ато-коричневого сложного оттенка. Артем Георгиевич помог поздней гостье раздеться и пригласил в гостиную, а сам удалился на кухню и прежде всего выдал порцию корма своему громадному коту. Потом вернулся к Гриппе.
– Агриппина Вольдемаровна, вам что-нибудь предложить? Кофе, чай, а может, вино?
– Пожалуй, бокал вина.
Агриппина сидела на огромном кремовом диване, изящная и стильная, словно картинка из модного журнала. Такие девушки обычно рекламируют дорогие товары для мужчин. Часы, сигары, яхты. Артем рассматривал ее, словно незнакомку. Да она и была незнакомкой. Куда подевалась тихая, скромная аспирантка математического факультета, милая, интеллигентная, неуверенная в себе, ранимая? Сокольский вдруг понял, что она ему, оказывается, очень нравилась. Что из всех знакомых женщин именно Гриппа была наиболее близка к его идеалу женщины. Странно, что раньше он этого не понимал. Лишь сейчас сообразил, когда с ней произошла эта необратимая уродливая метаморфоза. А ведь прежде – вот дурак! – считал ее чокнутой занудой.
Артем разлил по бокалам вино и прошел в гостиную. Макинтош уже был здесь и, по-свойски запрыгнув на диван, положил Гриппе на колени свою мохнатую рыжую голову.
– До чего же ты красив! – погладила девушка захватчика. – Настоящий лев, царь зверей. Наверное, по подвалам любишь разгуливать? – Макинтош в ответ довольно усмехнулся и заурчал. – Вон у тебя и ухо драное. Из-за дамы подрался? Обожаю таких отчаянных мужчин.
От ее слов Макинтош довольно зажмурился, а его хозяин почему-то расправил плечи и небрежно взъерошил волосы.
– Какие у тебя лапы сильные, – не обращая на Артема внимания, продолжала Агриппина расхваливать кота. – Я таких красавцев еще не встречала.
Макинтош повернул голову и лизнул ее руку. Ну просто преданный пес, а не усатый разбойник! Сокольский даже испытал укол ревности. Правда, не совсем понятно было, кого и к кому он ревновал.
– Ладно, Макинтош, отправляйся в кухню, не мешай нам, – попробовал согнать кота с места Артем и едва не лишился пальца.
– Да пусть лежит, он мне не мешает. – Гриппа наконец повернулась к хозяину.
– Итак, Агриппина Вольдемаровна, что вам стало известно?
– Ко мне в руки попал мобильный телефон Екатерины Тиховлиз. Я скопировала все его содержимое и кое-что обнаружила.
– А как он к вам попал? Вы разве подруги? – несколько удивился Сокольский. По его наблюдением, между барышнями не существовало даже симпатии.
– Нет, конечно. Но вчера вечером мне пришло в голову, что если пообщаться с подозреваемыми на их территории и в приватной, так сказать, обстановке, то вполне можно что-нибудь почерпнуть. На меня все традиционно смотрят, как на дуру со странностями, никто меня не опасается и подвохов от меня не ждет.
Артем Георгиевич хотел что-то возразить из вежливости, но, взглянув Агриппине в глаза, промолчал. Она не нуждалась ни в утешении, ни в сладком вранье. Для нее сей факт новостью не был и сейчас, похоже, нисколько ее не задевал.
– Так вот, вчера вечером я выяснила, где можно найти Катю, и явилась в тот ночной клуб. Познакомилась там с компанией ее приятелей, и мы дружно куролесили до рассвета. Где точно мы были и что делали, не скажу, но проснулась я в ее квартире.
– Агриппина, вы хотите сказать, что не помните, где были и чем занимались всю ночь? – недоверчиво спросил Сокольский, глядя на собеседницу полными ужаса глазами и даже забыв про отчество.
Гриппе подобная реакция польстила.
– Представьте себе, да. Дело в том, что я обычно не пью. А в клубе была вечеринка «Мохито», ну и через некоторое время я обрела невероятно легкомысленное и радостное восприятие жизни, при этом совершенно утратив контроль и самообладание. Но это неважно. Проснулась я у Тиховлиз, причем первая, и смогла пошарить в Катеринином телефоне. Обнаружив номер Коробицкого, я скопировала все содержимое телефона, а дома внимательно его изучила. Меня, знаете ли, заинтересовало, что может связывать двоих столь непохожих людей.
Агриппина сидела, развернувшись к собеседнику, закинув ногу на ногу, и ее черное платье слегка задралось, обнажая стройные ноги и круглые коленки. Девушка небрежно перебирала тонкими пальцами густую шерсть на загривке Макинтоша и выглядела уверенной в себе, умной, волевой и очень привлекательной.
Артем с трудом заставил себя отвести взгляд от коленок, да и от гостьи вообще. Через силу напомнил себе, что перед ним дочь босса, с которой у него чисто деловая беседа.
– И что вы обнаружили?
– Две эсэмэски. – Агриппина пересказала их содержание, а затем поделилась подробностями встречи с сестрой и Вероникой. – Таким образом, я полагаю, что Катерина и Коробицкий любовники. Учитывая продолжительность их связи, вероятно, между ними завязалось нечто вроде дружбы, не исключено – на почве взаимной нелюбви к нашему семейству.
– С чего вы взяли? – поразился ее выводам Артем.
– Артем Георгиевич, я, возможно, мало разговариваю, зато многое замечаю и еще больше думаю. К тому же мой ум имеет склонность к анализу. Просто до сих пор меня мало занимали семейные дрязги, теперь же все переменилось.
