Летом же он освоил скачки за кольцом, когда всадник, вооружённый копьём должен подцепить своим оружием высоко подвешенные на шнурах кольца. С этой задачей новоявленный рыцарь блестяще справился.
Матильда всё это время внимательно наблюдала за ходом тренировок, пытаясь давать советы де Леру. Тот вежливо внимал виконтессе и, затем делал то, что считал нужным. Но в целом она была довольна успехами своего подопечного.
Наконец, настал самый ответственный и тяжёлый момент: Ригор должен был научиться сражаться мечом.
Де Лер не сомневался, что голиард никогда не освоит и пары боевых приёмов. Но вскоре к своему вящему удивлению, он признал: новоявленный рыцарь делает ошеломляющие успехи. Но, увы, они были недостаточны, дабы победить на турнире противников, стяжавших боевую славу в Палестине.
Наконец в конце августа, по настоянию виконтессы де Монбельяр, Ригор облачился в доспехи и красное сюрко с изображением Дракона. Матильда видела своего подопечного не иначе как в этой ипостаси и была абсолютно уверена, что в Бельфоре он останется неузнанным. Его снаряжение дополнял шлем, украшенный плюмажем в тон боевому одеянию (в противовес арабской куфии[64], вошедшей в моду в Бургундии после Крестового похода).
Матильда издала возглас восхищения и с обожанием воззрилась на своего рыцаря. Она ещё раз придирчиво осмотрела Ригора со всех сторон и изрекла:
– Мой герольд представит тебя как: неустрашимый рыцарь Красный Дракон.
Де Лер покрылся холодной испариной, подумав, что можно было бы придумать и что-нибудь попроще, дабы не привлекать к Ригору на турнире повышенного внимания.
Конечно, Жан отдавал должное упорству голиарда, тот за пять месяцев интенсивных занятий достиг многого. По крайней мере, он отлично держался в седле, выражался подобно благородному рыцарю, умел быть обходительным с дамами и почтительным с сеньорами и выглядел в новых доспехах (переделанных, кстати, из парадных доспехов Генриха де Монбельяра), дополненных неуёмной фантазией Матильды, просто ослепительно.
В довершении сей картины, Матильда приказала привести из конюшни лучшего коня под седлом с высокой лукой, накрытого красно-белой попоной. Ригор при помощи оруженосца Карла, племянника де Лера, сел в седло…
В какой-то момент де Лер невольно отметил, что новоявленный Красный Дракон заметно возмужал и стал чувтсвовать себя увереннее. Но Красный Дракон отнюдь не забывал: ему предстоит встретиться с настоящими воинами, закалёнными в боях и юношами, выросшими в благородных семьях, где их подготовкой занимались с самого детства.
Ригор пытался настроиться на победу. Он научился владеть мечом и булавой, но вот копейного поединка боялся больше всего.
Наступил сентябрь. Виконтесса в сопровождении Ригора, Красного Дракона, супружеской четы де Лер и свиты отправилась в Бельфор.
… Они приблизились к шатрам, установленным около ристалища в пол-лье от замка. Матильда обратила внимание на то, что перед многими из них виднелись штандарты с вдовьими гербами, ибо почти каждый второй бургундский род потерял в Крестовом походе мужчин.
Матильда заметила штандарт с изображением единорога, который принадлежал семейству де Монтера. Она вспомнила, как граф де Монтера и его супруга присутствовали на её помолвке.
Виконтесса намеренно выглянула из кареты, дабы лучше разглядеть шатёр с единорогом. Она заметила ещё молодого статного черноволосого мужчину, который резко распекал слуг. Из шатра вышла женщина в богатом тёмно-синем одеянии и направилась к мужчине. Матильда вздохнула: несомненно, это был молодой граф де Монтера и его жена. Она подумала, что вряд ли возможно по нынешним временам встретить неженатого благородного рыцаря.
Карета виконтессы неспешно двигалась, петляя среди шатров, дабы найти свободное место. Она внимательно вглядывалась в штандарты, пытаясь отыскать герб Мюлузов. По правде говоря, Матильде вовсе не хотелось сталкиваться с Беатриссой де Мюлуз, даже несмотря на то, что благодаря именно графине, она, фактически, обрела голиарда-рыцаря, скрасившего её однообразную жизнь.
Наконец де Лер увидел подходящее место для лагеря. Слуги установили три шатра: первый для виконтессы и Флоранс, второй – для Жана де Лера, Ригора – Красного Дракона, его оруженосца Карла и третий – для многочисленной прислуги.
Вечером после сытного ужина де Лер с тоской размышлял, что Крестовый поход не оправдал надежд, которые на него возлагало франко-бургундское духовенство и рыцарство. Невольно ему приходила мысль, что Всевышнему этот кровопролитный поход был вовсе неугоден, ибо понтифик Урбан II умер в самый разгар боевых действий.
Многие знатные семьи, оставшись без главы, разорились. Воспользовавшись этой ситуацией, находились бароны, выгодно скупавшие земли. Кто-то беднел, а кто-то наживался. И снова раздавались голоса в пользу очередного Крестового похода, направленного на расширение христианских владений в Палестине и Сирии.
