Однако, ежели вы, любезный читатель, не являетесь лицом, достойным такого пышного прощания с земным миром, то ваш удел – две лошади да дроги, а к ним факельщик и читальщик. Зато дешево, всего-то 45 рубликов!
Полицейский и гувернантка некоторое время шли молча. Мисс Томпсон выглядела усталой и расстроенной. Весь вид ее молил собеседника не заводить разговоров о произошедших несчастьях.
– Вы удивительно исполняете свой долг, Эмма Ивановна, – начал тихим голосом следователь. – Для вас ваши хозяева точно родные люди. Служите, как у нас говорят, не за страх, а за совесть.
– Так и есть, – улыбка чуть тронула уголки губ собеседницы. – Дьело не во мне, а в этих льюдях. Они уважайут мьеня… хоть я и служу в их доме.
Она остановилась, сомневаясь, смеет ли она рассуждать далее в подобном духе.
– Да, да! – с воодушевлением подхватил полицейский. – Это редкий случай, скажу я вам. Часто гувернантка – человек второго сорта, подлежит унижению и притеснениям. И сколько таких историй я знаю! Боже ты мой! Когда вполне пристойные девицы вынуждены терпеть унижения от дурных и невоспитанных хозяев, только по тому обстоятельству, что служат в доме! А насилие! Сколько искалеченных судеб юных девушек, ставших жертвами домогательств барчуков! У меня было очень странное дело, немыслимо запутанное, я бы сказал, мистическое. Одна особа, служившая в доме гувернанткой, сошлась с сыном хозяев. Они тайно обвенчались. Но позже для молодого человека нашлась более выгодная невеста. И он устроил так, что возлюбленная его, ставшая помехой, упала в бурные потоки водопада.
– Господи! Какая низость! – всплеснула руками мисс Томпсон.
– Бьедная девушка погибла?
– В том-то и дело, что нет! И явилась через несколько лет в неузнаваемом виде горбуньи, чтобы осуществить свою месть.
Мисс Томпсон пребывала в большом волнении, ожидая продолжения захватывающего рассказа.
– Увы, сударыня, это длинная и очень печальная история. Она вряд ли повеселит вас. А иных я не знаю. Все мои истории не очень-то жизнерадостные. Иного и быть не может в службе полицейского. Я бы рад припомнить что-нибудь повеселей, да одни душегубы, мошенники и разбойники стоят перед глазами с их злостными поступками.
Мисс Томпсон не удержалась от разочарованного вздоха.
– Я понимаю, как сложно служить в чужом доме, в чужой стране, с обычаями, которые иногда кажутся варварскими. Мучить себя, привыкая к языку, непослушным детям, холодному климату.
– Вы угадали, – собеседница улыбнулась. – Но я уже привыкла. Или мнье кажьется, что привыкла, – добавила она грустно.
– Вы не скучаете по родине, по дому? Вам не хочется вернуться?
– Мьеня никто не ждет. Верней, ждет бедность и одинокая старость. Не очьень приятные… френдс… товарищи, спутники в жизни!
Одинокая душа! У Сердюкова сжалось сердце. Он невольно замедлил шаг, стараясь заглянуть в лицо собеседнице. Сколько ей теперь годов? Тридцать пять? Сорок? А то и больше, не поймешь. Сердюков не был опытным сердцеедом, для него женщины оставались неведомым миром. Он понимал их поступки и помыслы, когда они являлись участниками преступлений. И становился совершенно беспомощным, если дело заходило о его собственной жизни. Увы, судьба сделала его опытнейшим сыщиком. И посмеялась над ним, оставив в одиночестве и пустоте его душу. Все попытки найти свою любовь приводили бесстрашного полицейского в паническое и жалкое состояние. Любой мальчишка, жалкий франт, фигляр, мог дать ему фору в этом непростом деле. Казалось бы, что тут сложного? Вон сколько девиц и незамужних дамочек! Многие соблазнились бы женихом – известным петербургским сыщиком. Ведь за кого только не выходят замуж бедняжки! И отвратительные богатые старикашки, и вдовцы, обремененные детьми. И убогие никчемные существа, протирающие штаны в конторах и только по пачпорту именующиеся мужеским полом! Конечно, Сердюков не красавец, он это всегда знал за собой. Слишком высок, слишком худой. Ничего, зато крепкий, жилистый. Рука, как железо, не дрожит, коли, вытянув, стреляет из револьвера. Белобрысый, белесые брови, длинный нос. И это не смертельно. Зато глаз… э… осмысленный, острый. Да-с… не умеет куртуазничать… Зато и подличать не умеет, врать и ловчить. Вот посему и жалованье не бог весть какое, и чин не то чтобы особенно… нет, братец, негодный ты жених. Ну, разве что для бесприютной дочери Альбиона…
В голове стремительно помчались мысли. Зароились смутные надежды. А что, если это и есть та самая душа, которая предназначена… нет, нет, братец, притормози… покуда…
Мисс Томпсон, видимо, тоже задумалась. Оба невольно смутились, точно поняли скрытые желания каждого.
А она славная! Умная, наблюдательная, деликатная. Добрая…
– Да, удивительно, как распоряжается нами судьба! – нарочито громко заговорил Сердюков, чтобы прогнать неловкость возникшего молчания. – Ведь мы с вами знакомы давненько! Помните, когда вы служили в доме, опять же, писателя Извекова и его жены артистки Горской!
