С Теа все происходило по-другому. Эту женщину он, разумеется, желал со всей страстью, на которую был способен. Это факт. Но, прежде всего, Август ее любил – и это тоже факт, – и оттого, быть может, он был крайне осторожен в своих «ухаживаниях», деликатен, чуток и обходителен. Нежность превалировала в его чувствах к Теа над страстью, что, учитывая репутацию Августа и весь его жизненный опыт темного колдуна, отнюдь не пустяк. Но от судьбы не уйдешь – голос плоти не заглушить, и в конечном счете все случилось как случилось. Настала ночь. Та самая, единственная. И прошла, уступив место утру. И, воспрянув ото сна, Август был счастлив, как, впрочем, была счастлива и Теа. Во всяком случае, женщина после ночи любви разве что не светилась.
– Хочешь знать, какая я на самом деле? – сладко потягиваясь со сна, спросила она. – Я имею в виду раньше, там… Ну ты понимаешь…
– Я понимаю, – кивнул он. – Но мне казалось, что ты не хочешь говорить о своем прошлом.
Так и было. Не хотела. Но и он не настаивал. Никогда. Ни разу.
– Раньше не хотела, – легко призналась женщина. – А сейчас вот расхотела не хотеть.
– Тогда рассказывай! – предложил Август, боясь вспугнуть возникшее между ними настроение.
– Меня зовут Таня, – мягко улыбнулась Теа, и глаза ее засияли изумрудной зеленью. – Не Танья, Август, а Таня. Повтори!
– Таня, – получилось куда проще, чем ему показалось в первое мгновение.
– Таня, – кивнула Теа, – и я тебе наврала, Август, – шевельнула она верхней губой, – мне не двадцать один. Просто эта Теа, – ткнула она себя в грудь, – она такая роскошная, Август, такая большая, красивая и взрослая… Ну ты понимаешь! Вот я и соврала. А на самом деле мне девятнадцать лет и я студентка. Учусь на матмехе… Ну то есть училась, – поправила себя Теа и тут же внесла необходимые пояснения: – Матмех – это математическо-механический факультет университета. Девушки там редко учатся… Своя специфика! – пожала она роскошными плечами, как если бы оправдывалась. – Слишком много требуется мозгов…
– То есть надо быть очень умной? – привычно перевел Август слова женщины на общеупотребительный язык.
– Да, – кивнула она и поправила сползшую с плеча бретельку ночной сорочки. – Надо быть умной…
– Но ты и есть умная, – улыбнулся Август, поощряя Теа к продолжению рассказа.
– Умная… – едва ли не печально вздохнула Теа, но блеск глаз никуда не исчез. Она веселилась на самом деле или, возможно, издевалась. Знать бы еще над кем: над ним или над собой?
– Умная, – повторила так, словно пробовала это слово на вкус. – Все в голову ушло, а на остальное, наверное, ресурсов не хватило. Я, Август, по жизни мелкая: метр пятьдесят шесть, и живого веса во мне – сорок кило. Представляешь? И внешность – так себе. Серенькая мышка. Даже хуже! Мальчики про таких, как я, говорят: «Плоска, как доска, и на вывеске тоска».
Последнюю фразу она произнесла по-русски, и Август понял из нее только два слова: «доска» и «тоска». По-видимому, это была рифма и, следовательно, фраза являлась строкой из стихотворения.
– Э… – сказал он в ответ, боясь задать прямой вопрос о содержании «стишка». Но Теа отнюдь не смутилась, что было более чем странно, учитывая то, как она ответила на невысказанный Августом вопрос.
– Ни задницы, ни сисек, да еще и в очках, – пояснила она. – Ботанка и очкарик, сечешь, Август, фишку?
Как это часто случалось с ним в последнее время, Август прозвучавший вопрос не понял, но смысл все-таки уловил. Впрочем, голова его сейчас была занята другим. Он пытался представить себе ту Таню, о которой рассказывала Теа. Маленькая и худенькая, похожая на мальчика, черноволосая – отчего-то он был уверен, что именно черноволосая, – в очках. Тонкая серебряная оправа, толстые линзы и голубые глаза. Образ этот совершенно не сочетался с тем характером, который успел узнать Август. Но, возможно, плоть накладывает отпечаток и на характер? Разве может оставаться неизменной душа, перешедшая из неказистого тела щуплой девушки-мальчика в роскошное тело Теа д’Агарис? Впрочем, вино не становится лучше или хуже от того, налито ли оно в серебро или в глину.
– Ничего не понял, – сказал Август вслух и тут же улыбнулся. – Ботанка? Фишка? Я не знаю этих слов, но зато я знаю нечто гораздо более важное: я тебя люблю!
– Не обольщайся! – беззлобно отмахнулась от него Теа. – Ты ее любишь, вот это все, – показала она рукой на высокую полную грудь, – а не меня. Но поскольку она теперь я…
«Зачем она мне все это рассказывает? – мимолетно задумался Август. – Кокетничает? Проявляет доверие? Или, возможно, сбивает со следа? Обманывает, запутывает, морочит голову… Но зачем?»
– Ты ошибаешься! – Август решительно отмел неуместные здесь и сейчас мысли, привлек женщину к себе и поцеловал в губы.
Получился очень хороший поцелуй. Долгий. В меру страстный и чрезвычайно нежный.