Де Лер решил подышать свежим сентябрьским воздухом и пройтись по турнирному лагерю. Вокруг пылали костры, на которых готовилось жаркое или просто собирались небольшие компании слуг, дабы выпить вина и повеселиться. В глаза де Леру бросился резкий контраст между скромными вдовьими шатрами и немногочисленными шатрами баронов, виконтов или графов, вернувшихся из похода с богатой добычей. Невольно он вспомнил своего сеньора, виконта де Монбельяра, погибшего при взятии Антиохи. Если бы он остался жив и вернулся на родину с причитающейся ему добычей, то стал бы одним из самых богатейших сеньоров Бургундии, перещеголяв даже семейства Бельфор и Мюлуз. А так его вдове и вассалам пришлось довольствоваться жалкими крохами трофеев.
Пройдясь между шатрами, Жан де Лер продолжил вои размышления: «Безусловно, крестоносцам удалось закрепиться в Палестине. Они организовали несколько королевств: Иерусалимское, Антиохское и Триполи. Но ценой скольких жизней! Если рыцарство снова решит отправиться в очередной Крестовый поход, то я не стану принимать в нём участие, сославшись на раны и подорванное здоровье; и найду способ, дабы мой сын остался в Монбельяре… Всё, хватит, я своё отвоевал… Вернувшись на родину, я прозрел: Крестовый поход – это, прежде всего, возможность захватить богатую добычу, а уж потом рыцарство вспомнит о священных реликвиях, что в руках у сарацинов…»
Бургундская знать прибыла на турнир в сопровождении прислуги, оруженосцев, кузнецов-оружейников и верных вассалов. Поэтому уже ранним утром в турнирном лагере царила суета. Гильдия бельфорских пекарей привезла несколько повозок со свежим хлебом. Местные крестьяне наперебой предлагали домашнюю птицу для жаркого, сыр и молоко. По случаю праздника граф де Бельфор приказал извлечь из замковых погребов бочки с вином и продавать его по сходной цене.
Между шатров прохаживались портные и торговцы шерстяными тканями, на случай если кому из рыцарей или их вассалов понадобиться новая попона для лошади, плащ или сюрко. Некоторые вдовы неожиданно вспоминали, что их гербы, увы, соотвествующие нынешнему скорбному статусу, выглядят недостаточно хорошо. Поэтому портные спешно раскраивали шерстяную ткань разных цветов, вырезая огромными портняжными ножницами замысловатые фигуры, и нашивали их на шатры, всевозможные накидки, и даже лошадиные попоны.
Матильда же решила, что герб, украшавший её шатёр, не требует замены. Она совершила утренний туалет, помолилась, а затем позавтракала в компании Флоранс, Ригора и де Лера. Виконтесса и её вассал пытались приободрить новоявленного рыцаря, тот хорохорился, но в душе его царил страх. Он боялся копейного поединка.
И вот настал турнирный день. К ристалищу потянулись сеньоры в сопровождении своих пышных свит и рыцарей.
Граф Ангерран де Бельфор и прекрасная Сибилла покинули замок и в окружении пышной свиты направились к ристалищу. Сюзерен королевства, граф Гильом II, наследник Рено II, специально оставил все дела в Безансоне и также выразил желание принять участие в турнире. Из Безансона его сопровождали: матушка, графиня Олтинген, которая согласно желанию супруга правила Бургундией в качестве регентши, а по достижении Гильома положенного рыцарского возраста (двадцати лет) передала бы ему власть; его жена Агнесс фон Церинген, многочисленная прислуга, несколько голиардов и внушительный вооружённый отряд знати.
Гильом предстал перед взором своих подданных в новых доспехах, изготовленных германским мастером, намеренно не надев на них сюрко. Его герб, орёл, стоявший на задних лапах с раскинутыми крыльями, украшал навершие шлема, тарч и лошадиную попону.
Публика, особенно дамы, бурно приветствовали молодого сюзерена, выражая ему своё восхищение, а мужчины, горожане, купцы и мелкие землевладельцы, – преданность.
На сей раз, в подражании французским традициям, турнир начался с копейного поединка. По жеребьёвке Ригор, рыцарь Красный Дракон, представлявший виконтессу де Монбельяр, сражался с Рыцарем Ночи.
На ристалище появился рыцарь, облачённый в тёмно-синее сюрко, украшенное серебряными звёздами. Его шлем венчала замысловатая конструкция, смысл которой Ригор так и не сумел понять. Лошадь чёрной масти, накрытая попоной также тёмно-синего цвета с вышитыми звёздами, была подстать своему хозяину и полностью соответствовала образу Рыцаря Ночи. Его тарч треугольной формы, закреплённый, как и полагается на левой руке, был разделён на четыре сине-жёлтых поля с изображением дельфинов и королевских лилий, что указывало на происхождение рыцаря из графства Дофинэ в Арелате. Прозрачный нежно-голубого шарф, символ Дамы сердца, украшал руку Рыцаря Ночи, чуть выше крепления тарча.
Ригору показалось, что вид у противника угрожающий.
Невольно Ригор ощутил, как внутри у него всё похолодело. Он взглянул на трибуну, Матильда одарила его улыбкой и взмахнула шарфом в знак благорасположения к своему рыцарю.
Гербовый король дал отмашку, поединок начался. Ригор зажав, копьё под мышкой, и на всякий случай, помолившись, ринулся на Рыцаря ночи. Сердце его неистово билось, словно хотело выпрыгнуть из груди. В голове Красного Дракона пульсировала только одна мысль: «Я должен удержаться в седле… Иначе я опозорю виконтессу…»