епровождение в комнате дедушки – в красной гостиной.
Ежедневно там собирался тесный кружок людей, связанных искренней любовью. И дама с рубинами смотрела со стены радостно сиявшим взором, с улыбкой на устах на эту картину согласного единодушия между стариками и молодыми.
– Демоническая красота этой женщины так захватывает, что просто страшно становится смотреть на портрет, – сказала однажды вечером госпожа Ленц, сидя рядом с тетей Софи, которая вышивала на салфетке монограмму Маргариты, готовя ей приданое. Под портретом стояла лампа, свет ее падал на фигуру молодой женщины, которая как живая выступала из рамы, и казалось, вот-вот откроет рот и примет участие в разговоре.
– Моя бедная Бланка погибла от чар этой женщины, не переставшей ее преследовать и тогда, когда она уехала далеко от этого дома, – прибавила старуха сдавленным голосом. – Любимым украшением дочери стали рубины, что сверкают в темных волосах на портрете, и говорят, что в бреду, перед смертью, она все боролась с красавицей Доротеей, которая хотела увести ее с собой.
Ландрат встал и отодвинул лампу, дама с рубинами скрылась опять в полумраке.
– Я спрятал, запер сегодня рубиновые звезды. Ты их не наденешь никогда! – сказал он Маргарите.
Она улыбнулась.
– Ты разделяешь суеверие Бэрбэ?
– Нет, но я боюсь «вести богов». Пусть лучше кровавый блеск страшных камней будет скрыт от глаз.
А Бэрбэ в то же время говорила прислуге на кухне:
– Мне не нравится, что наш мальчик должен приходить сюда каждый день по коридору. Дама с рубинами принуждена была унести своего ребенка с собой в могилу, а теперь такой здоровый, красивый наследник у Лампрехтов, это ее, наверно, сердит.
– Прикусите-ка ваш язык, Бэрбэ, – сказал работник. – Вы ведь обещали никогда больше не говорить об этом.
– Ну, один раз не в счет! Лучше всего сделали бы, если б заложили этот коридор, потому что, как знать, может рядом с черноволосой женщиной начнет там ходить еще белокурая.
Видно, вера в темные силы не умрет до тех пор, пока слабое человеческое сердце будет любить, надеяться и бояться.