арить любовью нелюбимых и несчастных. Юлия тотчас же вспомнила о дочери, и сердце у нее зашлось от невыразимой любви.
Долго Крупенины путешествовали взглядом по стенам, потолкам и сводам старого храма. Сцены Страшного суда, Ветхого Завета, райские кущи и адские мучения, пронзительные страницы жизни Господа, его мученический конец и Воскресение – все прошло перед их изумленным взором.
– Неужто все ты, дядя Димитр? – только и смог выдохнуть Савва.
– Грех на душу не возьму. Тут не только моя кисть, еще небесталанный народец при том деле состоял. Да только я сколько тебе твержу, Саввушка, в нашем деле лишь Господь помогает, только он и дает вдохновение. Ежели его нет, так и дело не заладится, будь ты хоть семи пядей во лбу, талант из талантов. А вот если нет искры Божией, так пустое дело! Только его воля на то и имеется, чтобы такая искра возгорелась. А кто про то не верит, кто без молитвы да с самомнением к святым ликам подступается, у тех ничегошеньки не выйдет. Нет, не выйдет! – Димитр для убедительности сильно потряс седой головой. – Пришел тут однажды один, мнил себя великим мастером. Говорил, что ему все с руки. И портрет светской кокотки нарисовать, и картину бытовую, и пейзажик, чтобы богатый человек купил и хоромы свои украсил. Иконы писать, фрески – дело немудреное. Взял кисть и полез на стеночку писать картины Страшного суда. И вот что вышло…
– Что? – разом, как зачарованные, спросили Крупенины.
– Морды звериные, а не лики, и как он ни старался, всюду бесова рожа торчала. Он дерево рисует, а она, рожа, из-за дерева торчит. Он лик женский, а вместо того харя отвратительная выходит. Вместо ног копыта сами собой проступают. Он сначала думал, что это злые шутки кого из артельщиков, да и мы было так порешили. Стали следить. Слез художник наш передохнуть. А мы смотрим, глаз не спускаем со стены-то. И вот тебе глядели, не отрывались, а все равно у недорисованного пророка выросли хвост и свиное рыло! Горе-писака, как глаза открыл, завопил, мы его едва холодной водой отлили. Стену святой водой окропляли, молились. Ушла бесовщина вместе с рисовальщиком, испарилось зло, да и не было его вовсе, как я понимаю, то гордыня взыграла. Только с Божией помощью, с молитвой приступай к творению. Ибо все, что человек творит, это он уподобляется Господу нашему, творящему всю красоту мира. Вот и человек творит, как Господь, будь то суп на плите или лик святой.
– Или роман, книга! – с волнением подхватила Юлия.
Савва вздрогнул, он уж и забыл, что жена его модная сочинительница.
Глава девятнадцатаяЛето 1908 года
Крупенины прожили в монастыре несколько дней. И каждый день делал их жизнь все более светлой и радостной. Юлии порой казалось, что еще немного – и она полетит: такая легкость, такая прозрачность образовалась в душе. Как-то раз Димитр вызвался показать гостям живописные окрестности, да к тому же посетить место, пещеру, где много лет назад жил в совершенном одиночестве отшельник, затворник.
Дорога опять медленно и неуклонно ползла наверх. Лошадь шла уже не так резво, Юлия с опаской смотрела под копыта лошади. То там, то тут корни, камни, опасные спуски с берегов пересохших рек.
– А что за отшельник? – поинтересовался Савва.
– Великой души человек, молился за весь род человеческий. Имел дар врачевания страждущих, тех, кто находил в себе силы добраться до его жилища и просить милости. Изнурял себя постом и молитвой. И страдания его Господь принял, даровал ему вечное свое благоволение и успокоение на небесах. В монастыре в храме рака, там его мощи помещаются. Будет час, настоятель откроет, и вы сможете приложиться к святым мощам. Он заступник, и вам поможет!
– Как, должно быть, непросто жить одному, в горах, в пещере. Холодно, голодно, страшно! – с сомнением произнесла Юлия.
– Для истинно верующего человека то не страхи. Страх – когда тебя бес одолевает и Господь от тебя отворачивает свой лик, вот где истинный страх!
– Как же узнать волю Божию, благоволит тебе Господь или отвернулся? – Юлия даже остановила лошадь и невидящими глазами смотрела перед собой.
– У лютеран на этот счет есть простой ответ, – усмехнулся Димитр. – Идет у тебя дело споро, деньги текут рекой, в доме, в семье все ладится, значит, ты угоден Богу. А коли нет, так пеняй сам на себя!
– Так просто? – усомнился Савва. Невольно мелькнула мысль о том, что он уж точно теперь любимчик Спасителя.
– Просто, да не очень. Наверное, я не очень правильно толкую. Не силен, знаете ли, в богословии. Однако, мнится мне, что главное – это тайна великая, которая человека-то и должна будить. Не спи, бодрствуй, совершай дела добрые, молись, остерегайся греховных людей, поступков и мыслей. А что с этого выйдет, на то воля Божия. Какой же он Бог, если его волю так просто узреть можно! Нет, пути Господни неисповедимы, и не дано человеку узреть… Впрочем, иногда милость его так велика, что он приоткрывает завесу и дает нам, грешным, немного понимания своего замысла, замысла Творца. Оттого и весь мир пока еще не перевернулся, не утонул в грехе и зле. Все оттого, что Спаситель наш дает нам понимание истины и добра, позволяет на самую малость приблизиться к себе и узреть истины.
