и слышать их размолвку. Губерт перестал обращать на Дагмар внимание, в полной уверенности, что одна она здесь все равно не останется, и двинулся к столу, где они сидели. Он дал сто крон Милошу Лексе и попросил за него расплатиться, а потом поочередно попрощался с теми, кто еще оставался, а не отправился ужинать в салон или в бар. Губерт даже не пытался объяснять причину их скоропалительного ухода. И Дагмар тоже пожала всем руки, присоединив к рукопожатию вымученную улыбку.
В машине она молчала. За руль сесть отказалась, и, несмотря на то что Губерт выпил пива и даже рюмку коньяку, ему самому пришлось вести машину. Дагмар задумчиво смотрела вперед, не отрывая глаз от капота машины. Они миновали короткие улицы Крушетиц, и липовая аллея вывела их в поле.
Губерт чувствовал необходимость извиниться перед женой.
— Ведь мы же договорились, Дагмар, правда?
Дагмар не ответила. Этого он ожидал.
— Все равно после двенадцати уже ничего интересного не будет, ты и сама это знаешь. — Ответа опять не последовало. Дагмар лишь подняла воротник пальто: наверное, ей было холодно. Губерт судорожно расхохотался. — Знаешь, что мне сказала Кутнаерова? Что от меня в школе ожидали большего. Хотя все знали, как меня помели из Тынца! Уж не воображают ли они, что я им буду наизнанку выворачиваться? Я не настолько наивен, чтоб гореть энтузиазмом! Равнодушный? Так они же этого добивались! Разве я не прав? — повернулся он к жене. Но Дагмар упорно молчала, подавляя в себе сложное чувство жалости и разочарования, чего Губерт, конечно, не знал.
Глава десятая
В кабинете замдиректора Гавелки проходило собрание партгруппы. Каплирж с Бендой притащили сюда еще несколько стульев. Анечка Бржизова, директор и Иванка Раухова сидели за журнальным столиком, все остальные расположились вокруг. Бржизова, поигрывая авторучкой, информировала собравшихся о том, какой разговор состоялся между ней и заведующей детсадом. Та считала себя насмерть оскорбленной, но две другие воспитательницы пообещали создать для маленькой Радки оптимальные условия. И на следующий день дети зашли за Радкой домой, взяли ее за руку и спокойненько отвели в детский сад.
— Поразительно! Я бы никогда не поверил, что подобная вещь может произойти у нас! — заметил Гавелка.
— А что тут такого? — изрек многоопытный Бенда. — Вот со мной служил один венгр, так он рассказывал…
— В Вышних Ружбахах, не так ли, Франтишек? — перебила его Бржизова.
— Ага! — подтвердил удивленный Бенда, и остальные заулыбались. — Ты его знала?
— Нет, нет! — сказала председатель партгруппы. — Но дай ты уж нам всем наконец покой со своими Ружбахами!
— Франта, — поинтересовался директор Ракосник. — Правда ли, что вы в Ружбахах оттрубили целых два года?
— Почти. Вот однажды… — вспомнил вдруг офицер запаса Бенда Франтишек, — …наш полк перебросили на Палаву…
— Стоп, Франта!.. — патетически воскликнула Бржизова. Бенда понял, что каждая его военная реминисценция может увести присутствующих от повестки дня, и потому умолк.
— Я полагаю, однако, — Каплирж машинально поднял руку, словно просил слова и одновременно призывал присутствующих утихомириться, — что подобными проблемами должна прежде всего заниматься профсоюзная организация!
Директор Ракосник посмотрел на него и сказал:
— Не все ли равно, кто исправит положение, председатель парторганизации или кто-нибудь еще.
Он повернулся к остальным, ища поддержки, что было вполне естественно.
— Председателю партийной организации следовало бы заняться вещами куда более важными! — не пожелал отступить Каплирж.
Все головы повернулись к нему, Анечка Бржизова спросила:
— Что конкретно ты имеешь в виду?
Каплирж достал из кармана небольшой листочек бумаги и футляр с авторучкой. Бумажку он расправил на колене, словно собираясь что-то записывать, и заявил:
— Например, политическое руководство балом!
Все заговорили непонимающе и удивленно. Гавелка сказал:
— Пепик, ты что дуришь? С каких это пор парторганизация руководит балами? Это дело родительского комитета!
Каплирж пристально глядел на белый квадратик на своем колене и, не поднимая глаз, продолжал говорить:
— Но свое мнение, как член партии, я могу высказать, не так ли?
— Несомненно, — согласилась Бржизова, — но не половинчато. Как, по твоему мнению, мы должны были поступить?
Он опять что-то написал мелким почерком. Присутствующие следили за тем, как бегает острый кончик его пера.
— Вам, видимо, не претит то, что творилось в салоне номер два?!
И вдруг все взгляды сосредоточились на директоре Ракоснике. Почувствовав это, он спросил:
— Ты имеешь в виду историю с роялем?
— Именно ее! — сказал как отрубил Йозеф Каплирж.
— Мальчишеская выходка Камила, не более! — засмеялся Гавелка. — Никто и не предполагал, что он может выкинуть такой номер.
