Норки были как инъекция, которую он сам ввел себе в вену, чтоб заставить утихнуть боль, причиняемую живой раной кривды! Но со временем норки же убили его эмоции, не говоря уж об интересах. Губерт думал о норках за едой, во время работы и даже в постели, когда они занимались любовью. В последние недели это случалось все реже и реже, Дагмар подозревала, что и тогда Губерт думает только о норках, исполняя любовный акт в силу физиологической необходимости. Теперь у него даже на это не хватало времени! Побывав в ванной, он тут же снова одевался и бежал в сад, чтобы убедиться, не вцепились ли друг в друга, уже набравшись сил, два ревнивых самца из соседних клеток. Губерт мчался от нее к тем бестиям, а ей хотелось долго-долго лежать в его объятиях и ощущать на своей спине его волосатую грудь и усы. Не имело смысла в чем-либо упрекать его. На каждый случай у Губерта был готовый ответ: «Подожди, вот…» Это «вот» равнялось бесконечности. Если верить ему, где-то там в этой бесконечности их ждал новенький автомобиль и отпуск, проведенный у моря, горячий песок, обеды в ресторане — ты готовить не будешь! — беззаботные две недели, оплаченные многолетним самоотречением! Да, говорила Дагмар себе, надо, конечно, жить и будущим тоже, но нельзя не думать и о дне сегодняшнем! Губерт не хочет понять этого. Он пожирает минуты своего бытия, как его норки мясо, не вкушая ни сладости, ни горечи, и удивляется, что другим необходимо совсем иное. Клетками норок, он, как решеткой, отгородился от мира, словно и сам превратился в норку… То, что Дагмар живет рядом с Губертом, что заботится о его детях и его рубахах, что они вместе спят, — ее расплата за необдуманные поступки в прошлом, и она милостиво прощает ему это.
Но почему с ней Иржи? Из тщеславия? Из мужского самолюбия? Дагмар видела его жену. Случайно столкнулась утром в хозяйственном. Иржи нес две большие сумки, а она нагружала их мылом и стиральным порошком. На обоих были надеты лыжные куртки — видимо, собирались сюда, на дачу. Иржи холодно поздоровался с Дагмар, как здороваются с людьми малознакомыми, его жена на нее и не взглянула, занятая покупками. Она была на голову меньше Дагмар и на добрый десяток лет моложе, ее никак не назовешь некрасивой, хотя ничего особенно выдающегося в ней нет. Впрочем, возможно, ее портила шерстяная шапка, низко надвинутая на лоб, и эта красная спортивная куртка, которая любую фигуру превращает в комод. Иржи никогда не говорил о своей жене плохо, не жаловался, что она его не понимает. Почему же он тратит время на Дагмар? Он считал их отношения само собой разумеющимися и не искал объяснений, если случалось возникнуть вопросу. Их встречи все повторялись, но не становились обыденностью, а Дагмар никак не могла объяснить себе, почему Иржи выбрал именно ее. Ее угнетало, что она почти на три года старше его. Стоило ему захотеть, и он может найти молоденькую. Еще бы! Дагмар была достаточно самокритична, чтобы по утрам не замечать, сколь безжалостно время, отбивающее годы. Она спросила у Иржи прямо, а он вместо ответа поцеловал ее. Дагмар все больше и больше тосковала о нем. Поначалу Иржи звонил ей сам, через несколько недель дал ей номер своего телефона. Иногда она, позвонив, договаривалась о часе будущей встречи, иногда ей просто хотелось услышать его голос. С Марженкой они распределили время работы так, чтобы в четверг Дагмар могла удрать на час раньше. Они с Иржи приезжали на дачу сразу после трех, Дагмар уже было необходимо быть с ним и у него, упиваться сознанием, что есть на свете человек, с кем она хоть и расстанется через два часа, но сейчас он принадлежит только ей. Эта странная жажда интимности, уединения вдвоем, распаляли ее более, чем его губы… Дагмар понимала, что может случиться, если об их связи станет известно окружающим. Понимала, что столь хрупкие чувства не выдержат яркого света. Достаточно косого взгляда знакомых, и карточный домик их любовных отношений рухнет, сменившись мучительными ссорами и грубыми сценами. Могла бы Дагмар уйти от мужа? Верила, что да, могла бы! Но уже наперед знала, что Иржи повел бы себя иначе, хотя сейчас утверждает, что любит ее. Мужчины, как правило, уходят, только если их прогоняют. Ну зачем ему-то разбивать свою семью?! В супружестве он, похоже, счастлив, хотя говорит, что любит Дагмар. Она стала для него чем-то вроде «институции», необходимой для нормальной каждодневной жизни. Он, сам того не заметив, невольно включил Дагмар в сферу своего бытия, как включают чистку одежды, автосервис, телефонную книгу, кинотеатр… Его жена никогда не станет подозревать его. Поздние возвращения по четвергам она рассматривает как обязанности по работе, а мужнина работа неприкосновенна. Иржи ездит по всему району, а потом на день, а то и на два остается дома. Иногда он задерживается. Бывает, его жена удивляется, откуда на даче взялись обертки от конфет, вдруг обнаруженные ею в пепельнице возле печки. Это Дагмар привезла с собой коробку, которую ей сунула одна знакомая в благодарность за то, что ей вне очереди сделали рентгеновский снимок. На будущее им с Иржи следует быть осторожнее и внимательней и не оставлять за собой никаких следов.