Некоторое время ехали молча.
– А что, дядя Димитр, было ли с тобой так, что ты узрел волю Господню, понял его замысел относительно себя?
– Было… – тихо, с расстановкой ответил Димитр. Спутники с напряжением ждали продолжения. – Но я о том говорить не смею, то великая тайна есть, не хочу суетой и праздным разговором марать то, что я для себя понял и постиг. Простите, не для красного словца, ей-богу! – добавил он, заметив разочарование слушателей. – Господь – это редкий собеседник, и явление его воли – чудо, а о чуде лучше промолчать, чтобы не превратить в пустую болтовню. Только вы не унывайте, – старик тронул свою лошадь, и она двинулась резвее. – Ведь и вам Божья воля явиться может. Надо только уметь понять, увидеть и услышать, и не пропустить в потоке житейской и мирской суеты. Вот ведь не простая задача для человека!
И Димитр потрусил вперед.
– Да… – задумчиво протянул Савва.
Пещера отшельника оказалась мрачной, сырой, да к тому же, чтобы пробраться в нее, надо было немало потрудиться, преодолеть узкую щель и острые камни. Юлия, с трудом протиснувшись в узкий проход, разогнулась и огляделась с разочарованием, но промолчала. Ничего в этом темном и неприкаянном месте не напоминало о великом подвиге души. Савва прошелся, пригибаясь, по пещере взад-вперед, да и потащил жену за руку обратно. Туда, где еще играл светлый день. Долго отрясали с одежды и шляп пыль, траву, кусочки земли.
– Верно, и впрямь святой человек был, коли такой тяжкий крест испытаний на себя наложил, – заметил Савва.
– Там, выше, в горах, еще пещеры есть, там иногда от магометан монахи укрывались подолгу. Даже одно время в самой большой пещере храм был устроен, молебны совершались. Тайный храм, для истинно посвященных. Правда, давно это было, очень давно.
– А нынче что? – спросил Савва, вглядываясь через ветви наверх горы, насколько это было возможно в лесу.
– Что же теперь там может быть, – с улыбкой пожал плечами художник. – Пустота, забвение, как и тут. На такой подвиг нынче мало кто решится. Силу надо иметь необыкновенную и веру!
– Крута ли гора дальше? Можно ли взобраться? – заинтересовался Крупенин.
– Тут нет таких гор, которые бы человек не осилил, – задумчиво произнес Димитр. – Да ты неужто взобраться захотел?
– Отчего нет? Я на горе никогда не был, чтобы на самой вершине. Почему не попробовать? Управлюсь наверх и обратно до темноты? А вы меня тут, под деревьями подождете.
– Кто это мы? – возмутилась жена. – Я тоже полезу с тобой!
– Что ты, Юлия! Опомнись, ты на лошади-то уморилась, а тут пешком, ножками, да в гору. И платье на тебя неподходящее.
– Пустое, Савва! – Юлия решительно поднялась с поваленного бревна, на котором отдыхала. – Я пойду с тобой, не такая я тютя-матютя.
– Вот и славно, – Димитр лукаво зажмурился, как старый кот, – ступайте, дети. А я тут подремлю малость.
– Думаешь, не дойдем? – засмеялся Савва, пристегивая на ремень флягу с водой и навешивая дорожную сумку с провизией.
– Дойдете! Дойдете… до ближайшего куста. Или валуна поперек дороги. Бог в помощь!
Старик засмеялся, накрылся одеждой и пристроился прикорнуть под деревом в ожидании неуемной молодежи. Привязанные неподалеку лошади поняли, что им выпала передышка в пути, и принялись жевать траву.
Крупенины взялись за руки и бодро двинулись наверх. Их подогревала сама мысль о том, что они могут преодолеть себя и неверие Димитра в их силы. Однако через три четверти часа стало понятно, что мудрый старик оказался прав. Нечего тем, кто привык ступать ножками только по тротуару Невского проспекта и паркету квартиры, лезть наверх, без тропы, через колючие кусты, коряги и камни, цепляясь за что попало, скользя ботинками по прошлогодней листве и траве.
Лезть наверх – дело нешуточное. Вдруг замечаешь, что дышать нечем, что сердце оказалось не в груди, а вроде как в горле. В ушах стук и звон. Господи, помилуй, может, и впрямь воротиться? Но Савве было стыдно признаться жене в своих сомнениях, а та из упрямства и гордости молчала и, закусив губу, упорно лезла следом за мужем.
Зачем лезем? Что такое приспичило узреть? Ан нет, вступило, словно сила какая поволокла наверх!
Часа два лезли. Сил уже не оставалось никаких, передышки стали все чаще, головы гудят. Лица красные, все тело потное, руки грязные. Что за развлечение! А вершины все нет и нет.
Но что это, вроде как едва заметная тропка вьется? Или просто ручей бежал и высох? Что за звук? Точно лай собачий? Верно, мерещится от усталости. Какая такая собака на вершине горы! Коли тут и Марс, и Орфей, так, может, и пес Цербер? Нет, точно, звонкий лай! Несчастная, кто же тебя сюда затащил и бросил погибать?
Супруги остановились в недоумении, удерживаясь за стволы деревьев, чтобы не упасть, так крута стала гора.