— А вы не передадите Миладе свою часть дома?
Миладина мать снова опустилась в мягкое кресло.
— Почему же? Передам!
— Вашему сыну мы выплатили бы за его часть. Но, разумеется, по государственной цене. Национальные комитеты в таких делах ведут себя вполне логично. Вы переехали бы жить в мезонин, а молодым останется весь низ.
Милада вдруг резко поднялась и, не сказав ни слова, вышла из комнаты. Обе женщины внимательно смотрели ей вслед.
— Ее тошнит, что ли? — поинтересовалась Власта.
— Видимо… — Мать упорно смотрела на дверь, словно ожидая, что дочь вот-вот вернется.
— Рановато. Некоторых, правда, тошнит все девять месяцев. Я тоже, пока Станей ходила, намучилась! — Настроение у Пудиловой заметно улучшилось. Ведь эти двое согласились на все ее требования! Нет, поправила она себя: приняли все условия капитуляции.
— Да, вот еще что: до рождества надо сходить к адвокату, чтобы он переоформил вашу часть дома!
— Хорошо. Время у меня есть. Выберу день после Миладиного дежурства!
— Я хотела бы поехать вместе с вами!
— Пожалуйста. Ведь это недалеко, здесь, в городе. Договоримся заранее с адвокатом Коларжем — он был знаком с моим покойным мужем…
— Дайте мне знать! — Пудилова поднялась, ей уже незачем было здесь оставаться. Битва выиграна!
— Я позову Миладу, — сказала седая женщина. — Попрощаться.
Пудилова неторопливо и тщательно застегнула пальто на все пуговицы.
— Не обязательно, мы наверняка скоро увидимся. Прощайте!
В коридоре на стенах висели оленьи рога и несколько гравюр на сюжет охоты. «Это старое барахло, — мелькнула у Пудиловой мысль, — надо будет выкинуть, не забыть поговорить обо всем со Станей».
Дана вывела своих ребят из раздевалки на улицу, попрощалась, велела осторожнее переходить улицу, к завтрашнему дню всем дошить перчатку, и вернулась в опустевший класс. Сейчас явится нянечка Поливкова и начнет уборку, надо уходить, не то до вечера не попадешь домой. Нянечка Поливкова про всех знает все — она ходячий отдел кадров городка Крушетице и всех близлежащих деревень.
Дана поставила большую сумку на столик и стала укладывать в нее непроверенные тетради. Сегодня к ней на урок заходил директор Ракосник. Урок математики прошел вполне прилично, но на перемене директор занимался разбором ее урока, и потому домашнее задание, которое она обычно проверяла на перемене, осталось непроверенным. Еще кожаный чехольчик с карандашами и ручкой и конверт с деньгами, которые ей утром принесла почтальонша. Тысяча двести пятьдесят крон за сданный шиповник. Если будет время, то дома она спокойно распределит деньги по классам, список Дана берет с собой. Она взглянула на часы: уже половина третьего. Автобус отходит в три. Следующий будет только в пять. Зачем торопиться? Иногда ей кажется, что слово «дом» действует на нее не сильнее спитого чая.
Вчера вечером вернулся из Праги Павел. Экзамен по патологии, как она и предполагала, он засыпал. Расплачивается не только за глупость, но и за леность. Дана не сказала Павлу ни слова, молча подала ужин и убежала в ванную ополоснуть под душем маленького Павлика. «Это — конец», — мелькнула у нее мысль, пока она открытой ладонью пробовала, теплая ли вода. Павлик уже стоял голенький в ванне и нетерпеливо хлопал ручками. Конец никому не нужным занятиям. Что Павел станет делать теперь? Пусть сам решает. Он не лишен способностей, но только не к учебе: ненавидит книги, его чуть не рвет, когда открывает конспекты лекций. Однако после стольких тщетных попыток сдать очередной экзамен вновь и вновь возвращается к ним. Вот сейчас он сидит в кухне, перед тарелкой с сегединским гуляшом — любимое его блюдо, — и решает, как быть дальше. Орел или решка. Диплом где-то там, в туманном далеке, или будничная серая жизнь? Будничная? Но почему же? Может, для него в этом счастье?
