И вот Агриппина проснулась, а нет ни цветов, ни кофе. Артем поднялся ей навстречу, но тут же едва не сел обратно.
Выглядела Агриппина пугающе. Точнее, чарующе, но мужчина почему-то испугался. Она стояла босая, во вчерашнем алом платье, густые русые волосы пышными кудрявыми волнами рассыпались по плечам, черты лица стали словно тоньше, сосредоточеннее. Но самым странным были глаза. Они сверкали. Только не так, как во время их вчерашней встречи у ресторана – переливами северного сияния, и не как в чулане избы похитителей, когда он появился на пороге ее темницы – тысячами разноцветных искр, а красноватыми всполохами пламени. Артему отчего-то вспомнился образ булгаковской Маргариты, когда та, намазавшись мазью Азазелло, громила шваброй литераторские окна.
Сокольский попятился.
– Доброе утро, Агриппина Вольдемаровна, – промямлил он совсем не то, что собирался. – Как вы спали?
– Прекрасно. – Агриппина чуть свысока кивнула, входя в комнату. – А как ваша голова? – Мужчина сегодня был без повязки: бреясь утром в гостевом туалете, он решил, что выглядит с ней смехотворно, и снял. – Надеюсь, вы не сильно пострадали? Я обязательно скажу отцу, чтобы выплатил вам премию.
Артем почувствовал себя так, словно ему залепили пощечину. Его лицо помрачнело, черты стали жестче, глаза превратились в холодные льдинки. Перемена была столь мгновенной и пугающей, что Агриппина, вздрогнув, едва не растеряла своего обретенного с таким трудом мужества. Что она наделала? Теперь он никогда ее не простит!
Ну и пусть, зло и насмешливо проговорила вторая, более яркая и нахальная Гриппина половина. Ты и так его никогда не получишь, вот и пусть знает, что он тебе так же безразличен, как и ты ему.
– Спасибо, Агриппина Вольдемаровна, – ответил справившийся с собой Артем ледяным, как антарктические торосы, голосом. – Я просто выполнял свои обязанности.
Девушка испытала мучительный, болезненный укол от этих его слов, но сумела справиться с собой. И тем же ровным, отчужденным голосом проговорила:
– Тогда благодарю за гостеприимство. Думаю, мне уже пора. Вы не могли бы вызвать для меня такси?
– Увы, – с искренним сожалением процедил Артем, – вы не можете покинуть мою квартиру до завтрашнего дня. Никто, ни одна живая душа не должна знать о том, что вчера произошло, и уж тем более о том, что вы свободны.
– Почему это? – с вызовом, борясь с надвигающейся паникой, спросила Гриппа. А про себя подумала: еще сутки наедине с ним в одной квартире? Она же не справится!
– Люди, похитившие вас возле ресторана, были обычными исполнителями. Не очень опытными, так, мелкая шушера. Мы прошлись по цепочке и добрались до заказчика. Но чтобы вывести этого человека на чистую воду и обезвредить его раз и навсегда, нам надо дождаться возвращения Вольдемара Сигизмундовича. А до тех пор ваше похищение и тем более благополучное избавление будет храниться в тайне. Очень важно, чтобы заказчик преступления оставался в неведении до полудня понедельника. Поэтому вы останетесь в моей квартире, не будете никому звонить, писать эсэмэски и никуда выходить. Я лично отвечаю за вашу безопасность. – Последняя фраза оставила вкус горечи на языке Артема, отозвавшись болью в груди.
Что он себе вчера нафантазировал, дурак? С чего вдруг решил, что небезразличен Агриппине? Она такая же избалованная, эгоистичная кукла, как и все прочие богатенькие детки из ее окружения.
Сокольский отвернулся и двинулся в кухню.
– Кофе будете?
– Кто именно заказал это похищение? – не ответив на его вопрос, задала свой собственный Гриппа.
– Пока не могу вам сказать, узнаете завтра, – устало, без всякого намека на игривость или интригу ответил глава департамента безопасности холдинга.
Раздалась раскатистая трель дверного звонка, и Сокольский, стараясь скрыть удивление, двинулся в прихожую.
До Агриппины донесся скрежет замков, а затем бодрый молодой голос:
– Служба доставки.
Артем, не глядя в глазок, распахнул дверь. На пороге стоял парнишка с огромным, роскошным букетом в объятиях.
– Служба доставки… – бодро начал рапортовать паренек.
Но Артем, выскочив на лестничную клетку, зажал ему рот ладонью и зашипел:
– Тише ты! Сколько я тебе должен?
– Восемь тысяч шестьсот двадцать пять рублей, – заглянув в планшет и понизив голос, отчитался курьер.
– Сейчас… Стой здесь, не ори.
Парень пожал плечами.
Сокольский вернулся в прихожую и схватил валявшийся на столике возле двери бумажник.
– Вот, – протянул он парню девять тысяч, – держи. А веник можешь в мусорку выкинуть. Пока!
И хозяин квартиры захлопнул дверь.
– И кто это был? – не удержавшись, спросила Гриппа, когда Сокольский вернулся в комнату.
– Адрес перепутали, – буркнул тот, снова отправляясь в кухню.
Агриппина кивнула и отошла к окну. Девушка бездумно смотрела на улицу, на колышущиеся под порывами ветра голые ветви берез и кленов, когда яркое пятно внизу на фоне серого асфальта привлекло ее внимание. Гриппа присмотрелась. Из подъезда вышел парень с огромным, похожим на маленькую полянку букетом алых роз. Девушка отшатнулась от окна, взглянула на стоящего к ней спиной Сокольского и опять прилипла к стеклу. Парень подошел к фирменному фургону, потоптался в нерешительности и оглянулся на только что покинутый им дом. После нескольких секунд колебаний небрежно кинул букет на пассажирское место и полез в машину. Спустя минуту фургон выехал со двора и пропал из виду.
