— За два года своей работы в гимназии Конделикова сделала множество полезных дел! — возразил директору Губерт Влах.
— Тем не менее рекомендую не спешить! — настаивал директор.
На каникулы Губерт Влах с Дагмар и Романкой отправились в Южную Чехию. Яромир поехал в пионерский лагерь.
Они вернулись за десять дней до начала занятий. На почте Губерта ожидало заказное письмо из областного национального комитета. Инспектор облоно ставил Губерта Влаха в известность о том, что с первого сентября его переводят на работу в школу-девятилетку, находящуюся в Крушетицах. И все! Без каких-либо объяснений, без указания причин.
Губерт ринулся к директору гимназии. Тот был в своем саду, в одних трусах и в шляпе, он собирал богатый урожай клубники.
Сделав удивленное лицо, директор заявил, что ему известно не более, чем Губерту. Он получил только копию решения облоно, и ничего больше.
Губерт немедленно отправился в облоно.
Инспектор, подписавший письмо, был, как и следовало ожидать, в отпуске, его заместительнице причина перевода Губерта была известна довольно туманно. Вроде бы, сказала она, Крушетице сами затребовали его.
Губерт усмехнулся, выслушав совет в следующий раз справляться по всем вопросам по телефону и узнавать заранее, на месте ли товарищ инспектор. Ведь путь из Тынца сюда не близкий!
— Скорее наоборот! — заметил Губерт с иронией, — от вас до Тынца!
Намек она истолковала по-своему и удовлетворенно рассмеялась. Через несколько дней Губерт до инспектора дозвонился.
— Да, да, конечно, знаю, товарищ Влах! Это не наказание. У нас нет причин кого-либо наказывать, а тем более тебя! Пойми, мы не можем заниматься каждым отдельным переводом! Кроме того, ты уезжал в отпуск. Конечно, ты имеешь право на отпуск, как и всякий другой! Но нам необходимо укрепить кадры в Крушетицах, это запрос роно. Естествознание и химия там поставлены слабо, у тебя же высшее педагогическое образование, видишь, у меня имеется о тебе полная информация. Там ты сможешь применить свои знания и опыт, не так ли? Что? Ну, это предоставь нам! В Тынец приедет молодая учительница, только что окончившая институт. Нет, нет, мы действительно пошли навстречу району в его просьбе об опытном квалифицированном педагоге. Более того — члене партии! Я убежден, товарищ Влах, что там тебе будет намного лучше, чем в Тынце, желаю успеха…
Губерт не стал слушать, что он там еще скажет, и в бешенстве хлопнул трубкой. И тут у него впервые за много лет появилось желание напиться до бесчувствия…
За несколько дней до начала занятий он, как дисциплинированный человек, явился в Крушетице, в школу.
Губерт натянул кожаные перчатки и откинул крышку первой клетки. Вчера он пометил ее мелом, так же как десять других. В отсеке притаились две норки, обе перламутровые. На меньшую Губерт легонько дунул. С этими зверьками нужно обходиться очень осторожно, никогда не знаешь, чем их можно напугать, а в шоке они цепенеют. Он выждал, пока та, большая, повернется к нему спиной, и тут же, быстро ухватив ее за шкурку у самой головки, вытащил из клетки. Вторая мгновенно забилась в отсек.
Губерт отнес зверька к небольшому садовому столику под навесом, где стояли клетки с норками, укрепленные на высоких столбиках. Там был также ящичек со стеклянным окошком и баллон с пропан-бутаном. Переносная газовая камера. Губерт знал, что звероводы забивают своих питомцев различными способами. Из возможных трех-четырех умерщвление газом казалось Губерту наименее жестоким, хотя смерть наступала, как правило, не сразу. Губерт умертвил одного за другим одиннадцать зверьков. Преобладали стандартные черно-коричневые, но были и три перламутрово-серых самца да парочка белых. Губерт в два приема перетащил их в прачечную и аккуратно разложил на полу, на разостланные газеты, внимательно следя, чтобы мех не пересыхал. Норка и после смерти остается очень нежным зверьком. Тот, кто взялся за их разведение, круглый год живет в неустанных заботах: хорошо ли прошло спаривание, сколько самка принесла щенков (надо не менее пяти-шести), не нагрянула ли хворь, не вывесили ли на бойне мясокомбината табличку с надписью «Карантин» и не остался ли ты без корма. Он беспокоится, чтобы у норок хорошо прошла линька, чтобы не порезать шкурки, когда станет их снимать, и, наконец, чтобы в этом году заготовители хорошо платили. Но несмотря на все, бывают и у «пушнарей» счастливые минуты полного блаженства. И не только когда заготовитель шуршит на столе зелеными стокронными бумажками. «Пушнарь» радуется, когда появляются на свет щенки, крохотные и беспомощные, когда, приближаясь к клеткам, он слышит жужжанье, словно в улье, — это бывает обычно перед спариванием — тогда за сезон прибывает не менее тридцати норок. Подобных коротких всплесков радости немало, забот, однако, во сто крат больше.
