– И вы ее за это прикончили, да?
– Ну уж! Я тебе все как на духу рассказываю, а ты все равно за свое! – расстроилась Валентина. – Я и не знала, что у нее деньги были! Считала, что только пенсия да те, что я сама ей давала. И милиция после смерти матери ни о каких деньгах не говорила. Если б нашли, неужели б не отдали? Нет, не было у нее больших денег, из-за которых обычно убивают…
– Как же не знала? Она ж в последний день говорила, что машину тебе купить хотела! – вспомнила Зинаида.
Валентина нехотя допила чай и будто бы лениво пояснила:
– У матери была такая неприятная черта: когда с ней кто-то ссорился, она сразу же говорила про какие-то подарки, которые вот-вот собиралась купить, а теперь – ни за что! Если я получала двойку, она обязательно кричала: «Ах, какой ужас! А я как раз сегодня тебе присмотрела такую куклу! Конечно, теперь-то ты ничего не получишь!» Потом я могла приносить пятерки хоть круглый год. Но стоило мне опять провиниться, я снова слышала: «Боже! Я именно сегодня приглядела для тебя дубленку!» Она не только мне так обещала – и бабушке, и знакомым. Всем! Стоило только бабушке погрозить ей пальцем – мол, просила потолок побелить, а тебя не дождешься, как матушка немедленно надувала губы: «Вот какая ты! А я как раз сегодня заказала тебе трехлитровую банку меда!» Это означало, что за свое поведение бабушка никакого меда не увидит. Ну и разве могла я поверить в какую-то там машину? Ха!
Зинаида молча болтала ложкой в пустой кружке. За разговорами Валентина забыла налить ей кипятка, а сама попросить сыщица постеснялась.
– Кстати, – вдруг усмехнулась хозяйка. – А то, что Генка с моего балкона прыгал, ты видеть не могла. Он никогда и ниоткуда не прыгает. В детстве с мальчишками играл, с гаража сиганул и ногу сломал. Потом что-то там у него неправильно срослось, короче, он так натерпелся, что даже со ступеньки аккуратно сходит. А уж чтобы прыгать со второго этажа…
Женщины помолчали. Зинаида уже видела, что сейчас Валентина не врет… Но ведь врала же!
– А почему ты мне сразу не сказала, что у матери дом есть?
– Ну… Вообще-то я и вовсе могла тебе ничего не говорить, а выставить за дверь и все. У тебя ж ни документов никаких, ни лицензии. Так? – Валентина усмехнулась. – Конечно, так. И сейчас ничего нет, но я же говорю с тобой.
– И все-таки же странно, – сомневалась Зинаида. – Я говорила с жильцами того дома, адрес которого ты мне сказала, и никто Софью Филипповну не помнит.
Валентина отмахнулась.
– Надо было у старушек спрашивать, – пояснила она и стала загибать пальцы. – Там баба Варя живет, Марина Степановна, потом еще Гусевы, Тамара Борисовна…
Воспоминания прервал звонок. Он так неожиданно задребезжал, что подскочили обе. Валентина понеслась к телефону и с кем-то начала переругиваться, а Зинаида от нечего делать оглядывала маленькую, чистую кухню. Все было подобрано со вкусом и любовью. Шторки в мелкую голубую клеточку, голубенький электрический чайник, люстра в той же цветовой гамме, даже настенные часы с нежно-голубой каймой по циферблату. А стрелки… А стрелки часов двигались к цифре два.
Зинаида взвилась ракетой. Уже три часа, как она опоздала! А ей еще добираться!
– Все, Валя! Не задерживай меня больше! – крикнула она из прихожей и пулей вынеслась из квартиры.
С автобусом повезло – пробежала за ним всего метров пять и заскочила-таки, в самый последний момент. Со всех сторон Зинаиду немедленно сжали плечи сограждан, невозможно было даже рукой пошевелить, чтобы расплатиться. Но это была еще не самая страшная пытка. Стало просто невыносимо, когда впереди стоящая бабища принялась ворочаться, а потом и вовсе развернулась лицом к Зинаиде. От нее так разило чесноком, что половина автобуса пришла в движение, чтобы вытащить платки и хоть как-то заткнуть носы. Корытской «повезло» больше всех: бабища прильнула к ней особенно крепко и доверчиво пыхтела прямо в нос. Зинаида какое-то время еще ворочала головой, пытаясь увернуться от ароматов, но держалась недолго:
– Да не дышите вы на меня! Специально, что ли? Вот ведь народ… Чеснока налупятся и в автобус лезут! – рявкнула она.
Ее со всех сторон поддержали дружным бурчанием:
– Уж лучше б перегаром, все роднее! – пакостливо толкал в бок вонючую спутницу тщедушный мужичок. – Заткните ж ей кто-нибудь пасть, ей-богу!
– И никакого воспитания, вот ведь что обидно, – кокетливо кривила морщинистые губы старая дама, пытаясь прилично выглядеть в берете, который кто-то сдвинул ей прямо на глаза. – Ведь теперь столько ароматизаторов продается специально для полости рта!
– И не говорите! – подхватил очкастый дяденька. – И не надо забывать про освежители для туалетов! Тоже можно после чеснока рот освежить, а то наедятся…
Чесночная любительница мощно дернулась всем торсом и рявкнула так, что пригнулся даже водитель:
– А и да!! И чеснок!! Можа, это я аджику спробовала, и она теперь из меня духом выходит!
– Граждане, давайте надеяться, что больше ничем! – пискнула тоненькая девушка.