– Как не помнить! Это и было не так давно… Сусанна, ради бога!
Мисс Томпсон бросилась вперед по дорожке, потому как дитя снова упало, расшалившись без надзора.
Обратно она вернулась уже с девочкой за руку и непроницаемым видом. Ей было совестно, она отвлеклась на досужие разговоры и не уследила за ребенком.
– Барышня, только неугомонные непослушные мальчики носятся как угорелые! А вам надобно себя блюсти и ходить чинно. Берите пример с вашей воспитательницы! – нарочито серьезно произнес Сердюков.
Девочка потупилась, но лукавая улыбка гуляла на ее разгоряченном личике.
– Прелестное дитя! – не удержался полицейский. И тотчас же с горечью подумал о том, что девочка осталась единственным ребенком у несчастной матери. Видимо, мисс Томпсон подумала так же, потому как тяжко вздохнула. Чуткий следователь понял, что можно вернуться к неприятным темам.
– Как славно, Эмма Ивановна, что вы живете в доме Крупениных как родная. Вы знаете все привычки и особенности членов семьи. Скажите, Соломон Евсеевич и пауки – что тут может быть?
– Ничьего особенного. Он их боялся очьень. Смешно для взрослого господина. Даже в обморок мог упасть.
При других обстоятельствах мисс Томпсон позволила бы себе, может, чуть посмеяться над фобиями издателя, но теперь она сказала это серьезно. Правда, не понимая, как это может помочь следствию.
– А знаете, – вдруг вспомнила гувернантка. – Ведь Юлия Соломоновна даже использовала это забавное обстоятельство, – она запнулась в смущении, – в одном из своих романов. Да, я ведь их всех прочитала. Почти наизусть знаю!
И тут она замолчала, словно ее пронзила догадка. Следователь остановился и напряженно ждал.
– Героиня, желая отомстить неверному лубовнику, положила в его ложе мешочьек с пауками.
Она сказала и охнула.
Сердюков быстро нагнулся и поцеловал ей руку.
– Вы умница!
Она покраснела и прижала руку к груди.
Однако, не одна ты, матушка, хорошо знаешь творчество божественной Юлии!
Глава сорок втораяВесна 1913 года
Зима промчалась стремительно. Но, увы, горечь утрат и боль не проходят так же быстро, как тает снег под весенним солнцем. За окошком стучала капель, сосульки искрились на солнце и переливались всеми цветами радуги.
Мисс Томпсон, сторонница здорового воспитания, водила Сусанну на прогулку в любую погоду. А уж в такой солнечный день сам бог велел. У парадной двери она встретила следователя Сердюкова. Она знала, что он придет нынче, хозяева его ждали, и посему нарочито медленно собирала девочку на прогулку, надеясь ненароком свидеться с полицейским. Тот памятный разговор не выходил у нее из головы. Она ждала хоть какого-либо продолжения знаков внимания. Но тщетно.
И вот теперь под сияющим весенним солнцем, среди звона капели, она снова увидела его и вся просияла. Константин Митрофанович смутился, как гимназист на первом свидании. Он учтиво поклонился.
– Снова на прогулку?
И все засмеялись.
– Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы уделили мне немного времени. Ваша наблюдательность сильно помогла мне в этом непростом деле!
– Вы хотьите позвать менья служить в полицию? – мисс Томпсон лукаво улыбнулась. В это мгновение она показалась Сердюкову самой прекрасной из женщин.
– Сударыня, – он чуть говорил с расстановкой, словно подбирал слова. – Неужели нам совсем нечего сказать другу другу, нежели как о преступлении?
Она хотела ответить, но в это время дверь распахнулась, и швейцар прогремел:
– Пожалуйте, ваше высокоблагородие, господа ждут-с!
Сердюков поспешно поклонился, она ответила кивком головы, в котором читалась досада.
В большой гостиной квартиры Крупениных полицейского ожидали хозяин дома, его жена и теща. В последнее время Савва Нилович почти не бывал дома. Он целыми днями пропадал в конторе, потому как вид убитой горем жены его сердце вынести не могло. А помочь ей он был не в состоянии. Ведь протянуть руку помощи или сказать слово утешения может тот, кто крепок телом или духом. А если у самого сердце распалось на части, душа рвется вон, внутри все ноет и стонет! Чем залить этот пожар? Иные идут в кабак и там на дне стакана с зельем находят утешение. Крупенин пробовал, да без толку. Выпил стакан водки, только еще хуже стало. Нет, надобно искать иной путь утешения душе…
Юлия пыталась вернуться к писательству. Но ни слова, ни строчки. Она подозревала, что так случится. Ее покинул певец слова Эмиль. Исчез мрачный покровитель – Черный человек. Голова была совершенно пуста. Ни образов, ни мыслей, ни чувств. Совершенная, пугающая пустота.
Что ж. Это знак. Знак того, что теперь не надо выбирать. Осталось в жизни только одно, что и предначертано природой. Вернись к себе – жене, себе – матери. Судьба жестоко научила тебя, матушка! Вот и усвой ее уроки!
В один из дней Юлия вроде как проснулась, очнулась и обнаружила, что дом пуст. Раиса Федоровна вся в делах издательства, как раньше, бывало, Соломон Евсе