— У меня проблема только одна, — продолжала Адамцева и повернулась к своему соседу Бенде, — с вашим Златко.
Бенда-отец потупил голову, нервно нацарапал ногтем на обложке букву «Н» и посмотрел на директора.
— Я знал, я чувствовал, что с ним будет трудно, — сказал он, словно извиняясь. Потом достал из кармана носовой платок, расправил его на колене и трубно высморкался. Бенда-отец ощущал на себе взгляды товарищей, и ему это было решительно неприятно.
В эту самую минуту Лекса, придвинув стул поближе к столу и вытянув ноги, пытался дотронуться до коленей Геленки Боубеликовой. Геленка сидела напротив него, и он видел ее сейчас в профиль, потому что она, как и все остальные, глядела на смущенного математика Бенду. Лекса, пошарив ногой, уперся во что-то мягкое. Он сполз со стула пониже и стал давить на эту приятную и заманчивую преграду еще настойчивее.
— Ты что, рехнулся? — накинулся на него молодой учитель, сидевший возле Геленки.
— Извини, — сказал Лекса кисло и сел нормально. Геленка непонимающе уставилась на них обоих.
— Он что, наш Златко, — шалит в классе? — спросил наконец Бенда-отец.
— Нет, ни в коем случае, чего нет, того нет. — Адамцева словно бы извинялась за свою бестактность, за то, что именно здесь, на педсовете, заговорила о ребенке одного из коллег. — Просто вашему Златко не подходит первый класс. Остальные дети во время урока играют под партами с машинками или в куклы. А Златко на уроке чешского языка, не стесняясь, читает какие-то математические пособия, кибернетику или что-то там еще, я в этом сама не разбираюсь.
Бенда низко опустил голову, спрятал в карман брюк платок и прошептал:
— Златко берет эти книги в моей библиотеке… Мне трудно ему запретить, читать он научился в три года, а когда отыскал на чердаке старый учебник высшей математики, то за неделю проглотил его целиком. Мы с ним совсем замучились…
Адамцева назидательно повысила голос:
— Но разговаривать вежливо со взрослыми он бы все-таки мог, Франтишек!
— Что он тебе сказал? — испугался Бенда-отец.
Учительница развела руками:
— Что моя пустая болтовня в классе ему неинтересна.
Все от души захохотали. Адамцева, побагровев, раздраженно захлопнула толстую тетрадь. Наконец до нее дошло, что подобным заявлением она в первую очередь унижает себя. Учитель должен уметь заинтересовать учеников, занять их внимание живым и доходчивым объяснением, наглядными пособиями, возбудить активность! Адамцева обдала холодным взглядом улыбающихся коллег. Тебе бы такой класс, Гаскпеклица, или тебе, Пудилка! Да, да, смейся, противная баба, воображаешь, у тебя ума палата? Просто повезло, что директор Ракосник посадил тебя в четвертый, тебе бы такого Златко! Трех часов не хватит, чтобы про него рассказать!
— А вдруг в нашей школе растет гений, который откроет теорию антиотносительности или что-то в этом роде? Откуда нам знать? — заметил заместитель директора Еглик с довольной улыбкой — он вспомнил свою утреннюю встречу и беседу с Бендой-младшим.
— Златко, как и все остальные дети, должен закончить первый класс. Так положено. В конце года ты, Франтишек, можешь просить, чтоб его проэкзаменовали по программе старших классов, — сказал директор Ракосник и, вернувшись к основной теме сегодняшнего педсовета, продолжал разбирать работу учителей. Он следил, чтоб его не перебивали, а вежливо отчитывались, если он кого-то называл. Он ставил карандашом галочки перед фамилиями учеников: сбор шиповника, дежурство в школьной столовой и т. д. Потом обратил внимание на расписание уроков в те две субботы месяца, когда в школе идут занятия. С нынешнего августа вводится такой порядок обучения. Это связано с общим сокращением рабочей недели. И он рекомендует прекратить все пустые дискуссии на тему о пользе или затруднениях, вызванных программой пятидневных занятий. Это — дело общегосударственное! В будущем предполагается сделать все четыре субботы нерабочими. Надо привыкать! Далее: закончить инвентаризацию кабинетов, организовать выступление хора. — Товарищ Маржик, — директор перевел взгляд на молодого учителя, которого только что по ошибке потревожил Лекса, — после собрания подойди ко мне! И еще: необходимо сменить в коридорах стенгазеты! Попрошу тебя, товарищ Каплирж, подготовить предложение.
— Можешь на меня положиться, товарищ директор, — ответил Каплирж, и лицо его стало еще более серьезным и значительным. Для верности он, обремененный сознанием долга, записал это задание в свой блокнот.
На листке у директора оставалась последняя незачеркнутая строка. Опершись на спинку стула, он выдержал театральную паузу, словно желая доказать, что и директору иногда приходится обдумывать и взвешивать слова, которые потом с легкостью польются из его уст, сложил очки, всунул их в футляр и, возвысив голос, произнес:
— Товарищи, мы проделали большую работу…
Он сказал это столь громко и со столь необычной официальностью, что Прскавец проснулся, испуганно огляделся вокруг и тихо спросил у соседки:
— Кого это мы опять обделали?..