Дана пустила на мальчика струю теплой воды, а когда начала намыливать, услыхала, что Павел с кем-то говорит по телефону. Вероятно, со своими родителями. Через какое-то время он пришел в ванную и, глядя на голое тельце сына, заявил:
— Поеду попрошу академический отпуск…
Дана не ответила. Взяла в руки мягкий шланг и смыла со спинки мальчика мыльную пену.
— Слышишь?.. — повторил он.
— Да… — У ее четырехлетнего сына фигурка — копия отцовской. Он тоже будет невысоким, широкоплечим, зато характером пойдет в нее. Ей захотелось прикоснуться губами к блестящей от воды попке малыша.
— Что ты на это скажешь? — настаивал Павел.
Он прислонился к стенке, выложенной розовым кафелем, и сзади наблюдал за женой. Материнство не испортило ее фигуры, разве что бедра стали пошире. Ноги остались такими же стройными, как и раньше.
Дана потянулась к махровой простыне, Павел подал ее.
— Ну?.. — снова спросил он.
Дана укутала голову Павлика и принялась вытирать ему волосы.
— Делай что хочешь. Мое мнение тебе давно известно. Но жить так дальше я не могу!
— Как это понимать?
— Так понимать, что нам надо разъехаться.
Он оскорбленно усмехнулся и сказал:
— Меня тебе уже мало?
Дана дала ребенку чистую пижаму. Павлик умел одеваться сам. Простыню развесила над батареей.
— Ты, Павел, никогда не сможешь понять, что супружеская жизнь — это не только постель.
— Но, между прочим, в постели ты об этом почему-то не говоришь! — судорожно хохотнул он.
Дана взяла ребенка на руки и понесла в комнату, рядом с их спальней. Павел как побитый плелся вслед за ними.
— У тебя кто-нибудь есть? — спросил он вдруг. — Губерт или тот подонок Лекса, а может, еще кто, кого я не знаю?
— Тебе самому не противно? — Дана повернулась к мужу и в упор строго смотрела на него. От такого взгляда Павел обычно отводил глаза. Иногда ему казалось, что он женился на женщине, лет на двадцать старше его. Дана обращалась с ним как с ребенком, и это его задевало.
— Павел, — Дана почти умоляла, — уйди от нас. Переезжай в Прагу, у тебя есть где жить! Дай нам с Павликом пожить нормально.
— Что значит «нормально»?
Дана глубоко вздохнула.
— Без тебя, без этого бесконечного нервотрепа. Разойдемся. Я о Павлике позабочусь, а ты спокойно займешься учебой и своими «хобби».
Павел вцепился в спинку детской кроватки.
— Я думал, что ты способна понять меня!
— Да! Я пыталась дать тебе все, что было в моих силах! Больше их у меня нет! Уезжай, Павел…
— Это что — расчет без выходного пособия? — спросил он с иронией.
Дана укрыла сына, поцеловала в щечку и вернулась в кухню мыть посуду. Больше они ни о чем не говорили. Павел выкупался. До половины десятого смотрел телевизор. Дана вымыла в кухне и в коридоре полы, легла в постель и взялась за книгу, пытаясь сосредоточиться. Павел вошел в спальню.
Вот какая пошла у них жизнь.
Сегодня у них, кажется, состоится очередное выяснение отношений.
А ей еще надо написать планы уроков на завтра, разделить ребячьи деньги за шиповник, состряпать хотя бы один конспект по рекомендованной методической литературе, потом догладить белье… За что хвататься раньше?!
Послышался энергичный стук в дверь. В класс заглянула Эва Мокра. На ней уже надето теплое пальто, на голове шапочка из того же меха, что и воротник.
— Идем? — улыбнулась она Дане. — Я-то думала, что ты давно ушла. Я занималась с отстающими — этого мальчишку Моудрого, наверное, так и не научу твердым гласным. До того тупой! — Она подождала, пока Дана оденется, и продолжала болтать: — Заявись ко мне кто-нибудь на урок и вызови этого Моудрого к доске — мне конец: этот вундер такое ляпнет, хоть стой, хоть падай! — Она помогла Дане натянуть пальто.