— Острых ощущений? Хм, действительно, как я мог об этом забыть, — он наигранно поддержал меня и сразу же огорошил очередным вопросом: — А вы не боитесь потерять Машу? И вдруг остаться без нее?
«Вот же злой старикашка, — подумал я, — и угораздило ж меня связаться с ним», — но вслух воскликнул:
— Потерять Машу?! Боюсь! Я даже не представляю, как буду жить без нее.
Это был откровенный ответ, но прозвучал он как-то наигранно, так что я бы на месте собеседника не поверил в его искренность.
— Не представляете? — переспросил старик, при этом вывернув карман, вытряхнул хлебные крошки на траву у своих ног и аккуратно выбил трубку о край скамейки. — Вам будет представлена такая возможность. И не только представить, а и почувствовать. Вы будете терять и искать ее каждый день. Особую остроту впечатлений я вам гарантирую.
Вы, конечно же, имеете полное право отказаться или в любой момент прекратить поиск по причине нежелания либо усталости. В таком случае вы останетесь без нее навсегда.
— Что это значит? — мой вопрос завис в воздухе, рядом уже никого не было. На месте, где мгновение назад сидел странный старик, лежал свернутый в трубочку номер «Вечернего Минска», датированный 5 мая 2023 года. Это был завтрашний день.
6
Кроме вредного старикашки этой ночью мне приснилась Маша. Ее лицо светилось радостью. Такой счастливой я ее давно не видел. Этот сон был очень похож на явь. Я прикасался к ней, осязая тепло ее тела, радовался с нею вместе и говорил добрые слова. Но не это было главным в чудесном сновидении! Между нами, держась за наши руки, важно вышагивал ясноглазый розовощекий малыш. Я знал, что его зовут Владик и несколько минут назад он покинул свой детский дом, так как я, наконец, решился на этот шаг.
Еще месяц назад все документы на усыновление были готовы, но в последний момент я наплевал на свое устное согласие и не поставил подпись в графе «приемный отец». «Надо крепко стать на ноги, а потом уже думать о детях! Необходимо достроить дом, чтобы дать малышу простор! Я верю, что у нас еще будет свой ребенок! А у этого может быть отягощенная наследственность!» — я придумывал все эти отговорки, только бы не принимать тяжелое для меня решение.
Во время этих разговоров Маша с грустной улыбкой смотрела на меня, в ее больших серых глазах таилась глубокая печаль, когда же она воплощалась в тонкие ручейки слез, я под любым предлогом старался вырваться из дома и больше не возвращаться к этой проблеме. Но раз за разом она снова всплывала в нашем общении, и я снова отбивался от нее как мог. Казалось бы, что может быть проще — скажи твердое «нет» и закрой вопрос, но я не решался и на это, таким образом оставляя Маше надежду на воплощение ее заветной мечты. Она так мечтала о детях! Но природа по какой-то нелепой ошибке лишила ее этого дара, что неоднократно подтверждали многочисленные медицинские исследования.
И вот в моем сне наконец сбылась ее заветная мечта, и летнее небо над нами было чистым и голубым, и солнце в лазурной вышине светило ярко, щедро купая нас в своем свете и нежно согревая мягким июньским теплом!
Я проснулся от усилившейся головной боли, долго осматривался в темной пустой гостиной, как будто не узнавал ее, потом, выпотрошив аптечку, извлек из нее анальгин и, запив таблетку водой из-под крана, нехотя переместился в спальню, где, не раздеваясь, свалился на широкую двуспальную кровать. Мягкая постель мгновенно одарила меня приятным и манящим запахом тела моей жены. Но без нее этот близкий мне аромат, сиротливо закрадываясь в душу, выворачивал ее наизнанку и томящей болью отдавался в сердце. От этого становилось безнадежно тоскливо, и я боролся с назойливым желанием вырваться из душной квартиры на свежий воздух и бродить по ночным улицам в поисках Маши.
Мигрень постепенно отпускала, но счастливый солнечный сон ко мне уже не вернулся. Вместо него, как черт из табакерки, снова появился тот самый старик в дождевике и с дымящей трубкой в зубах, он грозил мне длинным кривым пальцем и неустанно повторял одно и то же:
— Найди ее! Найди ее! Найди ее!
7
Меня разбудил шум трамвая за окном. Открыв глаза, я сразу же сомкнул веки, ослепленный ярким утренним солнцем. Маша лежала рядом под одеялом и крепко спала. Она смешно по-детски морщила курносый носик, ее белые как лен волосы красиво раскинулись по подушке, лежащая поверх одеяла рука подрагивала тонкими музыкальными пальчиками. То ли спросонья, то ли изможденный недавними переживаниями, я почти не удивился ее неожиданному появлению, но все же, когда она открыла глаза, в полголоса, словно боясь спугнуть эту утреннюю идиллию, спросил:
— Где ты была?
Она мило улыбнулась и еще сонным голосом ответила:
— Шутник… Спасибо за прекрасный вечер, хачапури и «Хванчкара» были великолепны…
Я поцеловал ее в носик и оставил досматривать сон. Перемещаясь в столовую, с удивлением заметил, что мои джинсы и свитер, так и не покинувшие своего хозяина, чудесным образом превратились в мою любимую шелковую пижаму.