«Я обязательно скажу отцу, чтобы выплатил вам премию», – похоронным колоколом звучала в ее голове собственная недавняя фраза. Он никогда ее не простит! Никогда! Агриппина стояла, прислонившись лбом к холодному окну, и слезы потоком текли по ее щекам. Дура! Безмозглая, незадачливая дура!
Агриппине ужасно хотелось все вернуть. Повернуть вспять это проклятое утро, чтобы грубые, жестокие слова, которые она швырнула в лицо Артему, не были произнесены. А может, броситься ему на шею, попросить прощения, вымолить его поцелуями? Но холодный, отстраненный взгляд, каким Сокольский окинул ее, проходя на кухню, пугал и останавливал. А если он ее оттолкнет? Скажет, что цветы были адресованы вовсе не ей?
Что же она натворила… Их чувства были так хрупки, мужчина стольким рисковал ради нее, а она взяла и все испортила. Хуже – оскорбила его.
Агриппине было так плохо, что хотелось удавиться. Лучше бы Артем не спасал ее, глупую, неблагодарную идиотку. Лежала бы сейчас в кладовке, дышала плесенью и мечтала о прекрасном принце на белом коне. А теперь у нее даже мечты не осталось.
Почувствовав, что сейчас громко разрыдается, Гриппа стремительно, стараясь ничего не задеть, чтобы не привлечь внимание хозяина квартиры, побежала в спальню. И уже там, упав на его кровать, уткнувшись носом в подушку, тихонько, чтобы, не услышал хозяин, заскулила, как побитая собака, оплакивая свою разбившуюся вдребезги мечту.
Макинтош, лохматый рыжий котяра, прыгнул к ней на кровать и уткнулся в ухо мокрым, холодным носом, как будто успокаивая.
– Спасибо, – всхлипнула из подушки несчастная Агриппина.
Когда Артем обернулся, чтобы пригласить гостью к столу, той в комнате не оказалось. Странно, он даже не заметил, когда девушка исчезла… Потом Сокольский рывком бросился в прихожую – его первой мыслью было, что Агриппина сбежала, наплевав на его запреты. Но шуба и золотые сапоги были на месте. Тогда Артем подошел к двери спальни и нерешительно постучал, сомневаясь в душе, стоит ли вообще ее звать. Пусть бы сидела там целый день, ему же легче. Но долг джентльмена и хозяина велел ему пригласить даму к столу.
Гриппа появилась спустя пять минут, какая-то тихая, словно погасшая. Если бы две их последние встречи не разделяло всего пятнадцать минут, на протяжении которых он жарил яичницу и варил кофе, Артем решил бы, что у Гриппы стряслось непоправимое горе, такой подавленной и несчастной девушка выглядела. И мужчина почувствовал, как его сердечная рана начинает сочиться свежей кровью, причиняя невыносимую боль.
«Когда же закончится эта пытка?» – закатывая глаза к потолку, мысленно вопросил он небеса. А вслух произнес:
– Агриппина Вольдемаровна, я должен уехать, мне нужно заканчивать расследование. Вы остаетесь одна с Макинтошем. Что бы ни случилось, звоните только мне. Или по второму номеру, который я вам сейчас оставлю.
– Расследование? – впервые подняла голову от тарелки Гриппа. – Кстати, я забыла вам рассказать вчера. А точнее, не успела. У Константина, водителя Сидоренко, был роман с Ириной Александровной. Мне мамина горничная рассказала, Лиза.
– Хорошо, это важно, я обязательно переговорю с ним, – кивнул головой Сокольский, радуясь, что у него появилось важное неотложное дело, которым он сейчас и займется.
– Что значит «я»? – встрепенулась Агриппина, тут же забывшая о своем разбитом сердце. – Раздобыла эту информацию я и хочу лично участвовать в беседе.
Просто удивительно, до чего быстро она втянулась в это расследование. А еще удивительнее, что игра в сыщицу так ее захватила. Ибо стоило Сокольскому намекнуть, что закончит без нее, необъяснимый азарт, сродни охотничьему инстинкту у какого-нибудь пойнтера или сеттера, охватил все Гриппино существо.
Едва Артем произнес вслух слово «расследование», как у него на глазах свершилась очередная метаморфоза. Тихая, вялая, подавленная Гриппа взмахнула длинными ресницами, и вот перед ним уже прежняя энергичная, волевая Агриппина Начинкина, которая так нравилась Артему, с которой ему было легко, интересно, спокойно и – счастливо. Сокольский вздрогнул и, как заклятие от темных сил, несколько раз произнес про себя фамилию: Начинкина, Начинкина, Начинкина. В его голове это слово отозвалось неожиданным эхом: опасна, опасна, опасна! Артем испуганно тряхнул головой, поморщился от боли и взял себя в руки. Так… Он должен проявить твердость и не дать ей вновь себя запутать, увлечь, а потом снова вонзить в сердце отравленный кинжал. Боже, какой слог! С отвращением к самому себе отметил Артем. Еще пара дней в ее обществе, и он стихи писать начнет. Мужчина зло усмехнулся собственной сентиментальности. Нет, пора бежать куда глаза глядят. А может, Агриппину к Васильеву на постой определить? Нет, у того жена, не согласится.