– Ясно. Дальше.
– Надеюсь завтра днем получить достаточно материала, чтобы прижать Катерину к стенке и заставить ее быть со мной откровенной. Барышня любит крутить романы с женатыми миллионерами и опасается огласки, а также мести их жен. У меня есть идея, как ее раскрутить.
– Может, поделитесь? – максимально спокойным голосом спросил Артем.
Энергия и предприимчивость Агриппины вызывали у него восхищение и в то же время пугали. Пока ее идеи срабатывали и были полезны, но кто знает, куда девушку занесет в следующий раз?
Агриппина слегка покраснела и неуверенно взглянула на собеседника. Но увидев в нем искренний интерес, заботу и отсутствие всякой насмешки, решилась.
– Катерина выложила в Интернете фото, которые сделала прошлой ночью. То есть полный и подробный отчет о моих безумствах. Сайт оказался достаточно популярным, и буквально час спустя после его появления в Сети мне стали звонить коллеги по работе с криками «вау!». Учитывая, что до сих пор никто из моих подруг представления не имел, чья я дочь и к какому социальному слою принадлежу, мне предстоит выяснение отношений, а возможно, и потеря привычного круга общения. – Гриппа чувствовала, как в ней с новой силой вспыхивает жажда мщения. Ведь из-за этой стервы Тиховлиз она может лишиться своей тихой гавани, своего собственного мира, обыденного, рядового и трудового. И девушка плотоядно улыбнулась: – Думаю накормить ее той же пилюлей. Для начала выложу самые безобидные сюжеты и подожду звонка. А потом буду действовать по ситуации.
– Одна вы это делать не будете! – решительно заявил Артем. – Я тоже склонен к наблюдению и анализу, поэтому могу с уверенностью сказать: эта девица ни перед чем не остановится, если задеть ее за живое. То есть за толстый кошелек.
Сокольский оперся локтями о колени и устало опустил голову на ладони. Макинтош давно уже счастливо сопел на руках у Гриппы, шум за окном затих, в квартире стояла сонная тишина, свет торшера убаюкивал. Голова работала с трудом, глаза слипались.
– Артем Георгиевич, по-моему, вам пора в постель, – раздался над ухом голос Агриппины. – Вы сейчас сидя заснете.
Рука девушки легко опустилась на плечо Сокольского.
– Идите, ложитесь. Я поеду домой, а завтра мы созвонимся.
Агриппина встала, Макинтош недовольно мявкнул и потянулся. Артем разлепил веки и, встряхнувшись, тоже поднялся. Часы показывали половину второго ночи.
– Я вас провожу, – борясь с усталостью, проговорил хозяин квартиры, оглядываясь в поисках пиджака.
– Зачем? – усмехнулась Гриппа. – Вы же еле на ногах стоите. Мне вообще не стоило приезжать на ночь глядя. Могла бы и завтра позвонить.
– Ага, а еще лучше послезавтра, – не одобрил ее запоздалые сожаления Сокольский. – Я вас отвезу.
– Я на машине и сама доеду.
– Но подъезд, улица… – тревожно напомнил Артем, в то же время, понимая, что действительно не в состоянии садиться за руль. – Знаете, что? Оставайтесь у меня. Я постелю вам в спальне. Обещаю не приставать, и все такое прочее.
Лицо Гриппы выразило крайнюю степень удивления, и мужик пустился в объяснения: – Отвезти вас я в самом деле не смогу – страшно устал, еще в аварию попадем. Но и отпустить тоже не могу. А утром на свежую голову мы еще раз обсудим ваши идеи. Согласны?
Агриппина, привыкшая ложиться не позже двенадцати, вставать в восемь и идти на работу, тоже не чувствовала в себе ни желания, ни возможности вести машину. Ее вчерашняя эскапада была исключением и отняла месячный запас энергии. Спать хотелось ужасно! И, стараясь подавить зевоту, девушка согласилась.
Екатерина Пофисталовна Тиховлиз проснулась в чудесном настроении, а такое бывало с ней нечасто. Приземленная, полная меркантильного расчета, сугубо практическая натура Екатерины Пофисталовны была неспособна радоваться розовым рассветам и сиреневым сумеркам. Она была равнодушна к переменам погоды, но очень внимательна к индексам котировок.
Вот и сегодня луч осеннего солнца, впервые за несколько дней пробившийся сквозь тучи, не тронул ее сердца, так же, как пышный букет, украшавший туалетный столик. Зато обрадовала маленькая бархатная коробочка, прилагавшаяся к букету. Коробочка была еще слишком мала, но все же свидетельствовала о некоторых серьезных намерениях дарителя.
Впрочем, главным предметом ее радости в это позднее солнечное утро было не драгоценное украшение, а чувство скрытого торжества. Это чувство посещало Екатерину Пофисталовну каждый раз, когда ей удавалось внести дискомфорт, страдания, а возможно, и разрушение разной степени тяжести в существование некоего лица, вызвавшего у мадемуазель Тиховлиз обиду, злость, а чаще элементарную зависть. Ибо Екатерина Пофисталовна была ужасно завистлива. Такой она являлась с детства и с детства же выработала безотказный способ борьбы с этим недугом. Точнее, не борьбы, а возможности мирного сосуществования с объектом зависти. Стоило ей исподтишка подстроить данному объекту какую-нибудь пакость, как душа ее обретала вожделенную гармонию, а иногда даже и искреннюю, неподдельную радость. И сейчас ее сердце было согрето сознанием торжества высшей, как она считала, справедливости.