ти. В этом все несчастье Аниты. Ее неумолимо влечет к саморазрушению. Секрет ее привязанности к Жюлю Кобу состоит в том, что он мог бесконечно ломать ее, внушать ужас, заставлять ее делать то, чего она категорически не желала; ваши фотографии, Дани, лишь слабый тому пример. Он не гнушался ничем, лишь бы распоряжаться ею, держать в своей власти. Как-то ночью она дала мне, представляете, ремень и лепетала что-то жалкое, пытаясь объяснить, что я должен ее хлестать, не считаясь с ее криками, а могу вообще убить, потому что из ловушки, куда она попала, нет выхода. Ну, а я не мог ей попустительствовать, не мог делать то, чего не одобряю. А кто мог бы? Вы понимаете меня, Дани? Эти две раны в его груди потрясли меня, ведь они угрожали будущему Мишель. Я ударил Аниту там, в подвале, потому что узнал еще про одного подонка, который по праву считал, что наставил мне рога. Но теперь все. Я был счастлив, что он сдох, был счастлив при мысли, что для того, чтобы снять с нас подозрение в этом преступлении, придется убить и вас. Я люблю Аниту. Я так же жалею ее, как жалею свою дочку, потому что знаю, что, несмотря ни на что, она действительно, как это ни печально, сама еще ребенок. Уверяю вас, у меня ни разу не закралась мысль, и знаю, так будет всегда, бросить ее, отправить за решетку, оставить страдать в одиночестве.
Когда в пятницу я вернулся к ней в ту комнату, куда позже привел вас, она уже не плакала. Мы долго говорили, она обнимала меня за шею, прижималась ко мне лицом. Она рассказывала мне голосом, лишенным всякого выражения, о своей связи с Жюлем Кобом, с которым встречалась время от времени уже после нашей свадьбы и всегда возвращалась к нему. Она выстрелила, потому что во время одной из их очередных ссор, когда он собирался ехать в Вильнёв-лез-Авиньон, где ждал другую женщину, ружье оказалось у нее под рукой. Слушая ее объяснения, я не мог представить себе, как мы сможем ускользнуть от полиции. Она сказала, что когда ходила на свидания с Кобом, то вела себя очень осторожно – из-за меня. Они встречались у него, когда он отпускал прислугу, так было и в этот уикенд, а когда где-то нужно было назвать свое имя, она называла ваше. Вот так, Дани. Я, может быть, неуклюже говорю и двигаюсь, но соображаю быстро. В тот момент на часах было четверть пятого.
Она позвонила мне на работу в три и попросила, рыдая, приехать на виллу Монморанси. Коб был мертв уже час с четвертью. Мне потребовалось еще несколько минут, чтобы продумать в самых общих чертах операцию по нашему спасению. Кажется, я уже ясно объяснил вам, что ваша судьба меня не волновала. Единственное, что меня занимало, – это время. В книге «Алиса в Стране чудес» говорится, что время – действующее лицо. С этой минуты я постарался привлечь его на нашу сторону против вас и против остального человечества и заботился только об этом.
Сперва я подумал, что для следствия нужно сдвинуть назад время смерти Коба, выиграть несколько часов, которые мне пригодятся, чтобы использовать их как чистые листы, где я смогу записать свою историю, отличную от настоящей. Для этого, в первую очередь, было необходимо на несколько дней оттянуть вскрытие. Мне нужно было спрятать труп Коба до того момента, когда уже невозможно будет установить с точностью до часа, когда произошло убийство. Но, с другой стороны, он каким-то образом должен был продолжать свое существование, прежде чем умереть вторично. Для этого я перенес место преступления в Вильнёв. Коб собирался туда ехать. Вот пусть и поедет. Я нашел в его вещах билет на самолет. В Авиньоне он должен был забрать из ремонта свой «Тандербёрд». Утром в присутствии Аниты он звонил в мастерскую узнать, все ли готово. Обещал забрать машину. Я попросил, чтобы Анита описала мне дом в Вильнёве, она была там два или три раза, каждый раз выдумывая для меня какие-то небылицы, – у меня уже не хватило духу упрекать ее за это. Она сказала, что вилла находится почти на отшибе, но на этой же дороге стоит еще несколько домов. Она была уверена, что если три раза выстрелить из ружья, причем не в подвале с бетонными стенами, как в Париже, а в комнате при открытых окнах, то соседи услышат и смогут потом выступить свидетелями. А ничего другого мне и не требовалось.
Я быстро осмотрел комнату, в которой мы находились, потом другую – как сказала Анита, это была спальня Коба. По мере того, как я это делал, у меня в голове созревал четкий план. Мне открывалась личность этого человека и одно за другим все действия, которые необходимо было предпринять, чтобы навлечь на вас подозрение в его убийстве, якобы совершенном в тысяче километров отсюда. Я ничего не сказал Аните, потому что не хотел терять драгоценное время на уговоры. Той ночью я посвящал ее в свой план постепенно, по мере того, как мне требовалось ее участие. Только в самом конце я признался ей, что вам придется умереть. Я убеждал ее, что она должна быть уверена в успехе и упрямо идти к цели, как ей было всегда свойственно. Когда я уехал с виллы Монморанси, мне оставалось лишь утрясти кое-какие детали. Самым серьезным препятствием было то, что за исключением нескольких весьма сомнительных ситуаций, когда Анита пользовалась вашим именем, только одно обстоятельство связывало вас с Жюлем Кобом. Но тогда я еще не мог оценить его важность. Рассказывая мне о своей измене, Анита упомянула, что по просьбе Коба незаметно фотографировала вас крошечным фотоаппаратом, не больше зажигалки, для любителей всего миниатюрного. Она сказала, что он любил «такие глупости» и умел довести до кондиции снимки, сделанные при плохом освещении. Правда, она вспомнила, что была только одна удачная ваша фотография, где вы были без очков, поэтому она не боялась, что вы застигнете ее врасплох, – у вас дома при ярком свете дня. Остальные снимки всегда получались либо темными, либо явственно показывали, что вас снимают без вашего ведома, и поэтому были непригодны для разработанного мной плана. К тому же Коб увез их в Вильнёв, и Анита вообще не была уверена, что они сохранились. А вообще-то вы встречались с Кобом один-единственный раз, и то мельком, до того как мы с Анитой поженились, в коридоре вашего дома: вы возвращались к себе, а Анита с Кобом выходили из вашей квартиры. Вы заинтересовали его, и он уговорил ее сделать эти фотографии, когда она у вас ночевала, – скорее, для того, чтобы ее унизить, но, насколько она помнит, вы не обратили на него никакого внимания.