— И ты тоже не предполагал, товарищ Гавелка? — спросил Каплирж тоном генерального прокурора.
— Нет, — честно ответил Гавелка.
— Но ты, как член комитета, знал всю программу.
— Рояль мы помогли втащить в салон, и я был за то, чтобы Камил разыграл его в лотерею.
— Почему же, Йозеф, ты сам не вмешался, не стал протестовать, если тебя так страшно оскорбляло то, что вытворяли с роялем? — пошел в атаку директор Ракосник, ибо понял, что значительную часть вины Каплирж пришьет ему. Впрочем, он сам, не кривя душой, признает, что расправа с инструментом — не самое подходящее занятие и не украшение программы.
— По-твоему, я должен был остановить этих взбесившихся варваров? Но как?.. — Все вокруг лишь улыбались. — Вам безразлично, что политическая работа в школе, влияние парторганизации на общественность сведены к нулю. Вот, например, товарищ Влах, — тут Каплирж иронически усмехнулся, — даже послал свою жену, чтобы и она тоже ударила по инструменту. Как в таком случае должны вести себя остальные родители, если супруга члена партии сама подает пример уничтожения культурных ценностей?
Этого следовало ожидать, подумал Губерт. Уйди они с Дагмар раньше, как только перестала играть музыка, вполне обошлось бы и без этих идиотских развлечений! Хотя, говоря честно, дареный рояль стоил не дороже вязанки осиновых дров. Губерт не утерпел и бросил:
— Я, как вы понимаете, товарищ Каплирж, этот молоток привез с собой из Тынца специально. Завернутым в целлофан!
Дана Марешова прыснула, но Каплирж явно не был расположен шутить.
— Вы можете иронизировать сколько угодно, но я убежден в том, что в пятницу вечером была совершена большая политическая ошибка! — И он снова что-то записал на своей бумажке.
После этих его слов у всех окончательно пропало желание продолжать полемику. Если уж быть объективными, рассуждали они, Каплирж прав, в какой бы патетической и мерзкой форме он ни высказывался.
— И что же ты предлагаешь? — спросила наконец Бржизова, глядя, как коллега Каплирж складывает и прячет листок в бумажник, столь бережно, словно это была стокронная купюра.
— По существу, ты, конечно, прав, — продолжала она. — Мы все, очевидно, совершили ошибку. С нашей стороны было необдуманно поручить составление программы Камилу и оставить без проверки то, что он задумал…
— Ну?.. — подталкивал Каплиржа директор Ракосник, заметив, что его ревностный коллега не торопится с ответом.
Лично он, директор Ракосник, если не считать истории с роялем, балом чрезвычайно доволен. Большинство родителей, с которыми он беседовал, хвалили детскую самодеятельность, им понравились новые костюмы юных хористов, да и спортивные выступления группы Прскавца прошли с исключительным успехом, а если к этому приплюсовать прекрасное настроение его, Ракосника, супруги, которое отдавалось эхом еще и дома!.. — Ракосник любил это ее легкое опьянение, вернее, алкогольную истому, и ему каждый раз казалось, что он совершает любовный акт с разными женщинами. Суммировав все это, директор Ракосник определил минувший бал родительского актива как исключительно удачный.
Каплирж выжидал, пока все сосредоточатся настолько, что начнут вслушиваться в каждое произнесенное им слово.
— Предлагаю внести в протокол сегодняшнего собрания, что партийная организация безответственно подошла к подготовке бала и потому в программе вечера была допущена серьезная политическая ошибка, проявившаяся в массовом вандализме.
— Товарищ Каплирж, — возразила Ивана Раухова, — ты преувеличиваешь!
Каплирж пристально смотрел на Бржизову и, словно не слыша замечания Иванки, добавил:
— Если вы с моим предложением не согласны, я требую, чтобы оно было внесено в протокол как мое особое мнение. На это я ведь имею право, не так ли?!
— Безусловно! — заверила его Бржизова.
— Мы могли бы записать в протокол это как-нибудь иначе… — попытался директор Ракосник смягчить желчный выпад Каплиржа. Но тот потребовал у Бржизовой поставить его формулировку на голосование.
Председатель парторганизации оглядела сидевших, словно ожидая помощи. Но помощь не приходила. Бенда нервно грыз ногти, Губерт Влах глядел куда-то в окно, директор Ракосник и Иванка Раухова уже капитулировали, видимо решив, что ничего особенного не произойдет! Это будет лишь предостережением на будущее. Наукой, что подобными общественными мероприятиями придется заниматься теперь партийной организации.
— Кто согласен с предложением… — Анечка Бржизова хотела сказать «Йозефа», но передумала, — …товарища Каплиржа?
Руки медленно поднялись. У присутствующих была возможность изменить формулировку, но как не признать ошибки, которая действительно была совершена? Первым, как и полагается, вскинул руку автор и вдохновитель предложения. За ним директор Ян Ракосник, хоть мина у него при этом была кислая. Подняли руки Раухова и Бенда. Интересно, он и на военной службе грыз ногти? Гавелке, которому следовало бы знать в деталях программу бала, не оставалось ничего иного, как тоже проголосовать «за». Дана Марешова и председатель парторганизации Бржизова подняли ладони вверх.