ном. Она повторила себе, что ни в чем не может быть уверена. Она его не знает.
Она услышала, как открывается входная дверь. Домработница не могла прийти в такое время. Она почувствовала, как сердце застучало, а кожа внизу живота натянулась.
Это он. А ведь он никогда не приходит среди дня.
Он поцеловал ее как всегда, нежно погладил спину и ягодицы, и она почувствовала, что эта ласка лишена какого бы то ни было притворства. Он казался озабоченным. Сначала налил себе виски, потом сел рядом с ней. Он никогда не пил так рано – по крайней мере, когда они были вместе.
Она провела рукой по его волосам.
–Странно ты выглядишь,– заметила она.– Проблемы на работе?
–Я только что узнал, что партия – это клубок змей,– поделился он.
Ну и ну, ты только сейчас отдал себе в этом отчет, подумала она. Глядишь, в скором времени тебе откроется великая тайна: твой обожаемый председатель – откровенный мерзавец… И после этого ты считаешь себя политиком?
–Политическая партия, какой бы демократической она ни была,– это всегда клубок змей. Разве нет? Просто ты сам слишком честный, вот и все.
–Честный – возможно, но не совсем же глупый. Да, конечно, амбиции, соперничество, всякое бывает… Но у нас тут самый ярый большевизм: шпионаж, доносы… Если это каким-то образом станет известно…
–А что происходит?– мягко спросила она.– Не хочешь рассказать мне?
Походив по комнате, он снова сел на диван. Она свернулась клубочком и прижалась к нему. В этот благословенный момент он полностью, безо всякого обмана, принадлежал ей. Она была почти готова обо всем забыть. Лишь бы в его голосе не прозвучали лживые нотки.
–Мы узнали, что в партии есть нечто вроде службы безопасности… Шпионят за всеми сотрудниками на более или менее ответственных постах… То, что ты сейчас слышишь, не должно выйти за стены этой комнаты.
–Зачем ты меня обижаешь?
–Извини, любимая.
У нее мелькнула мысль, пока он осыпал поцелуями ее губы и лоб, не является ли это обилие “дорогих” и “любимых” удобным способом не ошибиться именем.
Опять она позволила ввести себя в заблуждение, потому что ослеплена любовью. Она не имеет права ничего забывать. Отныне все, что он скажет, должно подвергаться сомнению. Доверие умерло.
–…Причем шпионят не только за членами партии, но и за их женами, любовницами, детьми. Существуют базы данных, списки, досье, и все это абсолютно незаконно.
Сдвинув брови, он уставился в пространство.
–И что вы собираетесь делать?
–Покончить со всем этим,– заявил он.– Только это очень трудно. Недавно был убит некий Дюперье, частный детектив, которого время от времени нанимали наши секретные службы. Возможно, ты читала в газетах. И даже если это совершенно случайное преступление, пресса не остановится, если что-нибудь пронюхает. Сразу же вообразят самое худшее. Что его убил один из членов партии. Представляешь, какой будет скандал?
–А что об этом думает твой дорогой председатель?
Он взглянул на нее с едва скрытым упреком:
–Мне не нравится, когда ты говоришь о нем таким тоном. Это выдающийся человек. Я ему многим обязан.
–Прости, случайно вырвалось,– извинилась она.
Обязательно подумаю о твоем глубоком уважении к нему, когда буду сосать его большой член, мысленно добавила она.
–Возможно, ты помнишь имя Эмерика Танги-Фроста, одноклассника, о котором я тебе рассказывал… того, что покончил с собой в тринадцать лет.
–Да, смутно припоминаю. Но как это связано с вашей проблемой?
–Именно под этим именем организатор структуры внутреннего шпионажа собирал информацию. Информаторы знали его только как Танги-Фроста. В конце концов выяснили, кто такой этот мерзавец, и заставили его подать в отставку. Естественно, он получил крупную материальную компенсацию. Это, конечно, аморально, но иначе скандала не избежать.
–Как вы его разоблачили?
–О, это вышло потрясающе! Это имя ни о чем не говорило людям, которым председатель поручил разоблачить его. Я ничего не знал, все хранилось в тайне, как ты понимаешь. Но в один прекрасный день, не знаю, как и почему, пошли слухи, что некий Танги-Фрост сеет раздор в рядах партии. Я единственный, кому это имя было знакомо. Тогда я провел свое расследование. Тот, кто воспользовался именем этого мальчика, должен был пересекаться с ним примерно в то же время, что и я. Танги-Фрост учился не только в моей школе. Я изучил архивы этих школ. Сопоставил кое-какие данные и быстро вычислил его.
–Браво! Работа настоящего сыщика.
–Мне просто повезло.
–Этот человек не знал, что ты учился с Эмериком Танги-Фростом?
–Нет, у меня же такая распространенная фамилия…
–А зачем он выбрал псевдоним Танги-Фрост?
–Не знаю. Может, его, как и всех ребят, которые с ним сталкивались, потрясла трагическая судьба этого мальчика.
–И что теперь? Что вы будете делать?
–Теперь все его звонки поступают в мой кабинет по закрытой линии. Было решено не трогать ее, чтобы узнать, насколько широко распространилась проказа… Когда кто-нибудь звонит на этот номер, я стараюсь что-то узнать, но чаще всего трубку сразу же бросают.