Нехорошо, что Яромир видел ее в машине с Иржи, но не могла же она знать, что именно в это время его класс будет возвращаться со стадиона! Обычно они занимались в спортзале. Первое побуждение Дагмар было пригнуться, но сын заметил ее намного раньше, чем она его. Поняв это, Дагмар сделала вид, что не видит мальчишку. Она заговорила с Иржи, просто так, лишь бы что-то сказать, и они быстро проехали мимо толпы ребят. За ужином Яромир, естественно, похвалился, что видел маму. Она сумела не покраснеть и незаметно перевела разговор на его ужасные манеры за столом. Губерт, к счастью, пропустил мимо ушей его реплику: он был слишком занят едой. Замотанный бинтом палец мешал ему. Рана плохо заживает — уже два раза хирург вскрывал ее и обрабатывал. Губерта интересовал только опрокинутый бокал лимонада.
Дагмар попросила Иржи ждать ее в следующий раз у за́мка…
И вот сегодня разговор состоялся:
— Ты где-нибудь была в четверг?
Губерт неожиданно быстро возвратился от норок, дети сидели перед телевизором, Дагмар переодевалась, влезая в пижаму. Губерт закрыл за собой дверь спальни, чтобы дети не слышали их. Романке пора спать, подумала Дагмар.
— Да, — ответила она коротко и стала прилаживать юбку на вешалку.
— Где? — Дагмар поняла, что Кутнаерова не промолчала. Отпираться не имело смысла. И Дагмар мгновенно назвала деревню, куда они иногда выезжали с рентгеновским аппаратом. Так и сказала. Деревня была неподалеку от того места, где с ней и с Иржи случилась та неприятная авария. Иржи, не притормозив на повороте, крутанулся на подмерзшем песке и съехал в кювет, еще полный снега. Сами, без посторонней помощи, выбраться они не могли.
— Кто это был?
— Один мужик… — Она сказала об Иржи как можно отчужденнее.
— Ты его знаешь?
Дагмар прикрыла шкаф и, разобрав свою постель, хотела уже лечь, но Губерт не пустил.
— Что у тебя с ним?
Дагмар смотрела на него, притворяясь удивленной.
— У меня с ним? — Она весело рассмеялась.
— Ты ехала с ним не в первый раз.
— Нет!.. — призналась Дагмар, делая вид, что допрос ее забавляет, и вдруг заметила, что Губерт побелел как полотно.
— А я и не знала, что ты еще способен ревновать! — бросила она насмешливо.
— Прекрати! — крикнул он. И Дагмар ухватилась за это слово.
— Что я должна прекратить?
Она не предполагала, что Кутнаерова сразу же побежит и все доложит Губерту, как свеженькую новость. Видимо, эта баба ненавидит Дагмар. Уже тогда, на балу, она чувствовала на себе ее изучающий взгляд, но не стала утруждать себя мыслями о причинах.
— Мне бы очень не хотелось цепляться за притолоку рогами! — продолжал Губерт.
— Да ну… — протянула Дагмар. — Почему тебя это вдруг стало волновать?
Губерт уже взвился, видя, что Дагмар не отрицает подобной возможности, но еще владел собой.
— Ты отлично знаешь, что подобные вещи мне отвратительны! Советую тебе, Дагмар: будь очень осторожна!
Ей захотелось помучить его.
— Но ты, мой милый, такого пустячка просто не заметил бы. От твоих норок видно не дальше кустов крыжовника у забора!
— При чем здесь норки? — заорал вдруг Губерт.
Дагмар оглянулась на дверь, словно прикидывая, слышат ли дети. И, забравшись в постель, взяла с ночного столика книжку. Книжка раскрылась на нужном месте, из нее выпал обрывок газеты. Губерт все стоял возле двери, расставив ноги, как дзюдоист. Дагмар делала вид, что больше не интересуется им, но он, глубоко дыша, подскочил к ней, треснул кулаком по книге так, что та, выпав из рук, шлепнулась на пол, и прошипел:
— Не играй со мной, Дагмар, понятно?
Ее вдруг охватило странное безразличие. Повернувшись спиной к Губерту и уткнув нос в приятно пахнущую свежестью подушку — Дагмар вчера поменяла белье, — она слышала, как он выкрикивает никому не нужные слова: «… нравственность, шлюха, дети, рассуждай разумно и чтоб это было в последний раз!» Дагмар не отвечала, и это еще больше взбесило его. Он орал так громко, что в спальню вошел Яромир и попросил, чтоб они ругались потише, потому что мешают им смотреть передачу. Губерт чуть не вышиб им дверь.
Ворвавшись в большую комнату, Губерт схватил сигареты и зажигалку и помчался в прачечную курить, чтобы хоть как-то успокоиться. Сидя на перевернутом ящике из-под фруктов, он поймал себя на том, что не в силах рассуждать логично. В голове мелькали мучительно примитивные обрывки мыслей.
Спать Губерт лег около полуночи. Зажег пятирожковый светильник над супружеским ложем, не считаясь с тем, что разбудит жену. Впрочем, Губерт знал, что Дагмар не спит, а притворяется. Погасив свет, он наконец улегся, но уснуть так и не смог. Под утро он набросился на Дагмар и грубо принудил ее исполнить супружескую обязанность. После излишне долгой бесполезной борьбы она поддалась. У Губерта было ощущение, будто он приводит в исполнение приговор и вместе с тем доказывает ей и себе, что в состоянии еще обойтись без помощников.