Тик-так, тик-так… Теперь можно уходить, покинуть это место навсегда. Мое будущее весьма туманно, но и здесь меня уже ничто не держит. Эти старинные часы, маленькая комната с желтой шторой на окне, захламленная всем на свете мастерская и старинный венский стул в углу за батареей — все останется в прошлом. Но при всем желании я не смогу оставить здесь мои цветные воспоминания, я возьму их с собой вместе со стареньким, насквозь пропитанным краской, мольбертом.
15
За последние десять лет это была моя вторая выставка в Музее современных искусств в Стокгольме. Год назад я принес в дар музею несколько своих работ и сразу же получил приглашение «выставиться» там на длительный срок. Погода, как всегда в это время года, была ветреной и дождливой, поэтому я предпочитал большую часть суток находиться в выставочном зале, на полгода приютившем меня и мои картины.
На этот раз центральным полотном экспозиции стала «Незнакомка на венском стуле». Я трудился над ним весь прошедший год и чистосердечно признаюсь, что ничего лучшего за полвека моего творчества не создавал. Сначала я не решался выставлять эту картину на всеобщий суд и даже не включил ее в список экспонируемых произведений, но перед самым отъездом что-то подсказало мне, что без «Незнакомки» выставка не будет иметь главного, самого запоминающегося для массового посетителя, полотна. И на следующее утро после открытия экспозиции все культурные издания Швеции вышли в свет с моей «Незнакомкой» на главных страницах.
В этот же день я, сославшись на занятость, отказал в интервью корреспонденту «Тиднигарнас телеграмбюро». Журналист, еще совсем молодой парнишка, обиделся, но моя совесть перед ним была чиста. Во-первых, как профессор искусствоведения, я действительно был занят лекцией в Стокгольмском университете искусств, но это была не главная причина. Во-вторых, я сам, не ведая почему, не желал раскрывать историю написания «Незнакомки», а это был главный вопрос интеовью.[16]
Общение со студентами, как всегда, затянулось и сил на выставку уже не хватило. Поэтому я заглянул в антикварную лавку рядом с музеем, где с удовольствием пополнил свою коллекцию пожилого человека занятным экземпляром в виде элегантной старинной трости ручной работы и завершил день в гостинице. Перед сном, наслаждаясь теплом огня из небольшого камина, я еще раз внимательно рассмотрел трость и припомнил слова пожилого продавца, произнесенные при ее покупке:
— Вам очень повезло, герр художник, я только что выложил эту трость на прилавок, а меньше часа назад приобрел ее у почтенной пожилой дамы. Она еще сохранила тепло ее руки. Когда я спросил, не жалко ли ей расставаться с этим раритетом, она ответила, что он ей больше не понадобится. Наверное, она вылечила свой артроз или собралась в мир иной.[17]
Наутро, привычно поприветствовав швейцара у входа, я выбрался на мокрое после ночного ливня крыльцо отеля и сразу же заметил лежащее рядом с музеем на широком зеленом газоне большое полотно загрунтованного холста, натянутого на такой же громадный подрамник. По его периметру на траве были выстроены многочисленные баночки с краской различных колеров. Под яркими лучами утреннего солнца дождевые лужи весело искрились и бликовали, а полотно казалось ослепительно белым. Редкие прохожие и зеваки, охотно откликаясь на зазывные вопли человека в ярком клоунском наряде, подходили к холсту, доставали из банок широкие плоские кисти и, кто робко, а кто размашисто с видом профессионала, наносили на него разноцветные мазки. Я, ни двигаясь с места, как зачарованный наблюдал за этим красочным представлением.
Неожиданно арлекин-зазывала возник предо мною и оглушительно громко завопил:
— В нашей разноцветной феерии чувств принимает участие знаменитый художник, автор «Незнакомки на венском стуле»! А для тех, кто долго спал, повторю, что наш флешмоб с художественно-поэтическим названием «Цветная философия любви» организован общественным деятелем, меценатом, директором попечительского совета Музея современного искусства Мэриан Маре!
Мне ни о чем не говорило прозвучавшее имя, и я был готов отстраниться от этого завораживающего зрелища, как неожиданно в моей руке возник объемный флейц на длинной шершавой ручке.[18]
— Теперь подойдите к холсту и мазните по нему любым цветом, — вполголоса, некрасиво скривив широкий красный рот, промямлил мне на ухо шут.
— Я не хочу любым… — ответил я и вернул притихшему клоуну кисть, так и не коснувшуюся холста.
У самого входа в музей, оглянувшись, я увидел, как большой белый холст на газоне волшебно превращается в бескрайнее и пестрое как сама жизнь полотно. Но уже без меня.
16
В выставочном зале мне встретился знакомый смотритель, с которым мы тесно сдружились еще десять лет назад. Он приветливо кивнул мне и многозначительно указал ладонью на просторное помещение, густо заполненное посетителями.
«Раньше никогда бы не подумал, что непрерывный людской поток на моих выставках станет для меня привычным», — мелькнула в голове приятная мысль, и я дружески улыбнулся смотрителю. А тот, видно, почувствовав приподнятое настроение «герра знаменитого художника», вежливо оценил мое вчерашнее приобретение:
— Прекрасная вещь, редкой работы, но я уже видел ее или очень похожую на нее.