–Тебе еще учиться и учиться, если хочешь стать хорошим шпионом.
–Ненавижу это.
–Зачем же делаешь?
–Меня попросил председатель. Поскольку все это раскопал я, он решил, что у меня есть способности к плетению интриг. И потом… Ужасно такое говорить, но я подозреваю, что он по-настоящему доверяет только мне одному.
–А где вся та информация, которую удалось собрать до сих пор? Ты должен ее заполучить!
–К сожалению, это невозможно.
–Почему?
–Он ее спрятал так, что не найти.
–Всегда можно отыскать людей для такой работы. Достаточно предоставить им свободу действий.
–Мы живем во Франции, моя дорогая. У нас демократия.
–Почему ты мне все это рассказал?
–Я колебался… Но мне захотелось разделить с тобой этот груз. И потом… Председатель разрешил мне рассказать тебе. Не знаю, о чем вы говорили с ним тем вечером в “Мерисе”, но он, судя по всему, очень ценит твой здравый смысл и умение молчать.
Значит, все дело в этом. Франсиса направил Царь-Ворон. Ничего удивительного, если учесть их последний разговор. Это была своего рода разведка боем.
–Как зовут этого человека, который так вредит партии?– спросила она.
–Я не имею права разглашать…
–Как его зовут?– сухо повторила она.– НАЗОВИ МНЕ ЭТО ЧЕРТОВО ИМЯ НЕМЕДЛЕННО! Ты что, не понимаешь, что этого хочет твой председатель?
–Дюпюи… Жерар Дюпюи.
Слова вырвались сами собой, помимо его воли. Он выглядел обиженным, почти возмущенным тем, что с ним так обошлись.
Она прижала губы к его губам. Он не ответил на поцелуй.
–Видишь, это оказалось совсем не трудно,– произнесла она.
Он посмотрел на нее так, будто видел впервые. Она похлопала его по щеке:
–Ну да, я и такой могу быть. И делать вещи, которые тебе не приснятся даже в самом страшном кошмаре, любимый.
Он отодвинулся, словно она неожиданно превратилась в ядовитое насекомое.
–Что ты за женщина?– выдавил он наконец, словно желая уклониться от дальнейшего обсуждения.
–Твоя жена, мое сокровище. Твоя любящая жена. Ни больше ни меньше.
Глава 33
Среда, два часа дня
Мартен смотрел на Перрона. Мысль неожиданно забрезжила и стала набирать силу. Сперва какой-то неясный проблеск, а потом он понял, как все было.
–Ни твоя жена, ни Янкелевич не нападали на Лоретту Вейцман,– прошептал он.– Это твоя работа.
Перрон разглядывал его несколько секунд, а потом кивнул.
–Я не хотел сделать ей ничего плохого,– сказал он.– Только забрать деньги.
–Зачем?
–Не знаю. Хотел уехать. Подальше отсюда. Как можно дальше. С Жослин. Может, она бы поехала со мной, будь у меня деньги. Так я, по крайней мере, говорил себе.
–Ты и до этого нападал на Лоретту?
–Нет.
Мартен поверил ему. Первый случай, когда с ней “грубо обошлись”, никак не был связан с Перроном.
–Я сожалею об этом,– пробормотал Перрон.– Сожалею. Я слетел с катушек.
–Доктор Вейцман не хотела отдавать тебе деньги, да?
–Да. Она говорила, что стоит мне поступить подло – и я пропал. Единственное, что позволяет мне держаться, это честность. А еще она говорила, что Жослин никогда не вернется. Или уйдет, как только деньги кончатся. Я знал, что она права. И я не выдержал. Вернулся тем вечером… Продолжение тебе известно.
Мартен смотрел на него и не чувствовал ни ненависти, ни жалости.
–Как только мы их схватим,– Перрон показал на потолок,– я в твоем распоряжении. Слово мужчины. Позволь мне вместе с тобой арестовать их. Больше я ни о чем не прошу.
Они снова замолчали.
Позже тишина взорвалась какофонией радио. Мартен подпрыгнул.
Перрон не шевельнулся.
–Это радиобудильник. Я подарил его матери на прошлое Рождество,– шепотом объяснил он.– Они поставили его на два часа дня. Хотелось бы знать зачем.
Над ними заскрипела кровать, и тяжелые шаги застучали по потолку. Какофония прервалась так же неожиданно, как началась.
Послышался глухой стон. Мать Перрона? Возможно, ей повезло и они не убили ее, как и полагал Перрон.
Оба полицейских, стараясь не шуметь, встали и прижались к ближайшей к лестнице стене.
Потом Перрон осторожно огляделся и рискнул: в два прыжка перебежал прихожую и спрятался на кухне. Теперь мужчины стояли симметрично друг напротив друга с оружием в руках. С лестницы они не были видны. Мартен не был уверен, может ли доверять напарнику. Случайную пулю так легко объяснить. Перрон усмехнулся.
–Я дал тебе слово,– прошептал он.
В любом случае было поздно что-либо менять.
Затрещали ступеньки. Тот, кто спускался по лестнице, шумно зевнул и вздохнул. Это был явно женский вздох.
Перрон положил пистолет между двумя консервными банками и изобразил, будто зажимает кому-то рот.
Мартен спрятал оружие в карман и расставил руки, готовясь схватить противника.