бщат немало интересных подробностей, ибо отношения Милады с доктором Ф. давно уже перестали быть секретом, даже для больных.
Никогда в своей жизни Станя не сталкивался ни с чем более грязным. Конверт и письмо он тут же скомкал и бросил в мусорную корзину, но, потом, передумав, достал, старательно разгладил рукой на столе и подверг тщательному изучению. Письмо было напечатано на старой машинке — судя по шрифту, примерно пятидесятилетней давности. Его автор был явно не в ладах с грамматикой: «…отнашения с доктором Ф …сикретом…», две-три буквы были пропечатаны дважды: видимо, пишущий не сразу находил нужную клавишу. То, как на конверте был написан адрес, также свидетельствовало о не слишком большой грамотности доносчика: «Увожаемому пану…» Кроме того, адрес был неправильным. Видимо, автор больше надеялся на знание адресатов почтальоном. Письмо отправлено из Тынца и датировано вчерашним числом.
Станя промаялся весь день. Даже обед, заботливо приготовленный матерью, не вызывал аппетита. Станя думал о Миладе. Неужели, неужели она способна обманывать его? Доктор Ф., о котором сообщал «писатель», — это, конечно, доктор Фролик. Станя пытался представить его себе. Они несколько раз виделись в больнице, когда Станя ждал, пока прибежит Милада. Интересный мужик. Лет сорока. Со Станей они беседовали большей частью об успехах и проигрышах чехословацких теннисистов на международных теннисных турнирах, так как оба давно знали друг друга, встречаясь на кортах. Каждый раз, прощаясь, они шутливо грозились сделать друг другу «сухую», а Милада над обоими подтрунивала. Конечно, доктор Фролик мог стать соперником Стани не только на теннисном корте… Постоянные совместные ночные дежурства в больнице давали ему возможность использовать все выгоды подачи, послать резкий и верный мяч!
Мать, вернувшись из школы, сразу же заметила, что со Станей творится неладное.
— Что с тобой?..
У Пудиловой сегодня был трудный день. Директор Ян Ракосник и его заместитель Гавелка по очереди сидели у нее на уроках. Оценку, как всегда, дали отличную, хотя Ракосник и позволил себе отпустить несколько мелких замечаний, упрекнув ее в том, что вот уже месяц она не проверяла тетрадей. Пудилова сослалась на семейные обстоятельства, и он принял это во внимание. Директор Ракосник похвалил урок стилистики и таблицу, которую она начертила дома на листе оберточной бумаги. Гавелка просидел у Пудиловой всю математику и ограничился тем, что в течение всех пятидесяти минут делал пометки в своей тетради.
Мать быстро пробежала письмо.
— Ну и гадость! — заявила она и брезгливо швырнула бумагу на стол.
— Что мне делать? — Станя был растерян и ждал, как обычно, ее совета.
Власта уселась к столу и опять, взяв письмо в руки, стала читать его без очков, держа на расстоянии и далеко отодвинув руку. Усмехнувшись уголками губ, она покачала головой, словно не веря, что подобную мерзость можно написать.
— Ты слышишь, мама?.. — нетерпеливо настаивал Станя.
— Если хочешь быть уверенным, — мать взвешивала каждое слово, она говорила, глядя прямо перед собой, — спроси у Милады без всяких околичностей. Я бы поступила именно так…
— Ты думаешь?..
Мать поднялась и молча проследовала в кухню, прихватив сумки с начавшими оттаивать продуктами. Она видела, как Станя снимает с вешалки у дверей ключи от машины и бежит в свою комнату, одеться. Вскоре он протопал уже в зимних ботинках к входной двери, потом она услышала скрип гаражных ворот и громкий рев мотора.
Миладу Станя нашел за стиркой. На ней были старые лыжные брюки, а волосы, как у старой бабки, забраны платком. Милада улыбнулась и подставила губы для поцелуя. Станя сделал вид, что не заметил, и Милада сразу поняла — что-то случилось.
— Какие-нибудь неприятности?
Он сел на край ванны и с минуту наблюдал, как в стеклянном оконце стиральной машины бьется в мыльной пене белье. Потом резко поднял голову и, пристально глядя Миладе в глаза, спросил:
— С кем ты вчера ночью дежурила?
— С Аленой, — ответила она удивленно.
— Я имею в виду — из врачей!
Милада выглянула из узкого окошка ванной комнаты в сад и сделала вид, будто усиленно припоминает.
— С доктором Фроликом.
— А кто вместе с тобой дежурил ночью в прошлый раз? — снова спросил Станя, пожалуй, даже слишком резко.
— Это что, допрос? — усмехнулась Милада и протянула руку, чтобы взъерошить ему волосы.
— Говори!.. — оттолкнул он ее руку.
— Тоже Фролик. Ты имеешь что-нибудь против? — Лицо Милады стало вдруг серьезным, промелькнувшие секунды словно унесли с собой улыбку. Одной рукой она оперлась о стену, и, когда убрала ее, на кафеле остался влажный след.
— А когда я вернулся с экзамена — ты, конечно, опять дежурила с паном доктором Фроликом! — сказал он язвительно.
— Возможно!
— Нет! Несомненно!
— Почему ты вдруг заговорил об этом? Мои коллеги тебя никогда не волновали!