Несмотря на добрую расположенность к этому человеку, мне не хотелось продолжать этот разговор, так как трость не имела для меня какого-либо особенного значения. Но смотритель, видимо, не собирался усаживаться на свой стул у входа и стоял рядышком, переминаясь с ноги на ногу, как будто не решался высказать что-то важное. И я попытался помочь своему старому товарищу:
— Вы что-то хотите мне сказать, Микаэль?
Старик с благодарностью взглянул мне прямо в лицо и сразу же, словно опасаясь упустить момент, произнес:
— Не могу знать, важно ли это для вас, но, думаю, что герру художнику будет приятно это услышать.
Я продолжал «гулять» взглядом по залу, всем своим видом демонстрируя готовность покинуть моего навязчивого собеседника, как только он закончит. Служитель всегда говорил неторопливо, наверное, такая неспешность свойственна всем представителям его профессии, тех из немногих, кто никогда никуда не торопится. Я подбодрил его взглядом, и он продолжил:
— Очень жаль, что вчера вы отсутствовали, произошел занимательный момент. Я здесь работаю без малого тридцать лет, но такое увидел впервые.
Картинка галереи в один момент замерла передо мной, и я вдруг почувствовал, что сейчас услышу то, ради чего нахожусь здесь каждый день с утра до вечера, и не ошибся.
— Вчера вашей «Незнакомкой» весь день любовалась наш главный попечитель фрау Мэриан. Мне впервые представилась возможность рассмотреть эту весьма почтенную даму. Небольшого роста, стройная как юная дева с густой копной седых волос. Ее тонкое лицо, покрытое еле заметной паутинкой морщин, сохранило былую красу, только с возрастом ее редкая красота приобрела какое-то неповторимое величие. Я откровенно наслаждался, наблюдая за ней.
Еще мое удивление вызвало то, что, несмотря на солидный возраст, она ни разу не присела и даже не тронулась с места. Люди сновали мимо, а она все стояла и стояла и непрерывно смотрела на картину. Желая хоть чем-то быть полезным, я предложил ей свой стул, но она любезно отказалась и осталась стоять, опираясь на точно такую же трость как у вас.
Он пристально посмотрел на меня и, убедившись, что полностью завладел моим вниманием, продолжил:
Она любовалась вашей гениальной картиной, я же откровенно любовался этой красивой и величавой женщиной. И вот в одно из этих прекрасных мгновений я заметил в ее красивых и неимоверно усталых глазах слезы.
Он снова посмотрел на меня, словно оценивая мою готовность услышать продолжение этой завораживающей истории. Я всем своим видом старался не выдать нахлынувшего волнения, лишь крепче сжал в ладони трость.
— Я спросил, не случилось ли у нее что-либо, и от души предложил свою помощь, а она, не отрывая взора от «Незнакомки», чрезмерно любезно ответила мне, что не стоит беспокоиться, она плачет потому, что…
Он выждал паузу. Я уже знал, что сейчас прозвучит, и от этого знания мне сделалось необычайно хорошо, как не было уже очень давно.
— Она сказала: «Я плачу от счастья…»
«Незнакомка на венском стуле» в один миг заполнила собою все вокруг. Время и пространство смешались воедино. Перед моими глазами в лучах восходящего солнца, несмело сквозящих сквозь стекло, у недописанного холста была Она — вечно красивая и вечно любимая мною женщина. Старинные часы на стене своим протяжным боем напоминали нам о скоротечности счастья.
Минск, 2024 г.
Без нееРассказ
Напрасно… Слова, как «антонов огонь»,
Сжигают души не сгоревшую малость.
Уже из ладони исчезла ладонь,
Что вроде пожизненно мне доставалась…
А следом поношенный плащик исчез,
Что вечно висел на крючке в коридоре.
Ни женских шагов, ни скрипучих завес,
И сами завесы отвалятся вскоре…
Анатолий Аврутин
1
Маша неожиданно исчезла в магазине, вернее, в громадном многолюдном торговом центре. Это бескрайнее пространство, по крышу заполненное ярким неоновым светом, запахами кулинарных изысков и товарами на любой вкус, только вчера открыло свои двери для покупателей, и мы в числе таких же любознательных граждан поехали на другой конец города, чтобы купить «что-нибудь вкусненькое» и «что-нибудь красивенькое» именно здесь.
Нехорошее холодное предчувствие появилось внутри, как только мы поднялись на эскалаторе на второй этаж, там сразу же в глаза бросился громадный экран, исправно выдающий на всеобщее обозрение пеструю, кричащую всеми голосами рекламу. Когда мы проходили мимо, на нем появился рекламный ролик, в котором жена — красивая блондинка — уходит от жадного мужа, не купившего ей шубу, к красавчику, отвалившему на эту покупку кругленькую сумму на глазах у брошенного супруга. В финале осчастливленная изменщица в новой шубе и в объятиях щедрого красавчика улыбается на весь экран, голос за кадром с чрезмерно оптимистичной интонацией восклицает: «Не теряйте любимых! Покупайте шубы с кредитом «Фэмили банка»!» Идиотская реклама! И эту глупость выставляют на обозрение многих тысяч людей! К слову, отмечу, что у Маши имеются две прекрасные новые шубы.