Я оставил тело Коба в тире и запер дверь на ключ. Собрал в его спальне одежду, которую он носил в тот день. Оставил себе его бумажник и какие-то бумаги, в том числе рецепт на дигиталис, адрес ремонтной мастерской в Авиньоне и билет на самолет в Марсель-Мариньян. Отключил его телефон от абонентской сети до конца уикенда. Я оставил Аниту в доме и отдал ей ключи Коба – уходя, она должна была все запереть. Я объяснил ей, под каким предлогом привезу вас сюда, чтобы изолировать на эту ночь. Велел спрятать по ящикам все, что могло навести вас на мысль, что это не наш дом. Она была уверена, что вы знаете наш настоящий адрес. Но в принципе было не столь важно, что вы подумаете, поскольку на следующий день вам предстояло умереть.
Я сказал Аните, что через полчаса позвоню ей домой, на авеню Мозар. Она должна была собраться, чтобы, как и предполагалось, пойти на фестиваль рекламных фильмов. Я опишу ей по телефону, во что вы одеты, пусть она приготовит для себя что-то похожее. Она не понимала, что я имею в виду. Она была очень бледна, а на щеках от слез остались дорожки туши. Она выглядела абсолютно потерянной. Я сказал, что теперь ей нужно быть красивой, естественной и хорошо держаться.
Я вернулся к своей машине, оставленной на улице Трамбль, метрах в пятидесяти от ворот виллы Коба, и поехал прямо в агентство. По пути я закурил первую сигарету с тех пор, как вышел оттуда днем. Было почти пять часов. Я выпроводил из своего кабинет Мюше, пытавшегося показать мне набор объявлений. Думаю, что впервые за всю карьеру этого графомана его сочинения так быстро попали в типографию. Я буквально вытолкал его за дверь. В ящике стола нашел расписание самолетов из Парижа. Выписал оттуда часы отлета и прилета тех рейсов, которые могли мне понадобиться ночью. По внутреннему телефону позвонил секретарше и попросил, чтобы вечером мне доставили на дом два билета компании «Свиссэйр» на Женеву, вылет завтра в два часа. Я попросил ее собрать для меня досье фирмы «Милкаби». Потом выпил стакан спиртного, кажется водки, и поднялся этажом выше к вам в офис.
Я впервые оказался там с тех пор, как вы его занимаете. Вас не было, и я сперва решил попросить вас найти, но потом подумал, что это привлечет ненужное внимание. Я воспользовался вашим отсутствием, чтобы осмотреться, заглянуть в выдвижные ящики и в вашу сумку, брошенную на столе. Разумеется, я пытался найти что-то дополнительное, что могло бы подкрепить мой план, но, прежде всего, я искал вас, хотел больше узнать о вас при помощи окружавших вас бытовых предметов. Чем дольше вы отсутствовали, тем больше я боялся того момента, когда вы появитесь. Я не знал, кто окажется передо мной. Я смотрел на висящее на вешалке у стены белое пальто. Дотронулся до него. От него пахло духами Аниты, что меня сперва удивило и оттолкнуло, но потом подбодрило. Если неожиданно следы этих духов обнаружат на вилле Монморанси или в Вильнёве – Анита ездила туда с Кобом на прошлой неделе, – то, скорее всего, это припишут не ее, а вашему присутствию. Но в этой комнате было что-то другое, исходившее от этого пальто, что-то необъяснимое, но вполне ощутимое, что занимало меня больше всего остального, правильнее сказать, тревожило. Теперь я полагаю, Дани, это было предчувствием того, что со мной должно будет произойти, вопреки всем моим стараниям – вопреки этой долгой гонке без сна, днем и ночью, когда я мчался сюда как одержимый, каким, впрочем, я был все эти годы.
Я никогда прежде не видел светловолосое создание, внезапно возникшее в дверях, оно было совершенно для меня чужим. Ни одна из ваших черт, Дани, ни один из ваших жестов, ни одна интонация вашего голоса в этом залитом солнцем кабинете, который, казалось, я целиком заполнил своим присутствием, не совпадали с тем образом, который я составил. Не знаю, может быть, потому, что вы были слишком близко или слишком реальны. От вас веяло такой спокойной уверенностью, что мне даже показалось, что все, что происходит со мной, – это сон. Я крутил в руках слоника на шарнирах. Я почувствовал, что от вас не ускользает моя растерянность, что и у вас в голове мелькают мысли, короче, что вы живая. Согласно моему плану, манипулировать Жюлем Кобом было несложно. Я мог по своей прихоти перемещать его с места на место, как неодушевленную вещь, даже заставить его пережить какие-то события, поскольку он был мертв. Вы же, что было еще более парадоксально, казались мне полной загадкой, вы таили в себе миллионы непредсказуемых поступков, и было достаточно одного, чтобы погубить меня.