Потом я выпила две чашки черного кофе, приняла холодный душ, и мне полегчало. Так бывает всегда. Мне достаточно подождать, залечь на дно, а потом снова раздается голос Глав-Матушки, что-то внутри меня погружается в глубокий сон, на время я успокаиваюсь, мне становится лучше.
Я оделась – белый костюм, мокрая повязка, темные очки, но уже заметила, когда искала расческу в сумке, что, бросая меня во второй раз, Филипп не преминул прихватить все мои деньги. И кошелек, и конверт с зарплатой опустели.
По-моему, я даже не расстроилась. Это было вполне естественно, я могла легко себе это объяснить. Останься Филипп со мной, я все равно отдала бы ему эти деньги. Ведь он оказался без гроша, и теперь я даже была за него рада. Ну а вообще пошел он к черту.
Поскольку я не имела ни малейшего представления о том, что мне делать, разве что податься в полицию и во всем сознаться или же утопиться в море, эта кража мне помогла – я не вру. Я подумала, что, прежде всего, мне нужно пойти в отделение Национального торгово-промышленного банка и снять деньги по чеку. Глав-Матушка сказала: «Это разумнее, чем сидеть в гостинице и дергаться. Andiamo[42]».
Я спустилась, спросила, где находится банк, предупредила, что остаюсь в этом номере. Раскаленный на солнце «Тандербёрд» стоял там, где я его оставила. Я отругала себя, что не поставила его в тень, но, когда села за руль, не почувствовала омерзительного запаха. Я старалась не думать о том, что постепенно должно стать на такой жаре с человеком, убитым больше шестидесяти часов назад. Я привыкла совершать такие усилия воли. Сколько себя помню, я всегда старалась отгонять от себя ужасные воспоминания. Как плакала мать, когда ей обривали голову, за несколько минут до того, как она бросилась вниз с третьего этажа и разбилась на мостовой. Или как кричал мой отец, когда внезапно тронулся товарный вагон, под которым он оказался. Я говорю себе: прекрати, прекрати немедленно, идиотка, но в конечном итоге разве мы можем что-то забыть?
Солнце. Я поставила машину в тени на главной улице Кассиса, выходившей в порт. Я опустила верх, чтобы ветер унес как можно дальше гнусный запах и дурные сновидения. Я вошла в банк, где все блестело и вселяло уверенность. Мне сказали, что я могу снять 750 франков со своего парижского счета, но, поскольку после покупок в Фонтебло там должно было остаться немногим больше, я сняла только 500. Глав-Матушка сказала: «Возьми, сколько можно, эти деньги все равно пропадут, поезжай за границу, скройся». Но я не стала ее слушать.
Пока ждала, я увидела на стене большую карту автомобильных дорог и вспомнила фразу из телефонограммы: «Я поеду за тобой в Вильнёв.» Я посмотрела, есть ли такой Вильнёв возле автодорог номер 6 и 7, между Парижем и Марселем. Я насчитала столько Вильнёвов, что сначала пришла в отчаяние: Вильнёв-сен-Жорож, Вильнёв-ла-Гийар, Вильнёв-сюр-Йонн, Вильнёв-л’Аршевек, Вильнёв-лез-Авиньон и еще другие, а кроме того, существовали, наверное, и Вильнёвы меньшей значимости, которые вообще не обозначены на карте.
Правда, я заметила, что Вильнёв-ла-Гийар находится прямо за Фонтенбло, где я в последний раз видела пустой багажник, а Вильнёв-сюр-Йонн – возле Жуаньи, где встретила дальнобойщика, укравшего фиалки. Но это наверняка мало что значит. Глав-Матушка сказала: «Это точно ничего не значит, если исходить из телефонограммы. Она была адресована авиапассажиру. Из Парижа в Вильнёв-ла-Гийар никто не летает, это близко, если приложить к карте, всего четыре пальца, можешь сама проверить».
Я спрятала полученные деньги в сумку и спросила, есть ли в Кассисе бюро путешествий. Оно было и находилось в соседнем здании, нужно только выйти из одной двери и войти в другую. В этом я увидела предзнаменование, знак, что удача опять на моей стороне, об этом свидетельствовали и объявления на обеих дверях, где сообщалось, что в понедельник 13 июля все учреждения работают только до двенадцати часов дня. Небо благосклонно дало мне возможность получить деньги и еще оставило мне час с небольшим. Глав-Матушка сказала: «Для чего это тебе?» Я и сама толком не знала. Может быть, просто, чтобы двигаться, чтобы действовать как живое существо, пока я на свободе, пока меня не арестуют вместе с трупом в багажнике и не посадят в тюрьму, и я наконец останусь сидеть в темноте, в позе зародыша, обхватив голову руками, как мне уже доводилось однажды в теплом чреве Ренаты Кастеллани, по мужу Лонго, родившейся в Сант-Аполлинаре, провинция Фрозиноне.
Я попросила дать мне расписание рейсов «Эйр-Франс» и вышла на улицу, на раскаленный солнцем тротуар, по которому направлялась на пляж толпа курортников. Рейс 405, упомянутый в сообщении, оказался прямым: Париж – Марсель, тип самолета: «Каравелла», вылетает по пятницам (кроме праздничных дней) из Орли в 20.55. Я сразу же подумала: «Тебе нужен Вильнёв-лез-Авиньон, он южнее всего на карте». И тут же у меня возникло какое-то неприятное ощущение, я не могла точно понять, кто или что именно присутствует в этом воспоминании, которое никак не могло всплыть в моей памяти, и это меня беспокоило.