– А и надейтесь. Можа, до остановки дотерплю! – громыхала на весь автобус ароматная бабища. – А ежли у кого чеснок не принимается, так надо на машине ездить!
Толпа ответила на предложение дружным негодованием.
– Где их взять, эти машины… – пробубнила себе под нос Зинаида и вдруг примолкла.
Машина. И все-таки, зачем Софья упомянула про автосалон? И слово-то какое – автосалон! Зинаида, раз она не сталкивалась с покупкой авто, сказала бы, скажем, – на базаре, на рынке или в магазине. А Софья… Однако это только настораживает, но ничего не доказывает. А что, если у Софьи все же были деньги, и она действительно хотела купить машину? Стоп! А певец-то наш безголосый, Аркадий Валерьевич жадный ведь говорил, что слышал, как Софья шантажировала директрису Ивскую. Но денег никто не видел. И никому она ничего не говорила, даже дочери. А может… Может, денег и не было, а Софья рассчитывала на ту сумму, которую ей выложит Ивская? То есть она надеялась получить деньги, проболталась про них кому-то, и ее убили. Нет, так не получается. Зачем убивать человека, если денег у него еще нет? Из-за мнимого богатства ни один дурак на убийство не пойдет. Кому это надо? Ой, да тому, кто должен оторвать это богатство от себя и вручить Софье. Значит, Ивской?
Зинаида так задумалась, что чуть не проехала свою остановку.
Возле закрытых дверей бара стояла, нервно пританцовывая, тощая Вероника и презрительно дергала губой. Пока Корытская дрожащими руками воевала с замком, та завернула голову набок и тягуче выражала недовольство:
– Ну просто ва-а-аще! Люди тут с самого утра толкутся, а ее где-то носит!
– А кто? – насторожилась Зинаида. – Кто толчется-то? Какие люди?
Вероника возмущенно изогнула позвоночник и стала похожа на богомола.
– Не, ну я ща просто в конус уйду! Какие люди? Я толкусь! С утра! Не въезжа-а-аешь?
Зинаида криво усмехнулась:
– А тебе чего с утра тут толкаться? Работать надо! Вон у нас полгорода ходит с растрепанными прическами, а ты в конус собралась… – лихо орудовала Зина уже за стойкой.
– Не-ет, я с тобой не разгова-а-ариваю! Налей вон ту бодягу… Да не ту! Вон бутылка красная! Прям ва-а-аще… приняли село-о какое-то…
Зинаида не хотела рабочий день начинать с ругани. На ноющую Моткову она попросту решила внимания не обращать. Однако та хотела именно внимания:
– И кто ж меня обслуживать будет? Я чо, одна буду тут торчать за стойкой? Не, ну ва-а-аще! А я еще вон той байды хочу.
Зинаида налила виски и просто сообщила:
– С тебя за вон ту бодягу и за эту байду семьсот двадцать.
Девушка лениво достала кошелек и бросила тысячу. Зинаида принялась отсчитывать сдачу.
– Не шурши, стой прямо, я, может, еще пить бу-у-уду.
Корытская кивнула и отвернулась к зеркалу. С минуты на минуту сюда пойдет народ, не хотелось бы встретить посетителей растрепанными кудрями.
– Слышь, Корытская. Я тут вся в интересе: тот чел, который вчера приходил, он чо, в самделе посудницей в баре париться будет?
– Ты про что? – не сразу поняла Зинаида.
– Ой, ну те-е-есто! Я говорю, мужик вчерашний, он что, посудомойщиком устроился?
Зинаида прыснула в кулачок и неопределенно пожала плечами.
– Ну ваще ви-и-и-лы! – вовсю кривлялась Моткова. – Если он еще придет, ты скажи, чтоб меня аукнул. Я тут со своим папиком покурлыкала, он берет его к себе на спиртзавод замзавом. Сначала командировки будут, ну такие… никакие, в общем, в пригород, а потом, если чел себя покажет, можно и в центр запустить. Но работа не синяя, не надорвется.
Зинаида кромсала сыр для бутербродов и клятвенно заверяла:
– Скажу, конечно. На самом деле, ты права, этому челу Плюху самое место на спиртзаводе. И в пригород его! А то разъезжает по своим Мюнхенам… И, знаешь, Моткова, не надо его сразу замзавом, пусть бутылки моет. Как думаешь, он согласится? Вообще-то он ведущий хирург, но, я думаю, учиться никогда не поздно.
Моткова сначала яростно замотала головой и только потом икнула:
– Ик-как хирург? Ну ва-аще, блин! А чего ж он у тебя тут кучковался?
Официантка глубоко задумалась.
– Любит, наверное…
Тему любви не дала развить Данилова. Она подлетела к стойке и сразу же заказала себе семь булочек, замороженную пиццу, копченую курочку – и можно не разогревать! Стали подтягиваться и остальные работницы нестандартной моды. И очень скоро зал наполнил ровный гул.
– Сегодня что-то уж совсем рано отдыхать начали, – бурчала Зинаида, не успевая подавать, наливать и смешивать. – Никто не хочет работать. А Ивская потакает!
Дамы, как им казалось, работали. И очень активно. Они сегодня кричали громче обычного, капризничали через каждые десять минут и крали у Даниловой плюшки. Объяснялась нервозность просто: послезавтра должен был состояться показ, и, само собой, надо было еще многое успеть. Времени ни на что не хватало, но и посиделки в баре отменить не было никакой возможности – это была единственная железная традиция театра.