– Теа д’Агарис красивая, – объяснил он свою мысль, оторвавшись от губ женщины и нежно коснувшись пальцами ее обнажившейся груди, – а люблю я все-таки тебя. Ту, которая спряталась внутри!
– Даже так… – прищурилась Теа, умеряя изумрудное сияние. – Не обманываешь?
– Богами клянусь!
– Ну ладно тогда, Август. Пожалуй, я все-таки выйду за тебя замуж… Когда-нибудь… Позже!
Как и накануне, обедали в траттории «Сердце гондольера». Кухня здесь была просто изумительная и славилась на весь город. Так что в просторном общем зале в три часа пополудни заняты были почти все столики. Кое-где пировали большими компаниями, а кое-где интимно обедали вдвоем или втроем. Играла музыка, сновали между столами услужливые камерьере – все как один мужчины, в отличие от «трактирных девушек», – витали запахи жареного мяса и острых приправ, стоял ровный негромкий гул от множества идущих одновременно разговоров.
Как ни странно, сегодня в «Сердце гондольера» оказалось довольно много знакомых, с интересом рассматривавших Августа и его спутницу. Очевидно, что слухи – знать бы еще какие? – добрались сюда из Генуи гораздо раньше, чем Август и Теа приехали в Венецию. Трудно сказать, что именно стало известно широкой публике и как эти новости трактовались здесь и сейчас, но знакомцы, а это в основном были венецианские аристократы, негоцианты и артисты, Августа не игнорировали. Вежливо здоровались, обменивались с ним короткими, ни к чему не обязывающими репликами, куртуазно представлялись Теа и говорили ей витиеватые комплименты. Приглашали к столу, зазывали в гости.
Но Август на все это практически не отвлекался, отвечая всем встречным вежливо, но скорее машинально, чем осознанно. Его интересовала одна лишь Теа. На нее он и смотрел. С ней говорил. Ею восхищался. И все это оттого, что впервые в жизни испытывал нечто большее, чем обычное увлечение красивой женщиной. Теа он не просто хотел, ее он любил, и это было странно и ново для него, но у Августа даже не было возможности осмыслить свои переживания, настолько сильно он был ими захвачен.
Итак, расположившись за одним из столиков, скрытых в глубоких нишах задней стены, они заказали суп минестроне, сваренный по классическому венецианскому рецепту, то есть «из семи типов овощей, семи типов мяса и семи видов приправ», жаркое из козленка – в Венеции его так и называют – капретто, то есть «козленок», – ризотто с морскими гадами, миндальный торт и красное вино из Тревизо. Вот с этого вина все, собственно, и началось. Камерьере принес бутылку темного стекла, откупорил и налил немного в бокал Августа. Август взболтнул вино, поднес к носу – великолепный аромат – и совсем уже готов был продегустировать напиток, когда в игру вступила Теа.
– Не пей! – сказала она и нахмурилась. – Что-то не так… Ну не знаю! – раздраженно бросила она. – Но я бы не рекомендовала брать это вино в рот. Оно…
«Яд?!»
Могло случиться и так, но в связи с этим возникало как минимум два вопроса. Вернее, три. Кто? Почему? Как узнала об этом Теа?
Самое любопытное, что Август в словах женщины не усомнился. Сказала – значит, так и есть. Другое дело, как узнала и что теперь с этим делать? И с тем, что Теа способна – если, конечно, и в самом деле способна – на такое волшебство, и с тем, в первую очередь, что их пытаются отравить. Его или ее. Или, возможно, обоих?
– Нет, – сказал он вслух, все еще принюхиваясь к вину, покачал головой и холодно посмотрел на камерьере, – не нравится мне этот запах.
Вот только на самом деле никакого особого запаха он не уловил. Аромат был. Винный. Но и только.
– Ты уж извини, любезный, но пахнет как-то не так. Вот мне и дама пить не советует…
Август тянул время, пытаясь найти элегантный выход из отнюдь не тривиальной ситуации. Обычно ведь как? Или жертва глотает яд, или нет. Но в последнем случае возможны варианты, большинство из которых сводится к обострению конфликта. Однако Августу крайне не хотелось обострять, поскольку ничего хорошего в открытом вызове, брошенном неизвестному противнику, нет. Враг и так знает, кого и почему хочет убить, а ты – нет, и, значит, любая публичность на руку злодею. Вот Август и пытался разрешить конфликт, не привлекая при этом внимания других посетителей траттории. Однако, как тут же выяснилось, зря старался: едва прозвучала его реплика, произнесенная тихим голосом и с вежливой улыбкой на губах, как худощавый камерьере «ударился в бега». Бросил бутылку и побежал к выходу из траттории.
Впрочем, далеко не убежал. Теа стремительно вскинула руку, словно хотела напутствовать убегавшего от нее мужчину или прощалась с ним. Скорее второе, поскольку метательный нож вошел камерьере под левую лопатку, и, споткнувшись на бегу, беглец рухнул лицом вниз.
– Вот же засада! – Теа посмотрела на свою руку, перевела взгляд на упавшего камерьере, покачала головой и снова взглянула на руку. – Как-то я поторопилась, наверное…
Ну, поторопилась или нет – это еще как посмотреть. Но вот как теперь быть, даже если допустить, что они в своем праве – покушались-то на них, а не наоборот. Однако – нож в спину? И где? В знаменитой траттории, на глазах у «всех-всех-всех»? Выглядело неаппетитно, и это еще мягко сказано.