Я поискала глазами «Тандербёрд», припаркованный у тротуара напротив. И внезапно мысленно увидела карточку гостя на стойке в отеле «Ренессанс» в Шалоне и подумала, что именно она-то и беспокоит меня. Действительно, мне там сказали, что когда я якобы останавливалась у них в отеле, то приехала из Авиньона. А я ответила: «Просто идиотизм».
«Вот видишь, – сказала мне Глав-Матушка, – все задумано так, чтобы погубить тебя, все просчитано заранее. Если теперь у тебя в багажнике найдут труп, кому ты докажешь, что ты здесь ни при чем? Умоляю, беги, беги куда угодно и ни в коем случае не возвращайся». И я снова ее не послушалась.
Я шла по порту. Накануне, когда я спрашивала дорогу к отелю «Белла Виста», заметила почтовое отделение в конце набережной. Еще я вспомнила, что на том же самом месте несколько часов спустя какой-то парень слегка навеселе поцеловал меня в губы, и я инстинктивно вытерла рот забинтованной рукой. Я сказала Глав-Матушке: «Не волнуйся, я еще не перешла к защите, подожди немного. Да, я совсем одна, но я всегда была совсем одна, и пусть все, как один, выступят против меня, я все равно не сдамся». Одним словом, я старалась собраться с силами.
В помещении почты было темно, особенно когда входишь с яркого света, и мне пришлось сменить очки. Я нашла целую шеренгу телефонных справочников по годам, прикрепленных к покатой стойке. Открыла список абонентов департамента Воюиоз[43]. Действительно, в Вильнёв-лез-Авиньоне значился Жюль Коб.
В глубине души я, видимо, в это не верила, сердце заколотилось. Мне трудно объяснить, что я почувствовала. Его имя было напечатано – реальное, бездушное, еще более реальное, чем телефонограмма, посланная с моего номера, чем труп, запертый в багажнике. Любой человек – и не только за эти два последних дня, но в течение многих месяцев – мог открыть этот фолиант и прочесть это имя, этот адрес. Мне правда трудно объяснить, что я почувствовала.
Там было написано: Жюль Коб, строитель-застройщик, поместье Сен-Жан, улица Аббатства.
И снова мне показалось, что во мне зашевелилось какое-то воспоминание или еще черт знает что, и оно пытается пробиться к моему сознанию. Поместье Сен-Жан, улица Аббатства. Строитель-застройщик. Вильнёв-лез-Авиньон. Я не понимала, что именно я пытаюсь вспомнить, первое ощущение исчезло, я даже не была уверена, что оно было.
Я открыла другой справочник. Департамент Йонна[44]. Я вычитала, что в Жуаньи много баров, но всего один находится на национальной автомагистрали номер 6: бар «В старые добрые времена», владелец – Поззон Т. Наверное, как раз там я и останавливалась, там встретила дальнобойщика с фиалками. Я постаралась запомнить номер телефона: 05–25 – и вышла.
Когда я вернулась к машине, солнце стояло высоко, теперь она была лишь наполовину в тени, но я не успела этим обеспокоиться. Перед ней стояли двое жандармов в форме защитного цвета.
Я заметила их в последний момент, почти подойдя вплотную. Когда я хожу, я всегда смотрю под ноги, потому что могу не заметить препятствие и растянуться. До 18 лет я носила очки гораздо слабее нынешних и чуть что падала плашмя, меня даже дразнили: «Опять вошла в штопор». Самое неприятное, такое случается до сих пор – какое-нибудь столкновение с пустой детской коляской, оставленной у входа в здание. Однажды, чтобы нас разъединить, потребовалось вмешательство трех человек.
Когда я подняла глаза и увидела двух жандармов возле машины, я чуть было от испуга не упала в обморок и хотела развернуться и убежать. Глав-Матушка сказала:
«С ума сошла? Иди вперед, не смотри на них, проходи, живее, живее». Но в конечном итоге я остановилась.
– Это ваша машина?
Я сказала: да. Вернее, попыталась сказать, поскольку не произнесла ни звука. Оба они были крупного телосложения, а тот, что помладше, носил, как и я, темные очки. Он и спросил. Потом велел предъявить документы. Я обошла «Тандербёрд», чтобы открыть бардачок. И в это время они молча направились к багажнику. Глав-Матушка сказала: «Ну не стой же, как соляной столб, нужно бежать, спасаться, уносить ноги, да делай что-нибудь!» Я подошла и протянула младшему пластиковую папку с документами на машину. Он достал их оттуда, взглянул на техпаспорт.
– Будьте добры, ваши права.
Я вынула из сумки и дала ему. Он посмотрел на них, потом снова на техпаспорт:
– А что такое А. Р. К.?
– А. Р. К.?
Усталым и чуть раздраженным жестом он поднес мне к глазам паспорт. В графе «Имя и фамилия» я прочла то, что уже читала в Орли: компания «А. Р. К.». Я не знала, что означает эта аббревиатура. Я сглотнула и сказала:
– Это рекламное агентство.
– А точнее?
Я ответила первое, что пришло на ум:
– Агентство рекламы Каравеля.
– А кто такой Каравель?