Станя рванул из кармана сложенное вчетверо письмо. Милада развернула его и подошла к окну, чтобы лучше видеть. Он следил за тем, как бегают по строчкам ее глаза и снова и снова возвращаются к учтивому обращению: «Увожаемый пан…» Станя счел, что за это время Милада уже выучила письмо наизусть, и выхватил бумагу из ее рук.
— Ну! Что ты на это скажешь? — заорал он раздраженно, и его голос гулко разнесся по ванной комнате. В раковине зашумела вода, и стиральная машина стала набирать скорость.
— Ничего не скажу! Ни слова! Мне кажется, Станя, что ты веришь этой подлости больше, чем мне! — ответила Милада.
— Но ты даже не делаешь попытки убедить меня, что все это ложь! — продолжал Станя, складывая письмо.
— Не знаю, как я могу доказать тебе, что с Фроликом у меня ничего нет! В последнее время у нас случайно совпадали дежурства. Вот и все. И тебе, конечно, известно, что от меня это не зависит. — Милада, остановив машину, вытаскивала из ее чрева белье и бросала в раковину, следя, чтоб оно не волочилось по полу.
— Но зато зависит от него! — с негодованием крикнул Станя и помахал в воздухе письмом.
— Вот к нему и обращайся! — вспыхнула Милада, не переставая развешивать на веревки яркие кофточки, всех цветов радуги.
— Можешь быть уверена, что именно так я и сделаю! — Станя повернулся и, не владея собой, весь красный от злости, выбежал из ванной.
— Это с твоей стороны полная безответственность, Геленка! — кричал на собрании директор Ян Ракосник. — Как можно было во время урока бесконтрольно отпустить весь класс. Представь, что кто-нибудь из учеников упал, разбился или, спаси бог, что-нибудь похуже того? Как это могло взбрести тебе в голову?
— Нас учили в институте… — тихо ответила Геленка Боубеликова, опустив глаза так, что могло показаться, будто она разглядывает свои длинные, тщательно ухоженные ногти.
Геленка была красива даже в своем унижении и позоре.
Директор Ракосник иронически рассмеялся и выразительно посмотрел на своего зама Гавелку.
— Вас учили!.. Почему же ты ни с кем не посоветовалась? Например, с товарищем Каплиржем.
Каплирж встрепенулся и заявил, что, увы, о Геленкином педагогическом эксперименте ничего не знал, в противном случае он решительно рекомендовал бы«й подобных экспериментов не проводить.
Все присутствующие, собранные сюда на экстренный педсовет, быстро сообразили, о чем речь: Геленка Боубеликова давала сегодня в девятом классе урок литературы — разбирала жанры журналистики. Чтобы ученики проявили большую активность, Геленка решила предложить им провести самостоятельное интервью на тему: «Кем я хотел стать?» — «Кем я стал?» Так как урок словесности был первым, она отправила всех тридцать двух будущих Кишей[7] на улицы городка Крушетице с тем, чтобы к концу урока они принесли не только ответы на вопросы анкеты, но и личную подпись проинтервьюированного, подтверждающую его существование и достоверность ответов.
Сама же осталась сидеть в пустом классе и, положив перед собой часы, от нечего делать принялась проверять тетради 6-го класса «Б».
После звонка на следующий урок никто из ребят в класс не вернулся. Геленка вышла в коридор, пытаясь разузнать что-нибудь у учеников младших классов, осмотрела раздевалку и даже выскочила на улицу, но ретивые журналисты не появлялись. Следующий урок у Геленки был в 7 «Б», и она попросила Бенду, который должен был давать урок в девятом, набраться терпения и подождать в учительской, потому что через несколько минут ребята непременно вернутся.
Она ошиблась. Класс был пуст. Геленка забеспокоилась и побежала в учительскую посоветоваться, как быть дальше. Иванка Раухова успокоила ее, заявив, однако, что Геленка поступила более чем глупо, а сама по собственной инициативе кинулась просить школьного сторожа Поливку, чтобы тот предпринял карательную экспедицию на улицы города. Сторож Поливка сделал это с преогромным удовольствием, ибо уже давно имел зуб на девятый «Б».
Он обнаружил ребят в молочном баре на площади. Встав в дверях, Поливка рявкнул:
— А ну, марш в школу, паршивцы! — и яростнее, чем мифический Циклоп, стал выпроваживать одного за другим из бара, награждая каждого подзатыльником своей привыкшей к лопате рукой. Ребята, спасаясь от него, мчались как угорелые, и, когда Поливка, добежав до школы, заглянул в раздевалку, там уже никого не было, все сидели в классе, чинно и благородно, переобувшись в тапочки, свои собственные или младших соучеников, но это уже никакого значения не имело. На укоризненный вопрос Геленки, как они могли поступить подобным образом, Кутнаер-младший ответил, что быть журналистами им очень понравилось. И вручил ей старательно обработанные интервью. Геленка принялась за чтение без большого энтузиазма: 1) Кем я хотел стать? — Профессиональным пожарником. 2) Кем я стал? — Хроническим алкоголиком. На вопросы отвечал: Клампера А., изобретатель, эх ты, дурачок! (Геленка велела записывать дословный ответ, что поможет охарактеризовать отвечающего!)