Губерт надрезал первому зверьку кожу на задней лапке и насадил тушку на крюк, привернутый тисочками к столу. Он пододвинул стул и начал очень медленно сдирать шкурку. Это была кропотливая работенка, дела хватит на час, не меньше, но игра стоит свеч. Потом он надел шкурку на «когау ронго-ронго», то есть на соответствующую колодку, и стал соскабливать сало в старый котелок. Когда котелок наполнится доверху, Губерт вытопит сало и продаст. Косметическая промышленность охотно покупает норковый жир, потому что он обладает исключительными регенеративными свойствами. С тех пор как Губерт занимается норками, руки у него стали гладкими, как у девушки. Каждый раз Губерт оставляет пузырек и для Дагмар.
Сняв шкурку со второго зверька, Губерт отправился завтракать. Когда же на веревке заколыхалась пятая шкурка, явилась Романка и объявила, что обед на столе. Губерт торопливо поел и снова побежал в прачечную. Последнюю шкурку он обрабатывал, когда уже стемнело. Пришлось зажечь свет. Губерт вытер нож и удовлетворенно оглядел всю веревку. Ни одной шкурки не порезал, и если не будет усадки, то по меньшей мере девять из них могут пойти по первому сорту! Губерт затопил печку, ночью он встанет и подкинет топлива, шкуркам нужна постоянная равномерная температура. Тогда они останутся упругими и мех их будет отдавать металлическим блеском.
— Я заработал тебе пять тысяч, не меньше! — объявил он жене, когда вернулся в кухню. Дагмар гладила белье. На кухонном столе было расстелено одеяло — когда-то им укрывали Яромира, чтобы не озяб ночью, — на нем простыня — остатки приданого Дагмар. Кухня благоухает чистым бельем. Первый день уик-энда она всегда посвящает генеральной уборке, стирке и глажке. Яромир, наверно, занимается в своей комнате, Романка ушла с подружкой в кино.
Губерту вдруг захотелось есть, он полез в холодильник и стал рыскать в нем с энергией сыщика Скотленд-Ярда, напавшего на след.
— Ты что-то сказала? — Губерт повернулся к жене, ему показалось, что он не расслышал ответа. — Жутко есть хочется!
Дагмар перевернула рубаху и принялась утюжить воротник.
— Не знаю… — произнесла она с подчеркнутым безразличием. — Там котлеты лежат, возьми!
Губерт, громыхнув сковородкой, захлопнул холодильник.
Подойдя к столу, он увидел вазу с тремя алыми гвоздиками.
— Это чьи же?
Дагмар взмахнула рубахой и ответила:
— Мои.
Губерт поставил сковородку прямо на скатерть.
— Сколько раз тебе говорить, чтобы брал подставку? — возмутилась Дагмар.
— От кого?
— Одна от Романки, две от Миры!
Губерт вылез из-за стола и подошел к стене, где висел календарь, проехался пальцем по длинному ряду цифр и к своему ужасу обнаружил, что у Дагмар сегодня день рождения. Вот так штука!
Он снова уселся к столу. Есть сразу расхотелось.
— Прости меня, Дагмар! Совсем из головы вылетело с этими норками…
Дагмар повесила выглаженную рубаху на спинку стула.
— Ничего, — усмехнулась она горько, — ведь это же м о й день рождения!
Губерт размышлял, чем бы ее задобрить. Начать приставать с поцелуями абсолютно бессмысленно. Кондитерские в такое время уже закрыты, а ведь достаточно было купить коробку конфет! И тут его осенило:
— Поехали куда-нибудь поужинаем…
— Я уже поела и голода не испытываю… — Дагмар разложила на столе полосатую майку сына и перевела на утюге колесико регулятора.
— Ну вот, обиделась!.. — сказал Губерт с упреком.
— Почему? Я к твоему вниманию уже привыкла.
Он в бешенстве стукнул кулаком по столу:
— Прошу тебя! Ведь ты же не ребенок, чтоб не понять — я целый день провозился с норками! Их надо было забить, ты же сама понимаешь, что это такое! А пользы мне от них ничуть не больше, чем тебе! Я на себя и кроны не потратил!
Он был не совсем прав. Он имел от норок много больше, чем его жена. Дело ведь не только в деньгах!
В те дни, когда решилась его судьба, прежде чем впервые войти в крушетицкую школу, Губерт до малейших подробностей продумал план своих будущих дней, месяцев, а быть может, и лет. Он остро переживал, и, конечно, не без оснований, что с ним обошлись несправедливо. Он не стал выяснять, кто был инициатором его перевода: перепуганный ли насмерть директор или сам секретарь районного национального комитета. Если бы Губерт знал точно, то, возможно, стал бы бороться, но решение было прикрыто благовидным предлогом, а противник — аноним. В таких случаях трудно целиться, а тем более стрелять!
Итак, значит, Крушетице.
Каждый день двадцатиминутная тряска в автобусе. Что ж, можно пережить.
Губерта, скорее, коробило, что придется учить десятилетних сопляков. С ребятами, без пяти минут выпускниками, — разговор другой. Губерт старался научить их работать систематически и упорно, самостоятельно проводить опыты и уметь делать правильные выводы. Это у него получалось.
А это кто? Кого он будет учить? Перваки, улитки, червяки, гусеницы! Ты почему не стрижешь ногти? Что? А Коваржик обзывается!..
Впрочем, и это тоже кто-то должен выслушивать!
Но хватит! Теперь-то он станет строго следовать тому, что предписано. А что касается большего — дудки! Гори все огнем, он палец о палец не ударит. Раньше Губерт кипел на работе, глядя на него, активнее становились и другие преподаватели.