Ирена Гаспеклова прикусила губу, чтобы не прыснуть, потом подперла рукой подбородок и тихонько объяснила:
— Проделали работу…
— Ах, вот оно что! — облегченно вздохнул Прскавец. — А я-то думал, опять наделали в штаны… ну, прекрасно. — И, положив ногу на ногу, снова задремал.
Между тем директору Яну Ракоснику удалось продекламировать несколько отличных фраз. Большинство из них были чище дистиллированной воды и столь же безвкусны. Слова, слова, вода, вода…
— Недостаточно, — продолжал он свои рассуждения, — только обучать! Мы должны — и это наша вторая, не менее ответственная задача, — мы должны воспитывать! Но руку на сердце, дорогие товарищи, как мы справляемся с этой задачей? Наблюдаем, изучаем ли мы своих учеников? Воздействуем ли мы на их эстетическое развитие?
Пауза.
И голос его, словно миновав самый опасный поворот, загремел снова:
— Ступайте в мужской туалет, поглядите! Ужас! Всюду мокро. Стены мокрые, двери мокрые, а на втором этаже, куда ходят девятые классы, мокрый даже потолок. Писсуары по назначению не используются!
Последовал глубокий вздох.
— Я полагаю, что нам необходимо принять радикальные меры. Он закончил, обвел взглядом своих подчиненных и стал ждать, кто заговорит первым. Руку не поднял никто. Но из задних рядов вдруг послышалось:
— Что же это получается! Выходит, мы должны бегать к мальчишкам в уборную и… направлять… струю в унитаз?
Кто же, как не Кутнаерова! Кто, кроме нее, осмелится так высмеять его, директора!
— Я не шучу, товарищ Кутнаерова!
Она улыбнулась и подняла обе руки, будто сдаваясь.
— Я тоже, товарищ директор! Но, к сожалению, не знаю, как тому, о чем ты говоришь, воспрепятствовать!
Прскавец чуть приоткрыл веки.
— Очень просто, товарищ директор. Хорошо, что ты об этом заговорил. Послушайте-ка, мы с Гавелкой заглянем туда разок-другой, застукаем мальчишек во время этих… состязаний и так врежем, что цедить они будут исключительно в унитазы, и так до самых каникул!
Анечка Бржизова подняла руку.
— Я думаю, Гонза, — она обратилась к директору фамильярно, — это самый верный путь. Нам, женщинам, а, к сожалению, нас здесь большинство, не очень-то удобно дежурить в мужских уборных.
Она не слишком обрадовала директора Ракосника. Видимо потому он прошелся языком по внешней стороне десен, словно искал там остатки обеда.
— Я имел в виду более деликатную методу. Но, — он торопливо пресек рассуждения о недостойном поведении учеников в уборных, — мы еще вернемся к этому вопросу! Если у кого-нибудь из вас возникнет деловое предложение, приходите, посоветуемся. — Ян Ракосник сложил все бумаги в одну кучу, потом постукал со всех сторон и получился аккуратный прямоугольник. — У меня, товарищи, все. Теперь давайте вы! Разное.
Директор предоставил коллегам возможность высказать свое мнение. Но не все захотели использовать ее. Несколько секунд шумного бездействия, и только потом, у стойки с радиоаппаратурой, взвилась вверх небольшая рука. Директор заметил ее:
— Товарищ Раухова, Иванка!
— Я хотела бы знать, утверждены ли планы строительства пионерского клуба, товарищ директор.
— Ах, Иванка, — с надрывом воскликнул директор, и лицо его стало почти таким же трагическим, как у Бетховена на известном бюсте. — Я выслушиваю это от тебя каждый понедельник! А тебе, конечно, известно, что я об этом не раз докладывал в районе! Имей же терпение.
— Я-то его имею, но не кажется ли тебе, что дело излишне затянулось. Детям негде собираться.
— В классах!.. — заметил Еглик.
Невзирая на значительную разницу в возрасте, молодая женщина огрызнулась:
— Они без памяти рады удрать из школы. Как, впрочем, и я тоже. Я, товарищ директор, пожалуй, сама съезжу в роно! — предложила она.
Иванка рассудила правильно: ее предложение директора в восторг не привело, и, видимо, понимая это, она слегка покраснела. Иванка Раухова была пионервожатой в школе и, обладая достаточным опытом, знала, как нелегко пробиться сквозь заслон равнодушия бюрократических инструкций с их плакатами и боевыми лозунгами о помощи пионерской организации. Но Иванка Раухова славилась своим упрямством, а если требовалось, могла себе позволить и откровенную дерзость, могла пойти и напролом. Она очень быстро поняла, что именно и в какой мере может себе позволить. Ведь все это она делала для ребятишек, которым в дождливую погоду негде проводить сборы. Школьное помещение и спортзал Иванка Раухова считала не подходящими для детского досуга. Более того, директора Ракосника раза два-три в году охватывало страстное желание повернуть деятельность пионерской организации совсем в иное русло. В таких случаях Иванка Раухова стояла насмерть. Вот и сейчас она была полна решимости заставить директора Ракосника заняться строительством клубного помещения поэнергичнее.
— Иванка, — уговаривал он ее, словно отец капризного ребенка, — успокойся, подожди, вот поеду в район и сделаю все, что в моих силах. Тебя это устраивает, ну?