Сначала, разместившись на кухне с чашкой крепкого кофе, я несколько раз заглядывал в спальню, чтобы убедиться в том, что дремлющая там женщина, красиво утопающая в солнечных лучах, — это не сон и не мираж, она действительно существует. Все же опасаясь, что Маша снова исчезнет, я присел на край кровати и, поглядывая на жену краешком глаза, погрузился в размышления о вчерашнем сумбурном дне. Голова еще шумела, как после легкой контузии, но это не мешало ей здраво мыслить.
«Итак, — думал я, — исчезновение Маши происходит не в физическом пространстве, как сначала мне показалось, а в моем сознании. Мы как будто оказываемся в разных измерениях, где она продолжает жить своей обычной жизнью, а я остаюсь без нее.
Все это каким-то образом связано с незнакомцем, которого я встретил рано утром на набережной.
Странному деду не понравилось мое откровение, и он в воспитательных целях что-то сотворил с моей непутевой башкой, недаром она так раскалывалась весь день и прошедшую ночь.
Волшебством это, конечно же, не назовешь, но на профессиональный гипноз очень похоже. Только зачем ему это?! Провел бы со мной профилактическую беседу, и дело с концом. Э нет, приятель, ты решил легко отделаться. За этим кроется что-то более глубокое. Только что?»
На самом интересном мой мобильник взорвался «А Day in the Life», и я мгновенно схватил трубку, с сожалением заметив, что Маша проснулась.[19]
Звонила Ленка. У нее была удивительная способность звонить в самое неподходящее время. Первым желанием было не заметить это вероломство, но под вопросительным взглядом жены я вынужден был ответить:
— Ну что, нашлась твоя лахудра? — Ленка, как всегда, была в приподнятом настроении, при этом на слова не скупилась и ответов на свои глупые вопросы совсем не ждала. — Пойдем сегодня на Киркорова?! Махотин любезно прислал две контрамарки на танцпол!
Кто такой Махотин, я не знал или не помнил, но, желая скорее избавиться от Ленкиной назойливости, ответил:
— Здравствуй, Лена! Да, Маша уже проснулась! Даю трубку!
Ленка от неожиданности закашлялась, а Маша с укоризной посмотрела на меня и нехотя приняла телефон.
— Нет, Лена, сегодня не смогу…
Я рассеянно слушал, как моя жена общается с моей любовницей, и, что удивительно, мне было не важно содержание этого разговора, я желал, чтобы он скорее закончился, чтобы прижаться всем телом к Маше, целовать ее губы, плечи, грудь, любить ее нежно и страстно, как не любил уже давно.
— …Мы с Верой на психологический практикум к профессору Левицкому собрались… — продолжала беседу Маша, я же сгорал от нетерпения. — И ничего здесь смешного нет…
Как только Маша вернула мне телефон, раздался звонок в дверь. От неожиданности я вздрогнул и сразу же почуял неладное, под пижаму забрался тот самый холодок, что гулял по моей коже в торговом центре у большого экрана. Маша резко вскочила с кровати и накинула на плечи свой халатик.
— Давай не будем открывать! — взмолился я. — Побудем сегодня вдвоем! Прошу тебя!
Маша удивленно посмотрела на меня. Состояние просящего было для меня не характерным.
— Ну что ты, милый, это же Вера! Мы с ней собрались к профессору Левицкому! Я и так проспала все на свете! — она мягко отстранила мою руку и бросилась в прихожую.
Я опоздал всего на несколько секунд. Маша исчезла. Из приоткрытой сквозняком двери на меня недоброжелательно смотрела соседская кошка Маня, было отчетливо слышно, как мимо проследовал пассажирский лифт, по лестничной клетке гулял любимый всеми запах жареной картошки.
Неожиданно для самого себя я кинулся по лестнице вниз и, оказавшись на первом этаже, с трудом преодолевая горький спазм в горле, крикнул в окошко консьержки:
— Тетя Таня! Маша мимо не проходила?!
Тетя Таня, семидесятилетняя полная женщина в синем рабочем халате и красной бейсболке с надписью «Boston Celtics», при виде меня в ночной пижаме сделала вид, что перед ней не взволнованный чем-то исключительно важным мужчина, а вечная, ничего не значащая пустота. Она задумчиво уничтожала большой бутерброд с маслом и докторской колбасой.[20]
Наконец заметив, как я нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу, «богиня подъезда» протолкнула в горло большой кусок своего любимого лакомства и, сопроводив его большим глотком огнедышащего чая, пробасила:
— Чего кричишь?! Не глухая, чай! — Потом, окинув презрительным взглядом всю мою жалкую фигуру, снисходительно добавила: — Час назад твоя Маша укатила со своей очкастой подружкой на ейном грязнючем драндулете.
Под «ейным грязнючим драндулетом» тетя Таня подразумевала новенький, цвета мокрого асфальта «смарт» Веры, но это для меня сейчас не имело никакого значения. Главное, что Машу никто не похитил, она с пользой проводит свой выходной, а в моей снова разболевшейся голове поселилась новая серия галлюцинаций, как будто мой личный биокомпьютер перегрузился, обновив свой рабочий функционал, и выдал на-гора новый уровень захватывающей игры.